— Смотри, — приказала она, уставившись в темноту. — Пришел наш наемник. Вот он. Доходяга.
Сначала Шедуэлл ничего не увидел. Затем сгусток текучей энергии взлетел по стене и, наткнувшись на потолок, скатился вниз полосой гнилостного света.
Теперь он увидел того, кого она назвала Доходягой.
Неужели это существо прежде было человеком? Шедуэлл верил с трудом. Хирурги, о которых говорила Иммаколата, подробно исследовали его анатомию. Он висел в воздухе, как раскроенное пальто, его тело немыслимым образом вытянулось в длину. Затем, словно подхваченное ветром снизу, это тело задергалось и пришло в движение. Его верхние конечности — клочья человеческой плоти, неуклюже скрепленные ниточками подвижных хрящей, — поднялись, подобно рукам распятого. От этого жеста покров, прятавший его голову, упал. Шедуэлл не сдержал крика, когда понял, что именно Хирурги сотворили с Доходягой.
Они изрезали его, как филе. Вынули из тела все кости и сделали из него существо, более подходящее для океанской волны, чем для атмосферы: истерзанный остаток человека, вырванный из лимба и оживленный заклятиями трех сестер. Доходяга покачивался и дрожал, лишенная черепа голова принимала дюжины разных очертаний, пока Шедуэлл смотрел на него. В один миг всю голову занимали выпученные глаза, а в следующий — огромная, воющая от недовольства пасть.
— Тсс… — сказала ему Иммаколата.
Доходяга передернулся и вытянул руки, будто хотел прикончить женщину, сотворившую с ним такое. Но он все-таки замолчал.
— Донвилль, — произнесла Иммаколата. — Ты когда-то признавался мне в любви.
Он закинул голову назад, словно в отчаянии от того, куда привело его желание.
— Ты боишься, мой Доходяга?
Донвилль смотрел на нее, и глаза его походили на кровавые мозоли, готовые лопнуть.
— Мы дали тебе немного жизни, — продолжала Иммаколата. — И достаточно силы, чтобы вывернуть улицы этого города наизнанку. Я хочу, чтобы ты применил свою силу.
Глядя на жуткое существо, Шедуэлл разнервничался.
— А он себя контролирует? — шепотом спросил он. — Вдруг он впадет в неистовство?
— Ну и пускай, — ответила Иммаколата. — Ненавижу этот город. Пусть спалит его дотла. Если он убьет ясновидцев, мне плевать, что он сделает еще. Ему нельзя останавливаться, пока он не исполнит мой приказ. Смерть — лучшее, что ему когда-либо обещали.
Кровавые мозоли глаз Донвилля по-прежнему были устремлены на Иммаколату, и этот взгляд подтверждал ее слова.
— Отлично, — произнес Шедуэлл и развернулся, направляясь обратно в свою комнату.
Он увидел столько магии, сколько может воспринять человек.
Сестры имели к ней вкус. Им нравилось полностью погружаться в такие ритуалы. Что касается Шедуэлла, он был доволен тем, что родился человеком.
Ну, почти доволен.
V
Устами младенца
1
Заря осторожно спускалась на Ливерпуль, словно опасалась того, что может там увидеть. Кэл наблюдал, как свет снимает покров с города, и все вокруг, от дренажных канав до печных труб, казалось ему серым.
Он прожил здесь всю жизнь, это был его мир. В телевизоре и в глянцевых журналах он видел иные просторы, но почему-то до конца не верил в их реальность. Они оставались далеки от его нынешнего жизненного опыта, и даже от того, что он надеялся постичь годам к семидесяти, — как звезды, мерцавшие у него над головой.
А Фуга была иной. На короткий сладостный миг Кэлу почудилось, что это тот самый мир, к которому он по-настоящему принадлежит. Но он смотрел на дело слишком оптимистично. Земля Фуги, возможно, и принимала его, но народ — нет. По их мнению, Кэл был презренным человеческим существом.
Он около часа бродил по улицам, наблюдая, как начинается еще одно ливерпульское утро понедельника.
Неужели они такие плохие, эти самые чокнутые, к племени которых он принадлежал? Люди улыбались, здоровались со своими котами, возвращавшимися после ночных прогулок, обнимали своих детей, расставаясь с ними до вечера. Они завтракали, а их радио пело песни о любви. Кэл смотрел на них и преисполнялся решимости. Пропади все пропадом, но он вернется и скажет ясновидцам, что они просто ханжи.
Подойдя к дому, он заметил, что дверь широко распахнута, а молодая соседка — он знал ее в лицо, но не по имени — стоит на дорожке и вглядывается туда. Только когда до дома осталась пара шагов, Кэл заметил Нимрода. Тот стоял на коврике перед дверью в солнечных очках (он стянул их со столика возле кровати Кэла) и в тоге, сотворенной из хозяйских рубашек.
— Это ваш ребенок? — спросила соседка, когда Кэл открыл калитку.
— До некоторой степени.
— Он барабанил в окно, когда я проходила мимо. Неужели за ним некому присмотреть?
— Теперь уже есть, — заверил Кэл.
Он посмотрел на ребенка, вспомнив слова Фредди: «Он только выглядит как младенец». Сдвинув солнечные очки на лоб, Нимрод одарил соседку взглядом, вполне подтвердившим правоту Каммелла. Однако у Кэла не было иного выбора, кроме как изобразить папашу. Он поднял Нимрода на руки.
— Что ты вытворяешь? — шепотом спросил он младенца.
— Ск'ты! — ответил Нимрод. Ему с трудом удавался младенческий лепет. — Бьюих!
— Кого?
Но не успел Нимрод ответить, как женщина, которая уже прошла по дорожке и остановилась в шаге от двери, заворковала:
— Он просто прелесть!
Кэл хотел извиниться и закрыть дверь, но Нимрод потянулся к ней руками, издавая хорошо отрепетированное гуканье.
— О… — выдохнула женщина. — Деточка!
И выхватила Нимрода из рук Кэла, прежде чем он успел ее остановить.
Кэл заметил, как заблестели глаза Нимрода, когда он прижался к пышной груди женщины.
— А где его мать? — спросила соседка.
— Она вот-вот вернется, — ответил Кэл, пытаясь оторвать Нимрода от его сокровища.
Тот отрываться не желал. Он сиял от счастья в объятиях женщины, его пухлые пальчики шарили по ее груди. Как только Кэл дотронулся до него, он принялся хныкать.
Соседка успокаивала его, прижимая все сильнее, и Нимрод принялся играть с ее сосками, проступавшими под тонкой тканью блузки.
— Прошу извинить нас, — произнес Кэл, разжимая кулачки Нимрода и забирая ребенка от ее груди, пока тот не начал ее сосать.
— Не стоит оставлять его одного. — Женщина рассеянно дотронулась до своей груди там, где ее ласкал Нимрод.
Кэл поблагодарил ее за участие.
— Пока-пока, крошка! — попрощалась она с дитятей.
Нимрод послал ей воздушный поцелуй, и краска смущения залила лицо соседки. Она пошла обратно к воротам, и улыбка, предназначавшаяся ребенку, сошла с ее губ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});