Читать интересную книгу За речкой шла война… - Николай Прокудин

Собралось, действительно, почти двадцать человек. Кроме начальства, к столу приблудились все старые капитаны-взводяги, у которых нюх на такие мероприятия, как у охотничьих псов. Оповещать таких не требуется, они ориентируются по запаху и на звон посуды.

А запахи были ещё те! И звон стоял ещё тот!

Стол ломился от яств. В центре – две пирамиды коньячных и водочных бутылок. Вокруг них – тарелки с нарезанной копчёной колбасой, балыком, бужениной, овощные салаты в мисках, мелко порезанная зелень. Несколько банок шпрот прятались среди горок разрезанных на четвертинки гранатов, яблок и апельсинов. Довершал картину десерт – огромный арбуз, дыни, шоколад, коробка конфет. Стоящий в темном углу возле «тёщиной комнаты» запасной стол был завален овощами и фруктами, которые нарезать ещё предстояло.

Ну что же, после пьянки можно будет ещё неделю доедать закуски. Как раз до получки хватит.

Алсынбабаев, улыбаясь, слушал похвалу дяди Мамеда в адрес командования батальона, офицеров роты и прочих начальников. Вскоре Рахимов с земляками о чём-то толковал в сторонке, а Алсынбабаев, набрав в коробку фруктов и бутылок, исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодёжь: лейтенанты и старлеи.

За полночь Никита сделал две попытки выставить народ за дверь, но тщетно. Гости угомонились только после того, как были допиты последние капли и съедена вся закуска. Никита грустно посмотрел затуманенным взором на чердачную комнату второго этажа. Да! Грустное зрелище. Даже свою недопитую рюмку коньяка нечем заесть. Одни огрызки, объедки и окурки. Кружки и опрокинутые бутылки. Пепел на солдатской простыне, заменявшей скатерть. Жирные пятна, словно пулемётные очереди, пересекали материю вдоль и поперек – капельки масла от банок с шпротами до мест, где сидели закусывающие.

За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на одном кулаке, ладонью левой руки он прикрывал глаза от света. Зампотех Гуляцкий вырубился в ужасно неудобной позе – откинувшись на спинку стула, который балансировал на двух ножках в такт дыханию спящего. Хорошо, что дымоход печки оказался в полуметре от стола, и Гуляцкий уперся в неё шеей и плечами.

Никита допил одним глотком коньяк, чтобы врагам не досталось, и на непослушных ногах двинулся к лестнице. Ступени загораживала туша Миронюка. Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила. Никита поставил ступню на бедро майора и перепрыгнул через две ступеньки, едва удержавшись на ногах. Майорская ляжка спружинила, подкинув Никиту вверх, а на галифе Миронюка четко отпечатался каблук лейтенантского сапога. Никита замахал руками и ухватился за перила, слегка всё же ударившись копчиком о ступеньку. Ступенька жалобно треснула.

– Черт! Кругом одни дубы и дубовая мебель! – Он поднял с досок майорскую широкую фуражку «аэродром» и с силой запустил её в пьяную усатую физиономию.

– Убью! – промямлила живая «мишень», облизнулась, не открывая глаз, и вновь захрапела.

Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и отправился к своему дивану. С трудом стянул съёжившиеся сапоги, рванул галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке и тяжело вздохнул, словно после утомительной борьбы. Затем бросил ворох одежды в сторону стула. На нужное место приземлилось не всё. Брюки плюхнулись на пол. Он усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло, провалился в кошмар.

Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка душат его за горло. Усатая морда майора шипела: «Я тебе покажу, сволочь, как швырять майорские фуражки! Она пошита в Мосторге! Езжай в Москву! Шей новую! С золотистой ленточкой и генеральскими пуговичками!».

Этот кошмар сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то били Никиту, причем все кому не лень. Особенно усердствовали Шмер и боец Кулешов. Ромашкину это было особенно досадно. Он пытался брыкаться, махать кулаками и доказать солдату, что тому как подчиненному бить офицера не положено. «А носки стирать положено?» – рычал боец. «Так они не мои, а Шмера, его и бей!» – «Его не могу! Он мой взводный, благодетель. Это он велел вас бить по морде!»

Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.

– Твою замполита мать! – взвизгнул Шмер реальным человеческим голосом. – Скотина, нос мне разбил!

