сексом — это иной жар, гораздо более глубокий и сложный. Я жмурюсь и сглатываю, а потом наконец нажимаю на клавишу разблокировки.
«Я тоже люблю тебя, детка. И это не мой ребенок».
А ниже — четыре пропущенных.
Я начинаю реветь прямо в коридоре университета, и продолжаю всю дорогу до дома. Еду в такси — но так и не решаюсь ему позвонить. Вместо этого убираю телефон в сумку и просто молча смотрю в окно, чувствуя, как по щекам текут непрошенные ручьи слез, а внутри все замирает от восторга и тепла. Все сомнения уходят на второй план… да что там — они просто растворяются. Мне нужны эти минуты, чтобы побыть наедине с собой и осознать, но как только я оказываюсь на пороге его квартиры, и он открывает мне дверь, я бросаюсь к нему на шею, утыкаясь носом в родное плечо и замирая. Прижимаюсь телом к телу, сердцем к сердцу, вдыхаю поглубже запах его кожи и просто стою так, кажется, целую вечность, ощущая его теплые руки на своей спине и талии.
Он принимает это молча, с пониманием и благодарностью, а потом, когда мы наконец отрываемся друг от друга, заглядывает в глаза:
— Я люблю тебя, Арина.
— И я люблю тебя, — я всхлипываю, но он с улыбкой предупреждает:
— Не реветь! — и я только киваю, шмыгая носом и снова обнимая его:
— Ладно…
— Как твой экзамен? — спрашивает мужчина.
— Отлично, отлично, — я отмахиваюсь. — Твой тест — вот что важно!
— Да, ребенок оказался не мой, у Ани не получится больше водить меня за нос, — Петя кивает. — Я одного не понимаю: неужели она правда думала, что я не узнаю об этом? Даже если бы сейчас я поверил — ребенок бы родился, и рано или поздно я попробовал бы сделать тест от отцовство снова.
Я пожимаю плечами:
— Не знаю, зачем ей это все… Как думаешь, от кого она беременна? От насильника? Или от какого-то другого мужчины?
— Мне уже все равно, — он качает головой. — Главное, что ты рядом.
Я глубоко вдыхаю, впитывая эти слова каждой клеточкой кожи. Мы так и стоим на пороге, прижавшись друг к другу. Петя обхватывает мое лицо ладонями и целует в губы, долго и очень нежно, а потом запускает длинные пальцы в распущенные волосы, снова повторяя заветную фразу:
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, — вторю я ему.
— Почему ты написала это именно сейчас? — спрашивает он мягко. — Я хотел признаться тебе после того, как разрешится эта история с ребенком… Вне зависимости от того, кто бы оказался отцом.
— Мне хотелось поддержать тебя, это был порыв… — я не решаюсь сказать, что меня подтолкнула Оксана. Какая разница? Это же все равно было мое решение. Я могла и не признаваться, но сделала это, потому что знала, как это важно для него. Именно сегодня, именно сейчас.
Утром я просыпаюсь от того, что Петина рука придавливает мою обнаженную грудь. И смешно, и больно. Он сопит мне прямо в ухо, а я осторожно подцепляю пальцами огромную ручищу, чтобы хоть немного сдвинуть вниз, на живот. Пока я пытаюсь, Петя просыпается и убирает руку сам, но тут же сгребает меня в охапку и прижимает к себе, рыча на ухо:
— Моя!
— Твоя, твоя, — я смеюсь. Его стояк упирается мне в бедро, а у меня сегодня первый день каникул, и я очень даже настроена и ему сорвать рабочий день. Запуская руку под одеяло, я быстро нащупываю твердый член и одновременно кусаю его за нижнюю губу:
— А ты мой…
И тут раздается звонок в дверь. Оглушительно долгий, словно того, кто нажал на кнопку, закоротило, и он не смог убрать палец со звонка.
— Мы кого-то ждем? — спрашиваю я.
— Нет, — Петя хмурится, но встает с постели, быстро натягивая штаны и рубашку. Я набрасываю халат и выхожу из спальни следом за ним.
— Кто там? — спрашиваю шепотом, когда он смотрит в глазок.
— Аня, — отвечает мужчина и распахивает входную дверь.
47 глава. Неожиданное решение и сборы
Незваная гостья складывает руки на груди, как только видит, что мужчина в квартире не один. Почему-то возникает ощущение, что она планировала толкать одну речь, но при виде меня решила высказать совершенно другое, совсем уж нелепое и бессмысленное.
— Теперь ясно, почему ты не хочешь брать на себя ответственность за своего ребенка, — тон у нее насмешливый, но на самом деле, смешна тут только она. Если бы она не была мне неприятна — я бы искренне рассмеялась.
— Я же послал тебе сообщение, что сделал второй тест, — говорит Петр мрачно. Я стою чуть поодаль, но вижу, что вена у него на шее вздулась и нервно пульсирует. Еще бы: он собирался заняться со мной любовью, но никак не препираться в очередной раз с этой выскочкой. — Ребенок не мой.
— Вот так, значит…
Аня вдруг меняется в лице. Так меняются актеры, когда уходят за театральные кулисы и снимают с себя маску роли. Она как будто вся обмякает, брови выгибаются жалобными дугами, глаза наполняются слезами, нижняя губа дрожит:
— Мы можем поговорить наедине?
— Нет, — отрезает мужчина, и тогда я касаюсь его локтя пальцами:
— Петь… пусть, я не против.
Он оборачивается на меня и сначала как будто бы злится, но потом смягчается и кивает:
— Ладно, — и обращается уже к девушке: — Только быстро.
Я возвращаюсь в спальню и закрываю за собой дверь, чтобы не слышать их разговора, но до меня все равно долетают отдельные слова, сказанные слишком громко: предал… бросил… одна… Я тяжело вздыхаю и стараюсь не выстраивать из этих обрывков какие-то фразы, не додумывать смысл, а просто дождаться Петю.
Слышно, что она плачет, но через десять минут входная дверь все-таки наконец захлопывается, и я выхожу обратно в прихожую:
— Ну что?
— Никто ее не насиловал, — фыркает Петя, отмахиваясь рукой.
— Правда? — переспрашиваю я разочарованно.
— По своей воле трахалась с каким-то проходимцем, залетела, он ее бросил, а она его любила, мол… И вроде бы и ребенок ей не нужен, но и избавляться от него не хочется, ведь он — последнее, что ей осталось от этого мужика… Ебать как бредово.
— Да уж, — протягиваю я задумчиво. — Вообще-то, мне ее жаль.
— Серьезно? Мне нет, — Петя качает головой.
— Она просто несчастная одинокая девушка.
— Это не дает ей права доебываться до счастливых и неодиноких, — он делает ко мне шаг и притягивает к себе за талию. Я кладу ладони