Меня будто прибили гвоздями к стулу. Я даже пошевелиться не могу от той тяжести, которая обрушилась на меня с этой тирадой. Даже Вера. Моя свободолюбивая демократичная Вера не верит в то, что нас с Матвеем надолго хватит. Становится горько до сухого жжения в груди. И хочется уйти, да. Делиться переживаниями и обсуждать развод желание исчезло.
— Вер, я счёт попрошу, ладно? — говорю я, из вежливости дёрнув губы вверх. Знаю, что сама притащила её сюда, но заставлять себя не хочу. Это ведь моя жизнь, а не просто болтовня. — Мне пора ехать.
— Стелл. — В глазах Веры мелькает вина напополам с раскаянием. — Я расстроила тебя, да? Прости. Нужно было своё мнение при себе держать. Это же мои тараканы. Я в такие моменты сразу начинаю думать про целлюлит и морщины. Не слушай меня, ладно? Делай так, как считаешь нужным.
— Всё нормально, — натянуто улыбаюсь я, не в силах делать вид, что её слова не ударили по мне. Они бы и не ударили, не озвучь Вера мои собственные страхи и мнение большинства о том, что отношения, где женщина намного старше и обеспеченнее, обречены на провал.
Я оплачиваю счёт целиком, несмотря на возмущения Веры, и вызываю такси. Если до этого я сомневалась, ехать к Матвею или нет, то сейчас увидеть его стало жизненной необходимостью. Другой поддержки у меня нет. Единственный человек, который, по моему мнению, мог быть на нашей стороне, только что выступил против.
Звонок мужа застаёт меня, когда я выхожу из такси рядом с домом Матвея. Левую половину груди простреливает тревогой. Роман должен прилететь только завтра.
— Слушаю, Ром, — говорю я, непроизвольно отворачиваясь от гранитного фасада.
— Ты где? — голос мужа звучит резко и с угрозой.
— Я… была в баре с Верой. — Сама не зная почему, я начинаю быстро идти к воротам, отдаляясь от нужной подъездной двери.
— Приезжай домой сейчас же. Буду через полчаса.
С этими словами он отключается.
* * *
Таксист довозит меня до рабочей парковки, где я забираю свою машину. С адреналином, выброшенным в кровь, жалкие сто миллилитров вина обязаны были испариться.
Домой я еду, не помня себя. Ладони, сжимающие руль, потеют, и сердце неровно стучит в предчувствии катастрофы. Что это? Паранойя, вызванная чувством вины, или обострившаяся интуиция? Я пытаюсь облечь в форму скользкие хаотичные мысли, чтобы понять, почему Роман вернулся раньше и по какой причине разговаривал со мной таким тоном, но не справляюсь. На ум приходят лишь идиотские версии вроде потопа или пожара. Чёрт-чёрт. Нужно перестать фантазировать и успокоиться. Всё выяснится на месте.
Когда въезжаю в ворота нашего, пока ещё общего дома, машина мужа уже стоит на своём месте. Я паркуюсь рядом, промакиваю салфеткой неприятную липкость с ладоней и, заглушив двигатель, иду к двери. По какому бы поводу Роман ни хотел меня увидеть, я должна оставаться собранной и спокойной. Своё желание развестись я озвучила, и это главное. Роман может принимать это или не принимать — без разницы. Детей у нас нет, так что развод в любом случае состоится.
Я заставляю себя действовать так же, как и всегда. Ставлю сумку на комод, избавляюсь от обуви и иду мыть руки. Тщательно ополаскиваю их водой и попутно разглядываю своё лицо в зеркале, примеряя к нему невозмутимость. Вроде бы получается. Вот и отлично.
Взгляд мужа ложится на меня многотонной плитой, едва я переступаю порог кухни. Его и без того тонкие губы превратились в искривлённую линию, в глазах поблёскивают нетерпение и что-то мрачное, тёмное, напоминающее гнев.
— Привет, — говорю я, прикрывшись щитом спокойствия. — Думала, ты вернёшься только завтра.
— Испортил твои планы? — с металлом в голосе осведомляется Роман, наваливаясь ладонями на спинку стула.
— Почему же? Я ведь здесь.
Под его немигающим взглядом сохранять невозмутимость становится всё сложнее, поэтому в качестве передышки я иду к кофемашине. Сделать кофе означает отвернуться и занять себя минимум на минуту.
