Сознание вскипает от мысли, что… Нет!
Переворачиваю его на спину и истерично усмехаюсь. Пока я тащил его на берег, пацан сжимал в руках кроссовку Кукушкиной. Так вцепился в нее пальцами, что я не смог вырвать. Лады!
Что там нам тренер по плаванию говорил? Грудная клетка. Складываем пальцы. Раз-два-три. Ноль эффекта! Раз за разом делаю пацану искусственное дыхание. Ничего не происходит. Перед глазами появляется пелена, а сердце так гулко бьет по ребрам, что я сдохнуть готов.
— Давай же! Давай! — орудую руками, как умалишенный. — Давай!
Кожа горит. Дыхание срывается. Только Лемишев лежит, как кукла, и не шевелится. Ничего, черт подери, не происходит!
— Давай! Дава-а-ай!
Ору так сильно, что лес должен сотрясаться. Перестаю совершать бесполезные действия и смотрю на бледное лицо парнишки. В темноте выглядит жутко. Сглатываю и чувствую, как глаза жжет, а в горле вырастает огромный комок. Даже сердце через раз сокращается.
Тру лицо руками, чтобы прийти в себя, но не получается.
Лемишев внезапно закашливается, и я поворачиваю его голову на бок, чтобы вода вышла. Руки трясутся, как и алкаша, пока пацан содрогается. Живой…
— Ты… — сипит, когда открывает глаза. — Ты…
— Я, — черт знает, зачем говорю, испытывая самую высшую степень радости в этот момент, — кто ж еще.
— Ну ты, — снова кашляет и закрывает глаза, — козел…
Еле слышно посмеиваюсь, смотря на то, как кроссовка выпадает из рук Славика. Улыбка стекает с лица. Не к добру это.
— Слава?
Дотрагиваюсь до плеча, но тот не реагирует. Проверяю дыхание. Есть. Спокойно выдыхаю и только сейчас замечаю на своей руке темные пятна. Присматриваюсь. Мгла не позволяет рассмотреть, что там, но до мозга доходят тревожные сигналы. Кровь. У малого на затылке кровь. Видимо, приложился о ту корягу на дне. Черт!
Беру его на руки и еле как поднимаюсь, стараясь сбросить вес на здоровую ногу. Смотрю по сторонам, чувствуя, как мотор за ребрами готов лопнуть от нагрузки и первобытного страха. Я ведь даже не знаю, на каком мы берегу…
Открываю глаза резко и чувствую в теле неприятную ломоту. Вытираю рукой испарину со лба и часто моргаю, слыша, как в окно тачки кто-то тактично постукивает. Еле отхожу ото сна в своей детке и открываю дверь, за которой стоит мама.
— С добрым утром, сынок, — без особого энтузиазма произносит она и заглядывает в салон, будто я спрятал там кого-то, — я, конечно, понимаю, что с отцом у тебя состоялся неприятный разговор, только… — она со вздохом указывает на машину, пока я тру глаза и зеваю, не стесняясь, — …только это не значит, что нужно ночевать в машине. Я разве не пускала тебя на порог? Что это вообще такое?! Спать в машине, словно…
— Мам, — прерываю бурный речевой поток и выбираюсь из тачки, хлопаю дверью, — не продолжай. Я понял. — Обнимаю ее и кривлюсь от тягучей боли в ноге. — Вырубило резко. Приключения такие были. — Улыбаюсь во все свои красивые белые зубы, а мама отстраняется и изучает мое лицо, на котором привычное выражение.
После выпитого обезболивающего остался в машине и не спешил подниматься в квартиру к матери. Телефон разрывался от звонков, и я не смотрел, кто пытался до меня достучаться. И разговора с мамой просто не выдержал бы.
— Никита, это не смешно, — серьезно говорит, пока я поднимаю голову к небу, щурясь от ярких утренних лучей солнца, — ты так и не рассказал, что произошло.
— Все нормально, мам.
— Не правда, — усердно крутит головой, а я продолжаю улыбаться, — перестань так делать, — удивленно вскидываю брови, — Ни-ки-та-а-а, вот что с тобой делать, а?
Притягивает меня к себе и крепко сжимает в объятиях. Отвечаю тем же, откидывая прочь идиотские мысли. Сглатываю вязкую слюну, только картинки той ночи стереть не получается.
— Любить и баловать.
Смеется, услышав мои слова, и отстраняется.
— Тебе нужно позавтракать, пойдем.
Стою на месте, взъерошивая волосы пятерней. У меня были другие планы.
— Мне нужно в больницу, мам.
— Повязку я тебе сменю.
— Не для этого.
Перестаю улыбаться, а мама кивает, но тут же снова становится упертой родительницей.
— Позавтракаешь, приведешь себя в порядок, а потом навестишь мальчишку. Если не пойдешь, то я тебя за шкирку потащу.
— Как ты себе это представляешь?
— Вот так.
Подходит и хватает за ворот футболки. Тащит к подъезду, пока я смеюсь.
— Хорошо. Лады. Ты — мать года.
— Шалопай, иди уже.
Под звонкий смех матери иду знакомым маршрутом, выполняю все ее требования и спешу в больницу. Знаю, что с Лемишевым все в порядке. Врач доходчиво объяснил, что малому требуется отдых и чуток медикаментозного лечения, а так живее всех живых. Легкий сотряс.
Жаль, что эти слова не помогают вытравить из памяти его бледное лицо и кровь на моих ладонях.
В палату вхожу без стука и нарываюсь на беспокойный взгляд исподлобья. Молчит. Я тоже. Что тут говорить? Даже фруктов ему не принес. Идиот. Разворачиваюсь и ухожу. Выгляжу наверняка, словно Ванька-дурачок из той самой сказки.
В торговом центре неподалеку толкучка возле кассы, но я жду и думаю, что ему сказать. Просто кинуть пакет с фруктами и заодно угрозу, чтобы к черту больше так не лихачил!
На взводе возвращаюсь в палату, где медсестра обхаживает мальчишку. Жду, пока она уйдет, и ставлю пакет на тумбочку, отмечая, что трофей мальца исчез. Вручил все-таки Василисе Прекрасной.
Молчим. Буравлю его взглядом, пытаясь подобрать слова, но они теряются, будто Катрина смела. Черт!
— Быть героем точно не твое, — сухо бросаю ему, — больше так не делай, особенно если друзья подводят.
Не отвечает. Лишь губы поджимает. Взгляд в сторону отводит. Самого тот факт, что его дружок смылся с берега и ничего никому не сказал, неприятно скребет внутри.
— Выздоравливай.
Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Славик прочищает горло и выдает:
— Спасибо, — поворачиваюсь, а на его щеках появляются яркие пятна, — но ты все равно козел.
Киваю с серьезным видом. Смотрим друг на друга и разом давим улыбку. Ухожу со спокойным сердцем. Пусть козел, зато ты живой.
Глава 46
Васька
Я сижу в комнате и смотрю на кроссовки, стоящие на полке для обуви. До сих пор не могу поверить, что у меня состоялся такой разговор. Слава пришел в себя ровно в тот момент, когда я подошла ближе. Он краснел и бледнел, пока признавался в том, что я ему нравлюсь. Сказано это было скромно и скомкано. Мне стало до жути неловко, и я, пожелав мальчику скорейшего выздоровления, покинула его палату со странным биением сердца. Как