– Тебе легко говорить! – Ее лицо исказилось. – А я… я теперь погибшая женщина. Возможно, после того, что случилось, мой жених не примет меня.
Кейд с грустью подумал о том, что она могла бы вернуться к Бэлларду на сносях, беременная от другого мужчины, – этот сукин сын все равно взял бы ее в жены, лишь бы только заграбастать ее деньги. Но говорить ей это нельзя. Жаль, что все получилось не так, как было задумано.
Она должна была остаться девственницей, чтобы Бэллард подумал, что индейцы не позарились на его женщину, сочтя ее недостаточно привлекательной для того, чтобы разделить с ней ложе. Охваченный внезапно накатившим чувством вины, он сказал:
– Но ведь женщины знают всякие уловки и умеют заставить мужчину поверить в то, что они девственны.
Сэм посмотрела на него как на сумасшедшего:
– Неужели ты и впрямь думаешь, будто он поверит, что за все это время меня ни разу не изнасиловали? Кто-то из тех, с кем я познакомилась в поезде, рассказал мне, какие ужасные вещи индейцы творят с белыми женщинами, которые попадают к ним в плен.
– Ты можешь обмануть капитана Бэлларда, сказав, что индейцы сочли его невесту, то есть тебя, недостаточно привлекательной.
И тут Сэм поняла, почему никто из ее похитителей не надругался над ней, и, хочется ей это признавать, или нет, почему Буйный Дух тоже никогда не стал бы заниматься с ней любовью, если бы она сама не дала ему понять, что желает его ласк: ее умыкнули не для плотских утех! Должно быть, целью похищения была месть Джарману. Но за что?
– Так, значит, вы похитили меня, чтобы отомстить, да? Вы знали, кто я, знали, когда я приеду, и, захватывая меня, хотели досадить капитану Бэлларду, но за что? Что он вам сделал?
– Лучше тебе этого не знать.
– По-моему, после того, что произошло минувшей ночью ты обязан мне все объяснить.
– Ты хотела этого так же, как и я. Я не чувствую за собой никакой вины.
– Хорошо, – сдалась она. – Я признаю, что позволила…
– Ты ничего мне не позволяла. Ты просто сказала, что хочешь меня.
Нет, черт возьми, он не даст ей выставить себя каким-то похотливым животным. Хватит с него и того, что он сам зол на себя за проявленную слабость, а тут еще и она пытается представить дело так, будто он ее соблазнил.
– Да, – признала Сэм, – я так сказала, но я никогда бы не произнесла этого вслух, если бы знала, что ты понимаешь. Разве тебе не ясно? Я не женщина вольного поведения, и, по-моему, ты сам заметил… – Тут она осеклась, смутившись. – Ты же заметил, что до тебя я никогда не была с мужчиной?
– Да, я это заметил, – с улыбкой ответил Кейд и добавил: – Тебе надо еще многому учиться.
– Да иди ты к черту! Этого не должно было произойти и больше не произойдет, если только ты не принудишь меня силой, но я клянусь, – она посмотрела ему прямо в глаза, – что буду драться с тобой не на жизнь, а на смерть.
Он продолжал улыбаться, отлично видя, как ее это бесит.
– Я еще раз тебе говорю, кошачьи глазки: я ни к чему тебя не принуждал, как не стал бы принуждать любую другую женщину. Тебе было со мной хорошо. И ты снова придешь ко мне.
– Черта с два! И не смей называть меня кошачьими глазками, – прошипела она, тряся пальцем перед его носом.
– Это красивое имя. Я назвал тебя так потому, что ты похожа на кошку. То ты злишься, готовая убить, а в следующее мгновение начинаешь ластиться и хочешь любви.
Да, теперь он знал, какова она. Горячая. Страстная. Достаточно притянуть ее к себе и умело приласкать – и она будет готова опять отдаться ему. Но он не хотел, чтобы она отдала ему себя так. Она должна прийти к нему свободно, по своей воле, как сделала это минувшей ночью.
Сэм отодвинулась от него так далеко, как только позволяли размеры тесной пещеры.
– Нет уж, зови меня моим собственным именем – мадемуазель де Манка. А ты? Кто ты? Ведь ты не чистокровный индеец, верно?
– Я полукровка, – не моргнув глазом солгал Кейд. – Много лет назад во время нападения на фургоны с переселенцами индейцы похитили мою мать. Она влюбилась в великого вождя племени мескалеро,[1] я – их сын.
Это собьет Бэлларда со следа. Пусть поломает себе голову над тем, что может делать апачи из племени, обитающего между Рио-Гранде и Пекосом и еще дальше к югу, в Мексике, так далеко от родных мест. Сначала Бэллард, конечно, решит, что его невеста что-то путает, но Кейд позаботится о том, чтобы в конце концов он принял все за чистую монету. Надо будет просветить Селесту насчет апачей, чтобы к моменту своего освобождения она знала о них как можно больше.
– Полукровка, – повторила Сэм, потом спросила: – А почему ты остался с индейцами после того, как вырос? Почему не стал жить с белыми людьми?
Она затронула больное место.
– Белые смотрят на полукровок с презрением. Белый человек не хочет, чтобы я жил в его мире. А индейцы считают меня своим, потому что я сын великого вождя.
Неплохо придумано. Путь Бэллард попытается проверить эту сказку.
Сэм почувствовала себя ужасно неловко из-за того, что он лежал перед ней голый, только прикрыв ноги и бедра складкой бизоньей шкуры.
– Мне все равно, кто ты такой! – крикнула она. – Если ты предпочитаешь жить в грязи и убожестве, это твое дело. А я хочу вернуться обратно, в цивилизованный мир.
Ее покровительственная манера начала его раздражать.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, и, между прочим, в тот день, когда я спас тебя от грозы, ты сама была не очень-то чистой.
– Я в этом не виновата. Меня заставили работать – отскабливать мясо, коптить шкуры. Я не могла не испачкаться. Черт бы тебя побрал! – Сэм направилась к выходу. – Мне больше нравилось, когда ты молчал. По крайней мере, не приходилось слушать твою идиотскую болтовню.
Он не сделал попытки остановить ее, понимая, что лучше всего оставить ее сейчас в покое, чтобы она разобралась в своих мыслях и чувствах. И пусть продолжает злиться на себя и на него, потому что тогда им будет легче провести вдвоем время, которое осталось до ее освобождения…
Сэм полной грудью вдыхала утренний воздух – после грозы он был свеж и ароматен. Она подумала о той тяжелой работе, которой ей приходилось заниматься последнюю неделю, и решила, что, несмотря на это, предпочла бы сейчас находиться в деревне, а не с Буйным Духом. Теперь всякий раз, когда она будет смотреть на него, она станет думать о том, что произошло прошлой ночью. О, как она могла быть такой слабой? Этому полукровке, наполовину белому, наполовину индейцу, не было места среди белых, а ей было не место в его объятиях, как бы ей это ни нравилось.
На некоторое время Кейд оставил ее в одиночестве, но потом ему захотелось есть он вышел из пещеры и начал разводить огонь. Он привез с собой из города немного кофе и большой кусок бекона, поскольку Селеста теперь считает его полукровкой, ей покажется естественным, что он знаком с пищей и напитками белых. Разводя костер, он видел ее – она сидела на корточках у кромки воды и стирала свое платье из оленьей замши. Она делала вид, будто не видит его, но он знал, что, почувствовав запах жарящегося бекона она не выдержит и придет.