кроме, пожалуй, Марины. Ее я никак не могла представить в роли мстительницы за Андрея Милютина. Более серьезно, – Сапфирова отпила глоток кофе. – Я начала задумываться о другом мотиве после обнаружения анонимки на стекле милицейской машины. Что могла обозначать эта анонимка? В чем ее смысл? У меня возникли две версии: либо это была прелюдия к шантажу или сопровождающее ее действие – дать показать шантажирующему, чтобы не расслаблялся, – либо просто подогреть, усилить подозрения милиции, что в гибели Ольги дело нечисто – не дать списать ее смерть на несчастный случай.
– И какое же предположение вы взяли за основное? – попыхивая трубкой, поинтересовался прокурор.
– Тут дело вот в чем, Олег Константинович. Хочу сознаться в своей самонадеянности. Если бы дело было в шантаже, мне казалось маловероятным, что об этом никто ничего не знал. Конечно, потенциальная жертва шантажа могла бы стараться его скрыть, но, знаете, в нашей деревне не так-то это просто, – не без гордости выпрямила спину Таисия Игнатьевна. – Работаем, все-таки, не зря.
Авдеева издала сдавленный смешок и удостоилась укоризненного взгляда Сапфировой.
– А что насчет прелюдии? – не дал увести разговор в сторону проницательный прокурор.
– Прелюдию я, конечно, не исключала, – важно кивнула «Холмс». – Но главное было в том, что эта анонимка укрепила меня в мысли, что гибель Смирновой– не несчастный случай.
– А как же моя мысль, что это выходки кого-нибудь из местных шутников-лоботрясов? – не упустил шанс вставить свои пять копеек Скворцов.
Ермолкин покосился на него с несвойственной ему добродушной иронией, решив, видимо, продемонстрировать свое великодушие.
– Данную возможность я почему-то не рассматривала всерьез, Володя, – озорно откликнулась Сапфирова.
– Итак, – продолжила она, – Утвердившись в гипотезе о неслучайности смерти Смирновой, я начала формировать круг подозреваемых.
– И кто же туда вошел? – жадно спросила Авдеева.
– Честно говоря, как я ни крутила, кроме Милютиных, Марины и Витковского в голову никто не шел.
– А как же Егор? – это спросила Камышина.
– Егор, да, Егор, – задумчиво повторила Таисия Игнатьевна. – Нет, знаете, Полина Андреевна, я его всерьез не подозревала, но не исключала, что он каким-то боком косвенно может иметь к этому отношение. Нет, я сосредоточилась на взрослых.
– Стал ли у вас кто-нибудь подозреваемым на первом месте? – спросил хозяин дома.
– Сначала я рассматривала их чисто психологически, – зашла издалека Таисия Игнатьевна. Наиболее маловероятным кандидатом с этой точки зрения мне показался, знаете кто?… Александр Христофорович Витковский, – сообщила она, так и не дождавшись версий от всех четверых. – Он мне казался, как бы это сказать, тем, кем и казался – цельным, строгим, интеллигентным военным в отставке.
– А остальные трое? – спросил Скворцов.
– Марина – психолог, это я все время держала в уме, Павел Геннадьевич вроде бы человек слабохарактерный, но это могло быть лишь поверхностным впечатлением, к тому же слабохарактерные люди могут совершать преступления, потому что, как это ни странно звучит, порой так проще бывает найти выход из ситуации.
– Звучит довольно парадоксально, – задумчиво прокомментировал Ермолкин.
– Может быть. Что касается Нины Агафоновны, то она была вся на виду, и еще ее плащ.
– Да, да, плащ! – оживилась Камышина. – Вы непременно должны были учитывать этот плащ.
– Я и учитывала. Одно из очевидных, как вы, надеюсь, понимаете, предположений, что жертвой должна была стать Нина Агафоновна, а вовсе не Ольга. Тогда это, естественно, меняло все дело.
