И все начиналось хорошо, но кончилось плохо. Потому что небо затянуло тучами и на землю посыпались веники. На лету они сдирали побелку со стен домов, а с деревьев сшибали листья, и по тротуарам текли неопрятные ручьи, которые собирались в неопрятные потоки, низвергавшиеся в неопрятную реку.
А еще у Ипата болел зуб. Да так, что хоть на стенку лезь. Он подумал–подумал, плюнул да и действительно полез. Но легче от этого не стало. Даже тогда, когда он лег на потолок и чтобы отвлечься стал вспоминать… вспоминать…
Например, что жена укатила куда–то на Эльфа–Ариадну и пообещала вернуться через пару тысяч лет. Очень мило с ее стороны. Прекрасный способ увильнуть от супружеских обязанностей, которые обычно состояли в том, что она жарила тривиальную яичницу, и не менее получаса в день зудела, чтобы он не курил в комнате, а выходил для этого на лестничную площадку.
И завтрашний компот получился из рук вон плохо. Главное — у кого? У всеми признанного мастера завтрашних компотов. Черт знает что такое!
Он хорошо помнил, что сделал все правильно. С филигранной точностью представил, как будет его варить завтра. Потом тщательно вымыл кастрюлю и осторожно–осторожно, с присущим ему мастерством и умением, проколов сущность, с меткостью снайпера просунул шланг в завтрашний день. Теперь оставалось только перелить компот из «завтрашней» кастрюли в «сегодняшнюю». И все! Дело сделано. Причем правильно, грамотно и хорошо. Вот только почему же компот получился невкусный?
Ипат даже попробовал ради развлечения поразмыслить над парадоксом, который возникает при изготовлении завтрашнего компота. Действительно, откуда все–таки берется компот, если завтра он его варить не будет?
Но тут зуб задал ему такого жару, что Ипат скатился с потолка и, бросившись к аптечке, стал искать в ней анальгин. И конечно же, перепутав, принял вместо него стрихнин. А обнаружив это, меланхолично подумал, что умирать когда–нибудь все же придется…
Лежать на полу и умирать от стрихнина было жутко неприятно, но Ипата поддерживала мысль, что теперь проклятый зуб болеть уже не будет. И точно, как только он умер окончательно, зуб болеть перестал. Совсем.
После этого Ипат некоторое время лежал на ковре и радовался, что все прошло удачно: и умер, как человек, и зуб больше не болит. Однако вскоре ему это надоело, и тогда он стал прикидывать, когда же его все–таки найдут. Ему представились собственные похороны, от которых уже заранее хотелось зевать, и он решил обойтись без них вовсе.
Для этого он сказал «чур не игрок», встал и, тщательно заперев входную дверь, позвонил своему лучшему другу Бангузуну.
— Привет, — сказал Бангузун на другом конце провода.
— Привет, — с трудом двигая непослушной нижней челюстью, ответил Ипат.
— Представляешь, я диплодока купил, — радостно сообщил Бангузун.
— Поздравляю, — сказал Ипат.
— Да, но в магазине меня надули. Диплодок оказался с купированными ушками и хвостом.
— Какая жалость, — посочувствовал Ипат.
— Да, но я все же решил, что оставлю его себе. Он такой милашка…
Они помолчали, потом Бангузун спросил:
— А как ты поживаешь?
— Да так себе, — сказал Ипат. — Где–то между плохо и очень плохо. И вообще, передай всем нашим, что я улетаю, минимум на год, на побережье черной дыры. Отдохнуть хочу. Так передашь?
— Передам, — рассеянно сказал Бангузун и отключился.
Все, дело сделано.
Ипат снова лег на ковер, но только на этот раз так, чтобы видеть себя в огромном настенном зеркале. Потом вздохнул последний раз и стал наблюдать за появлением трупных пятен на собственном лице. Это было забавно. Например, одно из пятен очертаниями сильно напоминало австралийский континент.
А вообще–то это было здорово. Лежать и ничего не делать. И он лежал… лежал… лежал…
И за год постепенно освободился от плоти, покрывавшей его костяк. Увидев это, он облегченно вздохнул.
Все получилось как нельзя лучше. И даже червей, съевших его мясо, склевывали птицы, прилетавшие в окно, которое он мудро забыл закрыть. Так что о чистоте можно было не беспокоиться.
Он встал, побрякал суставами и, довольно ухмыляясь, пошел в ванную. Помылся. Правда, вытираясь полотенцем, он порвал его об одно из ребер, но что поделаешь, такие неприятности теперь будут подстерегать его на каждом шагу.
А день–то какой чудесный!
Он сварил себе кофе и выпил его целую чашку. Правда, все что попадало в рот, тотчас же выливалось на стол, но от этого кофе не становился хуже. Напротив!
Напившись, Ипат тщательно вымыл чашку и позвонил Бангузуну.
— У, вернулся, — радостно сказал Бангузун.
— Вернулся, — не менее радостно сообщил Ипат.
— Ну и как?
— Отлично, все отлично… Что ты сейчас собираешься делать!
— Сейчас… — Бангузун на секунду задумался, потом сказал: — Сейчас я иду гулять вместе с диплодоком.
— Ну вот и хорошо. Значит, я тебя жду, заходи–вместе погуляем.
— Заметано, — сказал Бангузун.
Ипат положил трубку и огляделся по сторонам. Так!
Как вихрь пронесся он по дому, надевая на себя белье, штаны, рубашку с надписью от правого плеча к левому «серебристый хек в томатном соусе», старый плащ с пятью рукавами и почти новую стетсоновскую шляпу. Потом он распихал по карманам бутерброды и пиленый сахар, браунинги и чековые книжки, двадцать четыре тома Большой советской энциклопедии и восемь ниток бисера. А также многое другое. Один Аллах знает, что может понадобиться на прогулке. По крайней мере, нужно быть готовым ко всему.
На улицу он выскочил несколько рановато и поэтому, до того как пришел Бангузун, успел помочь одной старушке перейти через дорогу. У бедняжки болела третья нога.
А потом появился Бангузун, за которым топал диплодок, и оба они Ипату очень обрадовались. Да так, что от избытка чувств Бангузун толкнул Ипата и тот, совершенно случайно, повалил газетный киоск. И пока киоскер бегал и ловил листы «местной сплетницы», с которыми баловался еще не совсем проснувшийся утренний ветерок, Ипат выбрался из–под обломков киоска и, радостно хохоча, толкнул Бангузуна так, что тот сбил с ног диплодока. Тут уж захохотал диплодок, и они, все втроем, устроили прямо на улице небольшую «кучу–малу», во время которой Бангузун оторвал на одежде Ипата все пуговицы и сыграл на его ребрах «лунную сонату», а диплодок сорвал с одной из голов Бангузуна шапку и тотчас же ее слопал, а Ипат измазал диплодока чернилами с ног до головы, так что тот стал похож на ягуара.
Так могло продолжаться долго, но прохожие стали возмущаться, и пришлось «кучу малу» прекратить. Тогда Бангузун стал знакомить Ипата с диплодоком, теперь уже всерьез. И диплодок кланялся и даже сказал, что он — «покорный слуга» Ипата на все оставшееся время. А потом наступил ему на ногу. Совершенно случайно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});