Никита с усилием прищурил глаза, открыть их широко не представлялось возможным. Не во сне, а наяву из носа взводного капала кровь. Мишка запустил валявшимся на полу сапогом в Никиту. Сапожище, шмякнувшись о стену, упал, ударив подковками в висок. Никита взвыл:

– Миха! Ты чо? С ума сбрендил?! Дерёшься, сапоги швыряешь!

– Это ты сбрендил. В нос кулачищем со всей дури заехал. Алкаш проклятый! Ну и замполита прислали – алкоголик! Форменный, законченный алкоголик. Я его бужу на построение, а он клешнями машет. С тебя пузырь за увечье. Сегодня же вечером!

И куда-то таинственно исчез…

На построение, кроме Никиты и Ахмедки, не явился ни один офицер. Алсын рассвирепел. Он отправил их на поиски сослуживцев. Ромашкин заглянул в каждую комнату общаги – никого. Затем отправились в обход по квартирам. На ближайших подступах к «берлоге» Шкребуса почуяли недоброе. У крылечка лежали две бутылки, и тротуар усеян окурками.

Дверь отворилась от лёгкого толчка. Веранда уставлена пустой посудой. Оставалась только узкая тропа в комнату, между пустыми бутылками из-под выпитой водки. Офицеры спали. Шмер, как обычно, на кулаках между тарелками, Миронюк мордой в салате, остальные десять или пятнадцать человек на кровати и на полу.

Хозяин спал в кресле. Он слегка открыл щёлки глаз, надул щёки и широким жестом великодушно пригласил присоединяться.

– Откуда? – спросил Ромашкин, показывая рукой на «царский» стол.

– Оттуда! – так же односложно ответил Шкребус. Немного подумав, вспомнил: – Вчерашний азербайджанский папашка выставился по второму заходу. Бойца-сыночка мы ему отдали, уломал, чертяка! Привезет через десять дней обратно. Не переживай, лучше выпей!

Никита потоптался нерешительно и махнул рукой. А ну их к черту, начальников!

Ахмедка уже успел вылакать три рюмки, пока Ромашкин набирал закуску в тарелку. А пить что? А, коньяк!

Народ, заслышав знакомый и ласкающий слух звон, проснулся. И понеслось по новой.

Так никто до светлых очей Алсына в этот день и не дошел…

Глава 20. Посещение «вертепа»

Ожидался дождь. Стояли пасмурные дни, и на душе тоже было пасмурно. После вчерашнего «перебора», как всегда, мутило.

В канцелярию заглянул Шмер:

– Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.

– Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед не хватает, не говоря об ужине. Вчера почему не приберег закуски на чёрный день?

– А что, он уже наступил?

– Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.

– Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.

– Опять банкет! Издеваешься? Я на спиртное смотреть не могу.

– А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не разговаривать, мешать беседе не будешь.

– С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?

– Нас, точнее, меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может быть, самый главный.

– Он что, начальник милиции или партийный вождь?

– Мафиозо. Его весь город боится, а милиция честь отдает, – отчего-то понизил голос Шмер. – Поэтому во время застолий ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести не в тему. Ты это любишь! Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.

– Да не темни, зачем мне нужна встреча с такой подозрительной личностью?

– Чудак! Знакомство с Ашотом – это для тебя как быстрый карьерный рывок. Был никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома сильных мира сего. В пределах этого города… Понимаешь, Ашот просит отпустить в увольнение на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.

– На неделю? Не поедет. Мы что, всю роту распустим по домам? Ни мира, ни войны? Ты с ума сошел! И никуда я не пойду. Умру с голода, но не буду сидеть за одним столом с твоим мафиозо.

– Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение. Эй, Абдулла, заходи! – Михаил приоткрыл дверь.

В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный, как сухой инжир, туркмен:

– Изздрасствуй, командыр! – протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.

Ромашкин, взглянув на чёрные, потрескавшиеся от солнца и грязи руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.

– Командир! Я тебя уважаю. Приглашаю быть почетным гостем на нашем тое. Будыт балшой пир! – Туркмен со значением поднял вверх указательный палец. – Нэ пажалэешь.

– Ромаха, бери рюмаху. Надевай шинель и вперед! – распорядился Шмер. – Едем в вертеп. Я открою тебе прелести злачных заведений в здешних местах. Вернее, нам откроют. Думаю, ты уже взрослый мальчик, созрел.