Читать интересную книгу Ожерелье Дриады - Дмитрий Емец

Позади них, в лагере, послышался крик. Это Улита в очередной раз накинулась на Корнелия, который осмелился самовольно передвинуть ее вещи, сохнущие у костра на рогулине.

– А ну убрал свои ручонки от моих шерстиков, пока я тебя ими не накормила! – вопила ведьма со свойственной ей зашкаливающей громкостью.

– Слушай, ты могла бы хотя бы не орать? – поморщился Корнелий.

Сказать Улите, что она орет, было большой неосторожностью. Хотя ведьма и голосила так, что ее слышно было в Муроме, однако при этом не считала, что повышает голос.

– Ты мне рот не затыкай! Веснушки в коробку ссыплю! В носу новые дырки просверлю!

Улита надвигалась на Корнелия, толкая его в грудь. Корнелий отступал, демонстративно зажимая уши. Лишь когда между ними вырос Эссиорх, ведьма согласилась успокоиться и, с видом полководца, одержавшего крупную победу, отправилась перевешивать свои шерстики ближе к костру.

В последние дни отношения Корнелия и Улиты постепенно обострялись, мало-помалу принимая гнилостные формы. Раза три Улита гонялась за курьером с рапирой, один раз скинула в реку и стала топить, всяких же брошенных на землю мисок можно было не считать. Это стало уже в порядке вещей.

Меф нередко размышлял: отчего так? Почему Корнелия Улита терпеть не может, а, допустим, Чимоданова переносит нормально, хотя вреда от него больше. В конце концов, не Корнелий вчера прожег ей палатку и не он покидал в костер все ее баллончики с лаками, устроив большой взрыв.

Под конец он пришел к выводу, что это не что иное, как ревность. Обычная ревность любящей женщины к мужской дружбе. Улита хочет обладать Эссиорхом всецело, ни с кем его не деля и не понимая, что существует другое чувство, ей не подконтрольное. Если бы Улита могла, она посадила бы Эссиорха в спичечную коробку и всюду носила бы с собой, изредка поднося коробку к уху и слушая, как он там скребется.

* * *

На четвертое утро Чимоданов, Ната и Мошкин упаковались быстрее остальных и, побросав в «Вуоксу» гермы, оттолкнулись от берега.

– Плывите! Мы догоним! – крикнул Эссиорх, только начинавший скатывать свой спальник.

Как обычно, он готовил всем завтрак, потом возился с котлами, с палаткой – и получалось, что он собирается всегда последним. Корнелий, помывший сегодня три ложки, и Улита, вытянувшая из земли четыре палаточных колышка, уже успели обвинить его, что он копается и всех задерживает.

Минут через тридцать «Свирь» и «Таймень» тоже были готовы. Меф, закончивший обжигать в костре консервные банки, чтобы они быстрее ржавели, залил угли и, вытолкнув «Свирь», ловко запрыгнул в нее животом. Даже ноги ухитрился не намочить, что получалось не всегда.

Сережа быстро несла их между притопленными деревьями, часто цеплявшими днище. Чем дальше – тем топляка становилось больше. Они плыли где-то совсем в лесной глуши, в низине. Река то сужалась, то расширялась, образуя тихие затоны. Пару раз случалось, что Сережа разветвлялась, и не сразу можно было понять, куда плыть. Истинное же русло было порой таким узким и заросшим, что не верилось, что здесь река, а не завязший в глине ручеек.

На дне байдарки хлюпала вода. Даф, наклонившись, мочила в Сереже разгоряченную ладонь. Желая ее развеселить, Меф незаметно сорвал кувшинку и накинул ей сзади на согретую солнцем спину. Даф вскрикнула и выбросила кувшинку в воду. Буслаев огорчился, что его подарок не оценен. По мужскому свойству видеть главное, но не замечать детали, он как-то не подумал, что кувшинка не только красивая, но и мокрая.

В полдень впереди послышались ровный шум воды и чьи-то крики, далеко разносившиеся по реке. Эссиорх посмотрел на карту.

– Ага! Петров мост! – сказал он.

– А орет кто? – спросил Меф, подгребая к «Таймени».

– Кажись, Вихрова, – сказала Улита.

– А почему она кричит? Нас видит и радуется? – предположил Корнелий.

– Это навряд ли!

– Почему навряд ли?

– Потому что она кричит: «Отстаньте от меня, уроды!» Конечно, не исключено, что под «уродами» она имеет в виду тех, кто покушается на чужие шерстики! В этом случае я с ней солидарна!

– Улита! – серьезно сказал Эссиорх. – Бери весло и греби! Болтать будешь потом!

Когда «Свирь» и «Таймень» вынесло из-за поворота, они увидели запруду и толстую трубу, лежавшую в воде и пропускавшую сквозь себя реку. За трубой, ниже по течению, торчали сваи старого моста. Слева к реке подходила разбитая дорога, у самой Сережи выложенная крупными плитами. На них валялась «Вуокса».

