Читать интересную книгу Мертвые сраму не имут - Игорь Болгарин

– Ну, прямо скажем, невелико мероприятие.

– Не скажи, товарищ Кольцов, на первый взгляд и невелико. А если с политической стороны взглянуть – ого-го! Вышли б они в Новороссийске с корабля, и что?

– А в самом деле, что?

– Разбрелись бы по городу. Лови потом, собирай. А затем куда? Обратно на корабль и взаперти держать, пока мы то-се. А у нас тут другой коленкор. Перво-наперво митинг. Опосля официальная беседа с каждым. Надо, понимаешь, каждого как этим…как рентгеном просветить. Товарищ Троцкий еще загодя телеграмму прислал: «Решительно настаиваю на тщательной проверке каждого прибывшего белогвардейца. Не допустить возвращения в советскую семью классово чуждых элементов».

– Я что-то не помню такую телеграмму, мне о ней никто ничего не говорил.

– Это он Розалии Самойловне прислал. Ну, Землячке. Она нас вызывала, инструктировала.

– Она что же, приедет на митинг? – спросил Кольцов.

– Собиралась. Я ей сообщил сегодня, что ты приехал. Она вроде как обрадовалась. Сказала: «Тогда я могу спокойно поболеть».

– Не выдумываешь?

– Так и сказала. Дословно.

– Не подведем Розалию Самойловну? – спросил у Беляева Кольцов, а сам подумал, что кто-то хорошо поработал с Землячкой: боится встречи с ним. Должно быть, Дзержинский или Менжинский. Вряд ли сам Троцкий, они с Розалией Самойловной одинаково дышат. И еще Бела Кун с ними. Они втроем всех прибывающих на «Решид-Паше» еще сегодня тут же, на Графской пристани, прикончили бы.

– Так как думаешь, не подведем Землячку? – снова повторил свой вопрос Кольцов.

– Та ни боже мой! Такая женщина! Совесть революции! Глаз какой! Сколько случаев знаю. Бывало, глянет на человека и сразу же определяет: враг! Редкое качество!

Кольцов коротко взглянул на Беляева:

– Вот я и задумался теперь, как же мы с тобой, товарищ Беляев, будем чуждых элементов выявлять?

– Ты за меня, товарищ Кольцов, не переживай. Кой-какой опыт у меня по этому делу имеется.

– Это вы вместе с Землячкой тут, в Крыму, чуждый элемент искореняли?

– И с нею тоже. И у товарища Белы Куна тоже нюх на врага, як у той овчарки. Это я у них классовую ненависть постигал.

– Так вот, товарищ Беляев, слушай теперь меня. Митинг, беседа, сразу же на вокзал – и домой.

– Всех? А ну как…

– Всех! – твердо сказал Кольцов.

– А казаки? Как, к примеру, поступить с ними? Что, тоже домой?

– Домой! Пусть хлеб растят. И женщин – тоже домой. И военнопленных, которые еще с Первой мировой, кто в Германии в плену был – тоже. Пусть на местах с ними разбираются. А то мы тут с тобой такого наворотим…

– Но хоть с десяток бывших офицеров, чиновников, попов на месте надо бы проверить. Самых подозрительных.

– Не надо! – твердо сказал Кольцов.

– С огнем играешь, товарищ Кольцов! – сухо и с легкой угрозой в голосе сказал Беляев. – С меня отчет потребуют. Что я товарищу Троцкому напишу?

– Напишешь коротко: встретили, зарегистрировали, отправили по домам.

– Всех?

– Всех.

– Не понравится это товарищу Троцкому. Где ж тогда нашая классовая бдительность, товарищ Кольцов, на каковую нам постоянно указывает наша партия большевиков?

– Про классовую бдительность я тебе, товарищ Беляев, как-нибудь на досуге целую лекцию прочту. А сейчас для меня важно одно: чтоб никто, ни один из вернувшихся не мог никому сказать, что с ними учинили расправу. Иначе остальные, которые еще там размышляют, ехать или нет, побоятся возвращаться. Понимаешь? Я, собственно, и приехал сюда, только чтобы предупредить тебя об этом. Нет, даже не так: чтобы ты понял это.

Какое-то время они шли молча. Затем Беляев вдруг резко остановился, с восхищением посмотрел на Кольцова:

– Ну, хитро! – и снова повторил: – Нет! Ну что значит столица! На десять ходов вперед загадываешь!

– Думаю, а как же!

– Так и я тоже думаю, – сказал Беляев.

– Мы – о разном. Ты: как бы товарищу Троцкому угодить. А я: как бы нашему делу не навредить. Небольшая разница.