— Сядь за стол, — резко и грубо распоряжается муж. — Кофе в другой раз попьёшь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
От растерянности и испуга я застываю в метре от столешницы. Мы с Романом переживали разные времена, но никогда он не позволял себе разговаривать со мной так.
— Я сначала сделаю себе кофе, — тихо цежу я, повернувшись к нему. — Не нужно командовать мной, как собакой.
— Сюда смотри. — Запустив руку в портфель, валяющийся на подоконнике, Роман швыряет на стол пачку листов с изображением чёрно-белой таблицы. — Хочу послушать твои объяснения.
Я забываю про кофе и обещание оставаться спокойной. Дыхание обрывается, а ноги сами несут меня к столу. Хочу выяснить, что такого есть в этой стопке бумаги, отчего человек, с которым я прожила шесть лет, стал вести себя настолько грубо.
Но ещё до того как поднести первый листок к глазам, я вдруг отчётливо понимаю, что увижу на нём доказательства своего преступления. Это говорила не паранойя, а интуиция. Всё тайное когда-то становится явным. За всё приходит расплата. Эффект бумеранга.
Таблица — это детализация моих звонков. Следующий лист — распечатка сообщений из мессенджера. Мне нечем дышать. Личное, переписка, фотографии — всё выставлено напоказ. Я о таком не думала. Даже предположить не могла, что Роман до такого опустится. Связи ему позволяют, да. Я думала, самоуважение не позволит.
— Ты не имел права, — сглотнув унижение, сиплю я и поднимаю глаза на мужа. Сложно, не нужно. — Какие бы цели ты ни преследовал, ты не имел права.
Пальцы Романа сжимают подголовник стула так сильно, что белеют, а его лицо, напротив, багровеет.
— У тебя ещё рот открывается такое говорить? Ты, блядь, вообще охерела? За моей спиной трахалась с пиздюком, который на меня работает. Хочешь после этого о неприкосновенности частной жизни поговорить?
Каждое слово прицельно попадает по нервам. Этими грубыми хлёсткими словами он хочет указать на моё место. На дурно пахнущее место изменившей женщины. Мне нельзя такое позволять. Вернись я назад, едва ли смогла бы сделать что-то по-другому. Разве что набраться смелости и уйти чуть раньше.
— Брак с тобой не лишает меня прав, обозначенных в Конституции. Ты не имел права…
— Замолчи лучше, пока я тебя не размазал, — рявкает Роман. — Ты поэтому за разводом прибежала? Обленилась прятаться?
Зря я полагала, что ему будет наплевать. Ему не плевать, и это почти странно. Равнодушие многое бы объяснило в нашем браке.
Мне нельзя срываться. Я не хочу скандалов и грязи. Свою вину я готова признать. И потерпеть ярость мужа готова.
— Я попросила развод, потому что так жить больше нельзя. Дело не в Матвее, а в нас с тобой. Я бы не посмотрела в его сторону, если бы в нашем браке было за что держаться. И я не пытаюсь отрицать свою вину перед тобой. Да, отчасти ты прав. Поэтому я ухожу. Ты не заслуживаешь, чтобы тебя обманывали. Никто не заслуживает.
— Вот же ты сука… — цедит Роман, будто меня не слыша. — До какой степени нужно опуститься, чтобы с рванью малолетней связаться. Кризис среднего возраста у тебя? Члена молодого захотелось?
Мне нельзя срываться. Я не хочу скандалов и грязи.
— Я не собираюсь отвечать на твои вопросы. Мне жаль, что так вышло. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что речи о сохранении нашего брака быть не может.
— Собралась получить развод и к хахалю своему побежать? — Рот мужа раздвигается в издевательской усмешке. — Слишком шоколадно для тебя. Думаешь, после того как ты со мной во всех светских газетёнках засветилась, я позволю свою фамилию в грязи прополоскать? Я, блядь, Родинский! Мою фамилию каждая собака в стране знает, потому что я на неё годами пахал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я чувствую тошноту. При чём тут его фамилия, Господи? Я просто хочу развода и поскорее пережить этот день. Мне ничего не нужно… Даже эта чёртова машина не нужна. Я просто хочу развестись.
— После развода я верну себе фамилию отца. Я не заставляла на себе жениться и не скрепляла брак с тобой кровью. Каждый имеет право прекратить отношения и начать жить заново.