Рядом Меф заметил Мошкина. Тот отбивался легким байдарочным веслом сразу от трех парней. У одного был черенок от лопаты, у двух других – колья. Местные наседали крепко, честно и оружием своим размахивали с гэком и хрипом. Чувствовалось, что они сердиты и желания брать пленных не имеют. Выше, на подходившей к реке дороге, валялось три или четыре мотоцикла.

Единственным, кто в этой ситуации сохранял спокойствие, был, как ни странно, Мошкин. Меф глазам своим не верил. Обычно робкий Евгеша работал веслом как-то подчеркнуто небрежно. Но все равно к нему невозможно было приблизиться. Казалось, не Мошкин наносит удары, а весло само, под своей тяжестью прокручивается и бьет. Евгеша же имел удивленный вид: и что это вокруг меня мелькает? Что от меня, такого задумчивого, хотят все эти странные люди? Даже когда острый край его весла перерубил одному из парней кол у самых его пальцев, Мошкин, казалось, крайне этому удивился.

Поодаль Чимоданов катался по земле в обнимку с еще одним местным. Ната стояла на трубе и честно вопила хорошо поставленным голосом. Время от времени к ней кто-нибудь подбегал и тотчас застывал с глупым выражением лица, ужаленный стрелой амура.

Противник Чимоданова, более мощный и тяжелый, подмял его и уже занес кулак, чтобы добить, когда его внезапно подхватило вихрем и отбросило в Сережу.

– Надо же! Попал! – потрясая флейтой, похвастался Корнелий и тотчас, чтобы случайно не подумали, что от него может быть польза, неосторожным наклоном корпуса накренил «Таймень».

Эссиорх, попытавшись спасти положение, навалился на противоположный борт, но получилось только хуже, потому что туда же навалилась далеко не воздушная Улита. Байдарка перевернулась и тотчас всплыла кверху брюхом как дохлая рыбина. Корнелий, Эссиорх и Улита оказались в воде среди плывущих герм.

С ревом подъехал грузовик. Из его кузова выпрыгнуло еще парней пять. Шофер вначале сидел в кабине, а затем не выдержал и, хлопнув дверцей, полез с монтировкой. Как многие шоферюги, бегал он плохо, пыхтя и вперевалку. Чувствовалось, что ему не хватает руля и педалей.

Мефодий с Дафной, чтобы не врезаться в «Таймень», свернули на большой скорости в камыш и тоже кильнулись, хотя и на отмели. Меф вскочил и, выдернув из байдарки застрявшую между гермами Дафну, поставил ее на ноги. Сам же, увязая в водорослях, устремился на помощь. У самой трубы, где вода вырыла глубокую воронку, небольшие прозрачно-полосатые окуни, залитые солнечным светом, били ошеломленную гулом рыбешку. Ударяя руками, Меф животом скользнул по воде и выбрался на бетонные плиты.

Весело постукивая, к нему подкатился черенок от лопаты. Мошкин, только что гуманно ткнувший краем весла в солнечное сплетение его хозяина, оглянулся через плечо и кивнул Мефу, приветствуя его. Весло не переставало прокручиваться в его руках, играя полуденным солнцем.

Меф подхватил черенок. Времени на раскачку не оставалось. К нему уже бодрой рысью подбегали два парня лет по двадцать пять. Один – повыше – был с железным прутом. Другой на бегу раскручивал старый кнут, сдернутый, как видно, с крюка в курятнике. Про курятник Меф подумал потому, что кнутовище, равно как и сам кнут, были покрыты белыми высохшими кляксами куриного или голубиного помета.

Парень, набежавший на Мефа с прутом, на секунду застыл. Он еще не раскочегарился в злобе и, видно, соображал, что бить железкой по голове – это явная статья, причем не в энциклопедии Брокгауза и Ефрона. По этой причине он подсел, размахнулся и попытался ударить Буслаева по колену. Не задумываясь, Меф сделал полушаг-полускачок ему навстречу, и парень, сам набежавший на черенок лопаты, скатился в мелкую лужицу сбоку от трубы.

А Меф уже спасался от щелкнувшего кнута. Пользуясь тем, что на узкой площадке его владельцу было не развернуться, он сблизился с ним кувырком. Парень успел мазнуть его по лицу кнутовищем, чего Меф не учел, поскольку думал только о ременной части. Обидевшись, Буслаев сделал черенком лопаты двойной тюк-тюк, поочередно атаковав стопы своего противника. Колосс не устоял на глиняных ногах и рухнул.

Больше ни с кем подраться Мефу не удалось. На берег вырвались Эссиорх, раздраженная и обмотанная водорослями Улита, размахивающая рапирой, и мокрый Корнелий, из чьей флейты вместо маголодий вытекала вода. Спустя десять секунд сражение завершилось полным разгромом нападавших.

Уцелевший враг отхлынул от берега, изредка неметко огрызаясь одиночными булыжниками. За неприятелем мчался Корнелий, орущий, что камнями нечестно и надо на шесть и по хлопку.