Профессионалы защелкали затворами аппаратов, а любители протягивали этим двоим у кого что нашлось: салфетку, буклет, даже носовой платок — для автографов.
— Апрэ, апрэ! — сказал публике Нгуама, что означало: «Потом!» Не приставайте, дескать, я занят.
А занят он был исключительно созерцанием Алены.
— By м’авэ безе! — обратился он к ней.
Девушка повернулась к Алексею за разъяснениями:
— Безе — это такое пирожное?
Тот вновь был мрачен:
— Безе — это поцелуй. Он напоминает о том, как ты его недавно облобызала.
Нгуама повернулся к ней правой щекой. Место поцелуя было обведено кружком того же кричащего красного цвета, что и солнце на его ковре. Прямо-таки ритуальная раскраска!
— Видимо, теперь умываться перестанет, — хмуро прокомментировал Алексей, пользуясь тем, что, кроме Алены, никто не понимает русского. — Будет вечно чтить след твоих губ, как святыню.
— Кеск ву дит? — настороженно переспросил его Нгуама. Видно, уловил звучащую в его интонации издевку.
— Вива безе! — с шутовским поклоном отвечал Никитин.
— А-а! — закивал негр. — Уи! Уи!
— Видишь, Аленушка, он согласен. Да здравствуют твои поцелуи! Что греха таить, они действительно ни одного мужика не оставят равнодушным. Я в этом убедился.
Нгуама же снимал с шеи длинное ожерелье из разноцветных зерен, крупных перламутровых ракушек и зубов неизвестного зверя. Он протянул его Алене:
— Сэ пур ву!
— Он тебе это дарит.
— Спасибо, Алеша, я поняла и так. — Она приняла подношение. — Мерси, мсье Нгуама! Какая прелесть!
Все женщины, рожденные под созвездием Тельца, обожают носить украшения, а на шее — в особенности.
Ленка Петрова не была исключением. Еще с тех времен, когда она нанизывала на нитку ягоды крыжовника, Алена любила и создавать сама, и покупать, и получать в подарок всевозможные колье, бусы и кулоны.
Она уже приготовилась надеть ожерелье, как Алексей язвительно предупредил:
— Ты бы не торопилась так. Сначала не мешает осведомиться, может, у них такие предметы используются вместо обручальных колец? У нас цивилизованно, по-скромному, окольцовывают пальчик, а у них — сразу за горло хватают.
— Ну вот что, господин Никитин! — рассердилась она. — Хватит! Ну, чмокнула я его в щечку, и что? Ты все неправильно понял!
— Возможно, что и неправильно. Вполне допускаю. Только твой гений, по-моему, понял так же, как я.
— Значит, оба дураки! — Она даже своей маленькой ножкой топнула от возмущения.
Нгуама напряженно вертел головой, следя за тем, как они перебраниваются.
Слов чужого языка африканец, конечно, понять не мог, однако понял, что бледнолицый мужчина возражает синьоре Вяземской и что это ее злит.
Окончательно же чаша терпения у черного джентльмена переполнилась после того, как наглый россиянин обеими руками взял у девушки ожерелье, точно имел на это какое-то право, и, совершив безошибочно точный бросок, накинул его, как петлю лассо, на голову прежнего владельца.
Тут уж Нгуама решил вступиться за даму, а заодно и за себя.
Издав раскатистый воинственный крик, он угрожающе двинулся на наглеца, время от времени тыча пальцем в красный кружок на своей черной щеке, как будто священный «безе» должен был придать ему в бою сил.
Оживились, обрадовались, заработали фотографы! Международная драка на международной выставке, да еще из-за женщины! Замечательно!
Настоящая дуэль! Первоклассная сенсация! Она сулит неплохие гонорары! Тираж разойдется моментально!
Алена попыталась вклиниться между соперниками, но ее оттеснили в сторону, ткнув в лицо микрофон:
— Коммент, плиз.
— Какой еще вам коммент! — огрызнулась она. — Помогите же! Разведите их!
Став «яблоком раздора», она отлично видела, что Алексея даже радует возможность кулачной разборки.
Он и в самом деле встал на изготовку, азартно прищурившись.
Опять вспомнил детство — все выпускники Озерковского детдома понимали толк в драке. И не потому, что там процветало хулиганство или детское подобие дедовщины, скорее даже наоборот.
Дабы направить буйные порывы воспитанников в более или менее организованное русло, директор, десантник в прошлом, лично преподавал и мальчикам, и девочкам самбо.
При этом, однако же, учил:
— Руки-ноги в ход пускать только в крайнем случае. Первый удар наносится головой.
— Лбом, что ли?
— Нет, мозгами. Тогда есть вероятность, что и руки, и ноги останутся целыми. Понятно, надеюсь?
— Не очень.
— Объясняю. Сначала воздействуете на психику противника. Пытаетесь либо найти мирный путь путем переговоров, что лучше всего. Либо, если не выйдет, запугать. А самое лучшее средство — не страх, а смех. Но со смехом не пережимать, слышите? Рассмешить — продуктивнее, чем высмеять. А уж если у него с чувством юмора плоховато окажется, тогда можно и высмеивать начать, чтоб не он хохотал, а над ним. Это ему будет больнее всего, и он, скорее всего, полезет «в бутылку». Ну а драться, сами понимаете, легче с тем, кто сидит «в бутылке», а не стоит на твердой земле...
Нгуама в своей африканской школе изучил, видимо, подобную же науку.
Но он начал с запугивания. Гортанно крича и совершая резкие, отточенные ритуально-воинственные жесты, старался заставить недруга сдаться.
Получалось это, следует признать, красиво — то была настоящая удача для фоторепортеров!
Что касалось рук, ног и прочей мускулатуры, то все это у представителя черной расы было куда мощнее, чем у высокого и астеничного Алексея Никитина.
Но у Алеши тоже имелось свое преимущество — скорость передвижения.
Он легко, стремительным прыжком хищника, вскочил на подиум и занял более выгодную позицию сверху.
И, воспользовавшись тем, что его всем хорошо видно и слышно, решил, как учил директор, вначале все-таки пустить в ход не самбистские приемчики, а голову:
— Да здравствует великая Венеция! — сказал он по-итальянски и тут же по-русски, специально для Алены: — Ваш город воспет поэтами многих стран, в том числе великим британцем Уильямом Шекспиром...
Овация.
Публика переменчива и продажна. Теперь ее симпатии были уже не на стороне африканца, ведь тот говорил лишь о себе, второй же иностранец польстил патриотическому чувству горожан.
— Шекспир выбрал Венецию местом действия для одной из лучших своих трагедий...
И зал послушно отозвался, как античный хор:
— О-тел-ло! О-тел-ло!
И тут же, естественно, все вспомнили, что героем шекспировской пьесы был чернокожий.
А Дездемона была белокурой.