– Естественно, – резко бросил прокурор. – Продолжайте, пожалуйста, Таисия Игнатьевна.
– А майора в отставке вы полностью исключили из вашего списка подозреваемых? – вступила в разговор Авдеева.
– Кира Борисовна, конечно нет. Психологическое несоответствие, к тому же, правильнее сказать, – тут она замешкалась, подбирая формулировку, – всего лишь отсутствие достоверного соответствия – конечно, не основание для полного исключения из списка.
– Как вы размышляли дальше? Очень интересно, – подался вперед Дудынин.
– Ну, на время я бросила прорабатывать умозрительные версии и обратилась к фактам, а именно, то, что текст записки был вырезан из книги и наклеен на альбомный лист. Самым вероятным, лежащим на поверхности, было предположение, что аноним не хочет, чтобы его вычислили по почерку.
– Не слишком ли это простая мысль? – усомнился Скворцов.
– Не всегда стоит усложнять, – снисходительно улыбнулась ему «Холмс». – И в первую очередь, усложнять безосновательно. Итак, я предположила, что кто-то хочет, чтобы милиция не прекращала расследование, а это значило, что кому-то нужно представить кого-то в качестве преступника.
– Это слишком сложно для меня, – честно созналась Камышина.
– Вы меня совсем не удивили, – равнодушно прокомментировал прокурор.
– Да и для меня, – встал на сторону дамы Дудынин. – А что, Олег Константинович, вы тоже пришли к такой мысли? – с явной иронией спросил он коллегу.
– Нет, – спокойно откликнулся прокурор. – Но в отличии от вас, коллеги, подобная мысль прекрасно умещается в мою голову.
– Я уверена, Олег Константинович, что если бы ваша мудрая голова не была занята браконьерами, вы бы безусловно додумались до идеи нашего «Холмса», – самым серьезным тоном высказалась Авдеева.
Ермолкину хватило ума представить слова журналистки как комплимент. И он милостиво улыбнулся ей сквозь зубы, вынув изо рта трубку. Таисия Игнатьевна, между тем, допила последний глоток кофе.
– После обнаружения анонимки я решила рассмотреть версию, что кто-то хочет бросить подозрение на Нину Агафоновну.
– Простите, не понимаю, – подал голос Дудынин. – Вы же сказали, что плащ мог означать то, что она планировалась настоящей жертвой.
– Ну это конечно, тоже, – поспешно проговорила Сапфирова, чтобы пресечь возможные колкости со стороны прокурора. – Просто я стала держать эти версии в голове параллельно. Видите ли, учитывая характер Нины Агафоновны и то, что слух об их недружелюбной встрече у колодца распространился по деревне, я посчитала Нину Агафоновну самой удобной, можно сказать вероятной фигурой, на кого зачем-либо можно было бросить подозрение.
– Как всё сложно, как всё сложно! – покачал головой начальник милиции.
Налив себе в чашку прохладного квасу, он залпом выпил бодрящий освежающий напиток.
– И у кого же мог быть мотив подставлять Милютину? – спросила следователь.
– О, это ключевой вопрос! – оживилась Сапфирова. – Тут могли быть материальные причины, а могла быть месть с чьей-то стороны.
– И к чему же вы склонились?
– На тот момент я отвлеклась на разработку операции по допросу Егора, Полина Андреевна, – улыбнулась Сапфирова. – Визит в дом Милютиных, кстати, подкинул мне интересные факты.
– Какие? – заинтересовался прокурор.
– Я обнаружила, что в доме немало детективной литературы, которую, в первую очередь, читает Егор. Точнее, я уже знала об этом из разговора с Егором на реке, но за вереницей событий, это не отложилось у меня в голове.
– Вы начали подозревать Егора? – совсем запутался Скворцов.
– Нет, – как несмышленышу улыбнулась ему «Холмс». – Просто я убедилась, что в доме есть книги,