Я с интересом наблюдал тот факт, что прозрения Криса в природу иллюзии не продвинули его ни на йоту в его претензиях на свободу. По иронии, он заключён в тюрьму своих взглядов на свободу. Он не владеет своими взглядами, они владеют им. Всё его знание, настойчивое желание выразить его и утвердить исходит прямиком из нужды эго в подтверждении того, что оно на гребне волны, что, конечно же, исходит прямиком из страха, что оно на самом деле в глубокой яме.
Для меня могло бы быть интересным анализировать чьи-то паттерны страха и рассмотреть, как они усиливают хватку эго, но, вероятно, сейчас бесполезно раскрывать это Крису. Он не воспримет этого. Его эго тяжёлой наковальней свисает с шеи. Он думает, что может вырваться из оков с помощью размышлений, как будто его удерживают одни лишь мысли. Он разбрасывается Махариши и Платоном, словно они его союзники, а не тюремщики.
В это время Лара снова залезла на стену, и я понял, что необходимо сделать серию прыжков, постоянно уклоняясь влево, чтобы найти горизонтальную площадку для остановки. К несчастью, когда я оказался там, метающий ножи ниндзя и метающая лезвия машина искромсали бедную отважную Лару в мелкий винегрет.
Крис страшится меня. Он не так уж твёрд в своих идеях. Вот почему он ведёт себя в такой громкой и напористой манере. Если бы он был на прямом пути к пробуждению, тогда ему пристало бы чувствовать шаткость и угрозу, ведь он бы с головой нырял в скрежещущие челюсти само-аннигиляции. Но Крис не на прямом пути, он лишь разбирается с какими-то концептуальными проблемами. В лесу иллюзии растут деревья-концепции, а все концепции означают одно и то же – ты всё ещё в лесу. Крис так шаток и напорист потому, что какая-то маленькая его часть знает, что эти волнующие новые открытия не означают конец его пути, но лишь начало пути реального.
Я отложил пульт управления Ларой в сторону и стал наблюдать, как Крис продолжал разоблачать чародея, но вместо Криса и жестяного одеяния, в которое он так усиленно закутывается, я видел богиню Майю, архитектора этого изумительного дворца иллюзии. Мы с ней сидели и слушали Криса. Она улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ в удивлении и восхищении. Мы наблюдали, как Крис распространялся насчёт свободы, хотя его привязанность к своим идеям о свободе образовывала стены, пол и потолок его клетки.
– Как ты это делаешь? – спросил я Майю в тысячный раз, благоговея не меньше, чем впервые. – Дым и зеркала?
Она улыбнулась.
– Слои, – сказала она, словно это был ключ к этому кажущемуся невероятным спектаклю, который мы наблюдали.
Я понял. Единственным её материалом для строительства этого великого здания являются покровы настолько тонкие и прозрачные, что кажется, будто они сотканы лишь из обрывков сновидений. Полагаю, если это всё, с чем вам приходится иметь дело, тогда вы должны хорошенько изучить всё о создании многослойных структур.
Майя подмигнула и пропала. Я снова с Крисом и свежей Ларой, готовой начать новый подъём. Крис занимается тем, что приравнивает иллюзию к аду, оковам, злу и тёмным силам. Был ли я когда-нибудь таким же утомительным? О, да. Намного хуже. Это уж точно.
Лара вновь залезла на стену и стала неистово палить в ниндзя, но ресурс здоровья быстро уменьшался, и её героическая борьба пропала даром. Снова смерть.
– Тебе нужно более мощное оружие, – сказал Крис.
Он прав. Я начал снова перед карабканьем на стену, но теперь сменил оружие с женских пистолетиков на узи и пополнил ресурс здоровья для пущей безопасности. Я залез на стену, сделал серию сложных прыжков с захватом, подтянулся на наклонном потолке, отпрыгнул назад и потом вперёд, пока не получил удары ножами от ниндзя, но не от метающей лезвия машины, так как я вышел за пределы её линии огня. Я вытащил узи и выпалил в ниндзя значительно больше патронов, чем было необходимо. Удача! Я сохранил игру, чтобы в следующий раз, когда её убьют, мне не нужно было вновь проходить через это испытание.
