— А тебе зачем знать?
Приходил, поняла Лидочка. Этот самый приходил.
— Он приходил? — спросила Лидочка.
— Он часто приходил, я за людьми следить не умею.
Еще как умеешь, подумала Лидочка. В американском романе сыщик тут же вынимает из кармана десять долларов и покупает информацию у консьержки. Здесь же соседка, наша родная, ей дашь доллар, она тут же в милицию.
— И что-нибудь выносил?
— Ничего не выносил! — Тут же она спохватилась и быстро добавила: — Да откуда мне знать, выносил, не выносил? Я что, под дверью стою, в глазок подглядываю?
Таким образом Роза выдала механику подсматривания. Впрочем, альтернативы у нее и не было. Глазки изобрели не только для тех, кто боится вора, но и для любопытных соседей.
Лидочка поняла, что Осетров, если и вправду посетил Алену вечером, ничего не унес. Шкатулку не спрячешь под пальто и в портфель не положишь.
— Он в семь приходил? — спросила Лидочка настойчиво.
— Нет, он раньше приходил, наверное, в шесть приходил.
— И долго был?
— Нет, недолго был. — Роза смотрела на Лидочку как заколдованная.
— Он был с портфелем?
— С сумкой своей. Как портфель, но мягкая. Небольшая такая сумка.
— Спасибо, Роза, вы мне очень помогли, — сказала Лидочка голосом адвоката Перри Мейсона. Но Роза не знала, что имеет дело с детективом такого класса, ее как бы отпустило, и она сказала горестно:
— И что это я разговорилась?
— А вы и не говорили ничего такого особенного, — успокоила Лидочка Розу.
— Люди же могут подумать, что я за ними подглядываю, — защищалась бывшая дворничиха.
— Люди так не подумают, — заключила Лидочка и побежала вниз по лестнице. Роза осталась стоять на площадке.
Теперь быстрее в издательство — иначе из-за этих уголовных историй она загубит собственную жизнь.
* * *
В тот вечер у Лидочки случилась еще одна любопытная встреча — ну прямо из детективного фильма!
Когда она возвращалась к себе часов в семь — уже стемнело, она вдруг испугалась идти по лестнице. Нечто внутри, как короткий звоночек, предупредило ее об опасности.
Но домой все равно надо было возвращаться, а за помощью к коменданту не побежишь — он уже давно ушел домой, а где он живет, никто не знает.
Лидочка пошла сама с собой на компромисс. Она поднялась на лифте на третий этаж, вышла из лифта и некоторое время стояла возле него, затаив дыхание. Она ничего не слышала, хотя ей упорно казалось, что некто стоит возле ее двери этажом ниже и тоже затаил дыхание.
Так продолжалось минут пять.
Затем Лидочка стала спускаться вниз, стараясь сделать это бесшумно.
Она спустилась на пролет и, выглянув из-за шахты лифта, увидела в полутьме своей площадки человеческую фигуру. Фигура сидела на узком подоконнике, сгорбившись и, видно, устав подстерегать Лидочку.
Теперь надо было бежать обратно к лифту, потому что мимо фигуры не пробежишь — она очнется и схватит. Но идти к лифту — значит повернуться к фигуре спиной… Лампочка на площадке, конечно же, не горела. «Господи, ну за что все это валится на меня!»
Лидочка, пятясь, стала отступать, нащупывая ступеньки каблуками сапог и на третьей или четвертой ступеньке она чуть-чуть ошиблась и ударила каблуком о ступеньку — почти неслышно, но все же.
Фигура распрямилась.
Лидочка ожидала увидеть того восточного парня в джинсовой куртке.
Куртка была джинсовая, похожая, и брюки были похожими, но надеты они были на Лариску с шестого этажа, жертву вчерашнего нападения.
Лариса стояла, напряженно прислушиваясь, и, видно, сама боялась.
Лидочка, чуть успокоившись, спросила:
— Лариса, вы меня ждете?
— Ой, — откликнулась Лариса. — А вы почему сверху идете?
— А я тебя испугалась, — ответила Лидочка, сообразив окончательно, что Лариса не представляет для нее опасности.
— А я к вам, — сказала Лариса, опомнившись. — Мне на минутку.
— Тогда заходи.
— Нет, мне два слова только, я могу и здесь.
— Заходи, заходи, я не хочу с тобой разговаривать на лестнице.
— Это правильно, — согласилась Лариса.
Лидочка открыла дверь и пропустила Ларису внутрь. Она зажгла свет.
В домашних условиях, без макияжа, Лариса казалась не такой эффектной, зато была милой простушкой, и в этом было свое очарование — она казалась похожей на германскую молочницу с какой-то старой открытки, ей к лицу была бы широкая яркая юбка до земли, белый передник, пышные рукава, открывающие руки выше локтей. И, конечно, золотые по плечам локоны. На самом деле локоны были туго стянуты резинкой и лежали на спине. Хорошие волосы, еще не испорченные перекрасками и химией. Но это скоро пройдет.
— Заходи в комнату.
— Не буду. Я тут скажу.
— Как твой друг?
— Алик? Петрик? Он из больницы сегодня сбежит. Уже все готово. Вы не настучите?
— Нет. Не настучу. Ему там угрожает опасность?
— Еще какая. Они на него не случайно наехали, вы ж понимаете?
— Наверное, если такую стрельбу подняли. Хорошо еще, что в тебя не попали.
— Я тогда об этом не думала.
— А ты откуда этого Алика знаешь? — Они стояли в коридоре. Лариса не говорила, ради чего пришла, а Лидочка задавала пустые вопросы.
— А Петрика я давно знаю. Он же наш, пресненский. Из нашей школы. Он раньше кончал. А меня он помнил, я рано расцвела.
— Ты себя высоко ценишь.
— А то кто же оценит? Это я так, шучу, вы не обращайте внимания. Я к вам пришла, потому что Алик просил. Ему-то к вам нельзя, мы не знаем, кто здесь наводит.
Лидочка чуть было не сказала, что уверена в гнусных деяниях коменданта, но осеклась — даже если Лариса решит, что это шутка, у кого-то другого может не оказаться чувства юмора.
— Алик просил у вас выяснить: вас милиция допрашивала?
— А зачем ему знать?
— Ему ничего от вас не нужно. Но он не хочет впутываться. Честное слово, он нормальный, не рвань какая-нибудь. Он бизнесом занимается, а на него наехали.
— Со мной говорили в милиции.
— Вы сказали, что видели?
— Я сказала, что запомнила номер машины.
— Но люди?
— А Алику хочется, чтобы я их опознала?
— Нет, что вы! Наоборот! Иначе они вас уберут, точно! Надо их знать, поэтому и в милиции скажите, что никого не узнали. Петрику это до лампочки, потому что он их всех все равно знает, а кого не знает, те по найму работают. И в милиции твердо скажите — не помню. Никому это сейчас не нужно. А Алика могут пришить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});