Моими проблемами Леонид не интересовался. Он сочинял новую композицию под садистским названием «Саира в мехах» и был настолько окрылен обрушившимся на него счастьем, что ему было не до меня.
А между тем мои напасти требовали хоть какого-то разрешения. Обозленная Мария все-таки написала на меня жалобу. На имя директора Рогожина. В жалобе говорилось, что я позволяю себе слишком фривольные отношения с родителями учащихся.
Женщина в гневе страшна, и отныне за мной укрепилась репутация прожженного ловеласа.
Мухрыгин изредка встречал меня в коридоре и интересовался:
– Ну что, в суд еще не подал?
Я стоял на своем и продолжал пугательски пугать его. Он отвечал тем же. Несколько раз в моей квартире под вечер раздавались какие-то странные звонки. Кто-то с минуту пыхтел в трубку, после чего бросал ее.
Сонечка продолжала распускать про меня гнусные слухи. Правда, она ограничивалась пока сугубо реальной областью и не утверждала, подобно моей бывшей соседке-шизофреничке, будто я просвечиваю ее неким таинственным лучом.
Соседке, конечно, никто не верил. Она бомбардировала жалобами милицию, но все ее усилия сводились на нет слабостью к тараканьему племени. Она разводила этих тварей в собственной ванной, каждую ночь наполняя раковину хлебными крошками. По ее уверениям, тараканы по ночам трескали угощение, запивая его водицей из унитаза. Впрочем, наверняка все так и было, вот только особого энтузиазма в ЖЭКе, а значит, и в милиции ее увлечение братьями нашими меньшими не вызывало.
За Сонечкой таких странностей не замечалось. У школьной администрации биологичка была на хорошем счету. Поэтому «К в кубе» и Римма Игнатьевна сильно урезали мне учебные часы.
Кто же вел русский и литературу в оставшихся без моего попечения классах, спросите вы? Нет, не Константин Кузьмич Рогожин. Это было бы уже слишком. В нашу богадельню пришел новый педагог. Игорь Вадимович Хренов.
Однажды ранним утром, задолго до первого звонка, в учительскую влетела Сонечка. Пронзив меня ненавидящим взглядом, она остановилась в центре комнаты, словно подчеркивая важность грядущего момента. Я не обратил на жабьи гримасы Сонечки особого внимания. Но вслед за ней в учительскую ворвалась возбужденная Римма Игнатьевна. Это уже было поинтереснее. Итак, завуч в нарядной синтетической жилетке ядовито-зеленой расцветки заняла пост рядом с Сонечкой в центре учительской.
Мухрыгин перестал стучать мячом об стену. Марианна суетливо вдавила бычок, чего никогда с ней не случалось, в горшок с кактусом. Я обернулся.
В дверях стоял Ален Делон. Или Грегори Пек. Сначала мне показалось, что именно эти киноактеры в одном лице почтили своим присутствием наш странноприимный дом. Потом я пригляделся и понял, что незнакомец гораздо выше и француза, и американца. Но в остальном…
Карибский загар, стальные проницательные глаза. Безукоризненный пробор. Белоснежный шарф, небрежно закинутый за спину. Пальто через руку. И галстук-бабочка! Синий в белый горошек!
– Позвольте представить нашего нового коллегу, – провозгласила завуч и пошатнулась на каблуках. – Хренов Игорь Вадимович. Он будет вести русский и литературу.
– Здравствуйте, – вполне доброжелательно и мягко проговорил Игорь Вадимович. – Очень приятно.
Я скептическим взглядом прошелся по его бабочке и подумал: «Педагог ты хренов!» Каламбурная личность. Хотя фамилия в этом человеке была, пожалуй, единственным недостатком. Именно такие тореадоры нравятся всем без исключения женщинам. И после этого ловеласом называют меня! Это же курам на смех!
В стеклянном шкафу напротив отражалась моя фигура. Я отвернулся, чтобы не видеть мешок картошки, обтянутый свитером, сидевший за моим столом. Тем временем Римма Игнатьевна подвела Хренова ко мне и отодвинула стул с другой стороны стола.
– Вот, Игорь Вадимович, будет ваше место. Пока.
«Пока» означало: пока эта свинья Васильев не вылетит из школы.
Я надулся и собрался отойти к окну покурить. Но Хренов дружелюбно подмигнул, перебросил пальто через спинку стула и протянул узкую породистую ладонь.
Моя рука с опаской поползла навстречу. Я ненавижу, когда в моей ладони оказывается нечто вроде мокрой дохлой рыбы. Однако я не люблю и другой крайности – когда мою руку сжимают стальным прессом.
– Игорь, – представился Хренов, словно я глухой.
– Арсений, – помявшись, буркнул я.
Его рукопожатие было выверено до ньютона. Ладонь оказалась крепкой и сухой. Хренов заметил мятую пачку «Явы» и осведомился:
– Здесь можно курить?
Я кивнул и хотел добавить, что лишь в компании многострадального кактуса. Но педагог Хренов уже извлек из кармана короткую трубку, вставил ее в зубы, чиркнул спичкой и окутался клубами ароматного дыма.
Сонечка и Римма Игнатьевна, к моему удивлению, промолчали, сделав вид, что ничего особенного не происходит. Марианна таращилась на денди с трубкой во все глаза. Пользуясь случаем, я выудил из пачки кривенькую сигаретку и последовал примеру коллеги.
– Сколько же можно твердить, Арсений Кириллович? – подала голос Сонечка. Он был мелодичен и мягок, как звук хорошо смазанных дверных петель. – Курите у кактуса.
Я выразительно посмотрел на Хренова. Мой взгляд поняла Римма Игнатьевна.
– Это же трубка, – внушительно сказала завуч. – Таким табаком и дышать-то приятно.
Недовольный, я отошел к своему вечнозеленому колючему товарищу. Но Хренов оказался вежливым и деликатным человеком. Он легко поднялся со стула и последовал за мной.
– Извините, Арсений, я не знал.
Оправдывается, конкурент чертов! Но злости я к нему почему-то не испытывал. Мне было его даже жаль. С такими данными, и в школе… Да тот же Еписеев первым поднимет на смех и отличные манеры Хренова, и его бабочку в белый горошек.
Но этого не произошло. Педагогом Хренов оказался… Ну, в общем, не таким, как его фамилия. Даже кличку ему дали не какой-нибудь там «Хрен» или того хуже, а всего-навсего «Гарик».
Игорь Вадимович (неожиданно для всех, но с согласия высших должностных лиц) наладил в школе платные факультативы по Кафке, Сартру, Саше Черному и Андрею Белому. Подчас он цитировал Сартра и Кафку в подлиннике. Впрочем, Черного и Белого – тоже. Факультативы посещали в основном рано созревшие старшеклассницы. Но с деньгами родители расставались легко, надеясь, что качество знаний, заложенных Хреновым в деревянные головы их чад, будет отменным.
Как-то раз, после выдачи зарплаты, я стал свидетелем весьма откровенного диалога, состоявшегося в учительской. Наши дамы никогда не обращали на меня внимания, что, может быть, и к лучшему.
Видимо, желая поразить Игоря Вадимовича в самое сердце, наша англичанка Марианна Александровна обзавелась умопомрачительным платьем. Спереди – оливковое, сзади – фисташковое. Или наоборот, я не силен в оттенках. На мой взгляд, в этом платье Марианна страшно напоминала лягушку. Большой рот и глаза англичанки лишь увеличивали это сходство. Однако мнение наших дамочек не совпало с моим. Они откровенно завидовали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});