Крис в это время перешёл на тему о Боге. Похоже, что Крис многое мог сказать о Боге, что-то даже не совсем лестное. Ну, по крайней мере, он движется в верном направлении. Мне вспомнилась одна забавная притча, где молодой ученик подходит к местному гуру и презрительно заявляет, что он думал над всем этим и решил, что он атеист. Ученик был удивлён, что вместо того, чтобы разозлиться и возмутиться, учитель казался довольным.
"Чему ты так рад?" – спросил ученик в недоумении. – "Я только что сказал тебе, то не верю в Бога, так почему ты улыбаешься?"
"Это значит, ты начал думать", – ответил учитель. – "Теперь продолжай думать".
Мне хотелось бы отослать Криса, но с чем-то, над чем он мог бы поразмыслить. Проблема в том, что он вцепился мёртвой хваткой в идею о том, что мы жертвы, что тёмные силы подавляют духовно голодающее человечество, или что-то в этом роде. Меня не так уж заботит его настоящий уровень понимания, который всегда меняется. На этом пути, если ты не испытываешь постоянного отвращения от того, каким наивным и глупым ты был всего несколько дней назад, ты застрял. Я хочу, чтобы Крис, хотя бы, стал менее жёстким в своих взглядах. Чтобы он не держался за них так крепко, иначе он проведёт чрезмерное большое количество времени пригвождённый ими. Это не маленькая задача, я знаю. Прозрения на пути к пробуждению кажутся тяжело добытыми сокровищами, но в конце концов все они должны быть отвергнуты, и чем скорее, тем лучше. Чем меньше мы сопротивляемся этому отпусканию, тем быстрее мы находим следующее сокровище, тем наше продвижение легче и менее болезненно.
– Ты слышал о Кене Кизи и "Весёлых проказниках"? – спросил я.
– Ты имеешь в виду электрический Kool-Aid и всё такое? Из шестидесятых?
– Верно, и волшебный автобус – первый волшебный автобус – ещё до "Who", ещё до "Beatles".
– О, – сказал Крис уныло. – Круто.
– Ты, наверное, видел изображения этого автобуса, или похожего на него. Очень психоделично, действительно искусная работа. Должно быть в журнале Smithsonian, – я задумался.
Крис смотрел на меня странно, как будто я выпал из фазы нашего разговора.
– Название автобуса, ну знаешь, над лобовым стеклом, где находится табличка пункта назначения, было "Дальше".
– Надо же, – произнёс Крис, кивая, желая знать, закончил ли я, чтобы он смог продолжить свою лекцию о коварной природе дуальности.
– Дальше, – повторил я, неподвижно глядя ему прямо в глаза. – Как ты думаешь, почему они его так назвали?
– Ну, – начал он, желая ответить. – Полагаю потому, что на нём они везде путешествовали, говорили, ну, вперёд, дальше, всегда есть ещё что-то, что можно увидеть, куда можно поехать. Дух приключения.
– Да, – согласился я. – Однако, это забавно. Для меня, слово "дальше" было единственным важным словом в моём путешествии. Это было моей мантрой, но оно имело очень особое и чёткое значение. Много раз это слово приходило мне на помощь. Каждый раз, когда я уже думал, что, наконец-то, достиг твёрдой почвы – места, где стоило бы остаться, я вспоминал о слове "дальше", и о понимании его истинного значения, и осознавал, что как бы мне ни нравилось то место, где я был сейчас, я ещё не достиг того места, куда я направлялся.
Это сверхупрощение предназначалось для того, чтобы немного подготовить Криса к той мысли, что цель не там, где он находится.
– Даже хотя я мог бы приобрести знания и понимание за пределами моих самых лучших надежд, даже хотя я мог бы превзойти свои самые смелые ожидания относительно своих возможностей, даже хотя я мог бы продвинуться дальше многих своих менторов, слово "дальше" всегда присутствовало эхом в моём уме, напоминая, что есть только одна цель у этого путешествия, и я её ещё не достиг.
Я посмотрел на Криса, чтобы увидеть, проникает ли в него что-нибудь. Крис кивал, снисходительно позволяя мне высказаться, ожидая своей очереди говорить.