На Графской пристани было многолюдно. Весть о возвращении бывших белогвардейцев быстро разнеслась по городу, и все, кто мог ходить, поспешили на набережную, чтобы лично увидеть, как будет советская власть встречать своих недавних врагов. В этой толпе было немало и тех, кто пришел сюда с тайной надеждой встретить кого-то из близких или хорошо знакомых, которые, опасаясь большевистской расправы, последними покинули Крым. Проводив их, многие остались в городе, уцелели во времена «троек» и бессудных расправ, пережили голод, холод, унижения и сейчас, стоя на набережной, всматривались вдаль, где недавно возникшая темная точка постепенно приобретала очертания корабля.

Оттуда, с корабля, с такой же жадной надеждой рассматривали тех, кто толпился на берегу.

Пока пароход швартовался, Беляев, оставив Кольцова одного, отправился наводить порядок. Прибывшие ему на помощь красноармейцы потеснили встречающих и образовали широкий проход к площади, куда, сойдя с парохода, должны были направляться репатрианты и останавливаться возле заранее обустроенной там трибуны.

В разных местах над толпой взмыли несколько красных флагов, а также наспех написанные на кусках фанеры и на листах ватмана приветствия и поздравления с возвращением на Родину. В уголочке возле трибуны собралась кучка музыкантов, и тут же не совсем дружно зазвучал «Интернационал». Весь взмыленный Беляев снова пробился сквозь толпу к Кольцову:

– Уже пора! Пройдемте на трибуну!

– А это нужно? – спросил Кольцов.

– Ну, как же! Пусть знают: не только Севастополь, но и Москва их встречает.

– Кто их встречает, Беляев, им наплевать. Им важнее, как их встречают.

– Ну, может, хоть пару слов? – попросил Беляев.

– Вот ты их и скажешь, эти слова, – и затем Кольцов приказал: – Иди! Начинай! А я отсюда, со стороны, посмотрю, как это у нас получилось. Опыт, который в ближайшие дни нам очень понадобится.

Беляев нырнул в толпу.

Пассажиры «Решид-Паши» уже заканчивали сходить на причал и по людскому коридору двигались к площади. Шли робко, жались друг к другу. Осторожно косились по сторонам в надежде выискать в толпе встречающих знакомое или родное лицо.

Над площадью стояла настороженная тишина. Ни приветственных хлопков ладошками, ни ободряющих слов, ни добрых взглядов. Даже те, кто с надеждой их ждал, даже они прятали свою заинтересованность и сочувствие от жестких взглядов большинства, пришедшего сюда лишь затем, чтобы насладиться унижением недавних врагов. Но и они, глядя на усталые, измученные лица, изношенную одежду, на их засаленные и истрепанные мешки и сумки, стали вдруг мягче, их лица приобрели выражение сострадания и сочувствия.

Мелькнуло в этом «марше побежденных», как назвала возвращение репатриантов газета «Крымский вестник», и лицо Дзюндзи. Он шел, как и все, низко опустив голову. Неунывающий, энергичный, он тоже поддался чувству коллективной вины, хотя, едва ступив на берег, понял, что ни мстить им, ни судить их никто не собирается.

Но вот смолк оркестр, и Беляев поздравил всех сошедших с корабля с возвращением на Родину и выразил надежду, что вернулись они домой, в Россию, не с камнем за пазухой и буквально с завтрашнего дня приступят к строительству нового коммунистического будущего.

– Каким оно будет, про то знают только три человека: товарищ Карл Маркс и его друг и напарник Энгельс, и еще товарищ Владимир Ильич Ленин. Они выведут нас на ту самую дорогу, которая ведет прямо к коммунизму. И мы с вами, товарищи, еще при своей жизни увидим, шо оно такое – коммунизм! – с таким вывертом закончил свою короткую речь Беляев.

Потом на трибуну поднялся уполномоченный Реввоенсовета Девятой Кубанской армии Базаров. Он внимательно оглядел репатриантов и затем спросил:

– Кубанцы имеются?

– Есть кубанцы, – нестройно ответили с разных концов толпы.

– Много?

– Энто як считать. Человек четыреста. Може, чуток поболее.

– Не забыли ишшо, як косу мантачить?

– Помним, чего там! Нехитрое дело!..

– Я к тому веду, шо роботы у нас непочатый край. Весна дружна, отсеяться не вспеваем. А вы, извинить за грубое слово, яким я мысленно вас назову, шоб культурный народ не смущать, тыняетесь десь там, по турецьким огородам, а осинь прийде, за нашим куском хлеба руку протянете.

Базаров снова строго оглядел вернувшихся и продолжил:

– Перед лицом усех тут собравшихся шо хочу вам сказать? Вростайте в нашу жизню и трудиться вместях с нами. Для вас мы вложили свой карающий меч в ножны. Ну, а ежли опять зачнете воду баламутыть, ежли не оправдаете нашего до вас доверия, опять дамо вам по жопе. Як мы энто умеем делать, все вы хорошо знаете, так шо, в случай чого, не прогневайтесь!