— Сейчас подойдет поезд. — И усмехнулся и снова посмотрел через плечо, и снова никого не увидел. — Этот мерзкий поезд, это мерзкое порождение духа каинитов! Но через пару часов вы будете дома…
Йот своим жестокоречием пытался утеснить меня, а я молчал.
— Подумай, Ной! Может, стоит вернуться в высокогорный храм и довести его до ума? Это место дорого сифитам. А я помогу тебе деньгами. — Йот произнес эти слова с неподдельной искренностью.
Я не ответил Йоту, но подумал: «Мы не принимаем милостыню от неправды». И когда я так подумал, на душе моей стало тихо и мирно, будто я уснул с молитвой и с молитвой проснулся. И я неподклонно сказал Йоту:
— Когда ты будешь бороться с нашим Богом и с нами, не забудь учесть, что тебе придется бороться с самим собой! Голос нашего Бога будет звучать и в тебе!
— Должен тебе сказать, Ной, что ты примитивен даже для сифита! Но если… Я подчеркиваю: если! И если случится так, что (не ваш пастушеский Бог) какой-нибудь высший разум задумает уничтожить землю (водой или огнем — неважно), мы создадим человека для продолжения рода. Он будет умнее Адама до грехопадения! И не склонен к человеческим слабостям, которые вы, сифиты, называете грехами: ни к винопитию, ни к чему-либо другому. И мы сделаем ему ковчег. Или научим его, как ему сделать ковчег. Может, мы назовем этого человека Ноем. Но это будешь не ты. — Снисходительная улыбка. — Сейчас мы в самом начале пути, генетические исследования только начинаются, но не сомневайся, Ной, мы создадим нового человека. А пока будем воспитывать людей твоего племени. Они будут ходить в наши сифитские храмы! В наши!
Затокали рельсы — из тоннеля вынырнул паровоз. Йот велел трогать и, окинув нас раздвоенным взглядом, не попрощавшись, уехал.
Эпилог
И был день, и я — один из ангелов, которых Господь послал на служение людям, говоря человеческим языком, соскучился по невинному пакибытию, соскучился по своим небесным покоям и, оставив землю, вернулся в свой камень, который по форме напоминает… впрочем, у людей нет этому понятия. Я поспешил к Еноху с пергаментом, обретенным мною рядом с обезглавленными костями кинокефала, на обочине дороги, по которой уходило из Вавилона племя Мосоха. Я хотел подарить Еноху пергамент и спросить, насколько соответствует текст действительности и соответствует ли вообще. Я поспешил к Еноху, надеясь, что по милости Божьей сумею добраться до сфер, ранее недоступных мне. Но вдруг оказался внутри разрушенной вавилонской башни. Под звуки своих тамтамов уходили из города хамитские племена.
Енох был бел, как свет небесный, и имел зрение как бы многих очей. Когда я явился, Енох читал текст на сшитых воловьими жилами кусочках пергамента. Еноха охраняли четверо бесплотных с огненными мечами в руках. Перед ними, на ложе спал человек. Я не сразу заметил его среди небесного светового разгула. Это был брат Мосоха — вития, который нашел в пустеющем Вавилоне Енохову книгу. Я заглянул в текст через плечо Еноха. И прежде чем наспех сшитая воловьими жилами книжица была закрыта, успел прочитать:
«…се, идет Господь со тьмами святых ангелов своих — сотворит суд над всеми и обличит всех между ними нечестивых во всех делах, которое произвело их нечестие, и во всех жестоких словах, которые произносили на Него нечестивые грешники».
— Моя книга за редким исключением — книга молитвенного воздыхания к Богу, — сказал Енох, обращаясь к ангелам. — Молитвы эти я собрал для своих домочадцев, чтобы они в предпотопные времена, когда с увеличением человеческих грехов, умножились и человеческие бедствия, смогли бы перенести их более безболезненно. Вития искал эти молитвы, чтобы духовно помочь своему племени. Но пока люди Мосоха мечтают только о материальном могуществе, им не нужны ни мои послания, ни мои молитвы. Они только внешне похожи на сифитов. И я отдаю книжицу на хранение другому народу. И она будет с ним до тех пор, пока они не развратятся и не забудут Бога.
Среди небесного светового разгула был вызван еще один ангел. Я знал его. Мы были с ним одного достоинства. Он часто на крыльях своих возносил молитвенные воздыхания людей. В этом была его ангельская услада. И народ, который он пас, получил из рук Еноха его книгу.
Енох положил принесенный мною пергамент на ложе возле спящего витии и сказал мне:
— Он — большой путаник! Во времена допотопные перенес события, которые далеко отстоят от времен очистительных вод. Из самых лучших побуждений, высказывая свою боль, вития запутал историю древности, как запутали ее каиниты на первых страницах его же повести. Вития, забыв о собственных грехах, написал свое, а чтобы этому своему придать значимость, воспользовался именем праведного Ноя. Но помысел витии был чист, и он не мечтал найти в моей книге знаний богомерзских каинитов. А посему прояви заботу о нем, верни витию его соплеменникам!
В болотистом густом лесу нашел я Мосоха. Он спал под огромной елью, прислонившись спиной к замшелому стволу. Глубокое утомление свалило путешествующее племя в дремучем лесу. Они даже не успели разбить лагерь. Все отдыхали, чтобы наутро со свежими силами продолжить блуждание по беспутьям. Я поднял увешанные мхом еловые лапы и склонился над Мосохом. Я зашел в его сон как его брат, вавилонский вития, и с непреклонной мольбой во взгляде попросил о помощи. Через миг Мосох уже бодрствовал, и, движимый духом братской любви, привычным голосом позвал двух лучших своих воинов. Они предстали перед вождем суровые и спокойные. Их оружие и сбруи их коней были разукрашены золотом…