– Это неправильно. Отец должен думать о будущем дочери.
– А король должен думать о будущем королевства, – отрезал Илем. – И принцесса тоже должна. Вот ты – не должен. И мы с Франком тоже не должны. А особы королевской крови – обязаны.
– Но…
– Король Райгун, – словно не слыша Диля, продолжил Илем, – прибыл за два дня до церемонии и обнаружил, что невеста дала деру. Он был великодушен: дал еще два дня на ее поиски и только потом вернулся домой. Он был оскорблен. А короли имеют дурную привычку смывать оскорбление кровью. Чужой кровью. Вернувшись к себе, он немедленно объявил войну Канди. В результате погибло двадцать тысяч человек. На самом деле больше, но кто считает жертвы с точностью до сотен. Не только воины, но и старухи, и дети… Ты догадываешься, Диль, что происходит с городом или деревней, когда туда врывается вражеская армия? Сколько было изнасиловано и убито женщин, как ты думаешь? Эти жертвы вообще никто никогда не считает. Вроде как даже плюс: после войн рождается очень много ублюдков, восполняя потери. А совершенно кабальный мирный договор – это вообще мелочи. Канди фактически стала протекторатом Райгуна, что, впрочем, тоже не страшно. Оба принца содержатся во дворце Райгуна. Как почетные гости – заложники, если по-простому. И король Канди ведет себя паинькой. Что, принцесса, каково иметь на своей совести двадцать тысяч жертв?
Диль резко обернулся. В дверях стояла Лири с распахнутыми глазами, приоткрытым ртом и совершенно белым лицом. Она прижала руки к груди, судорожно вздохнула и упала в обморок. Илем хохотнул, и в этот момент Диль чуть не впервые в жизни ощутил сильнейшее желание ударить человека. Он, конечно, сдержался, были дела и поважнее. Он перенес Лири на свою кровать, осторожно похлопал по щекам и начал растирать руки.
– Очухается, – безжалостно бросил Илем. – О кандийской войне, наверное, только ты не слыхал, святая твоя душа.
– Она тоже, – сухо ответил Диль, не поворачиваясь.
– А что это меняет? Ты тоже не знал, что Аури вешают в то время, когда ты тошнишься над ведром.
– А ты? – резко спросил Диль и тут же о своей резкости пожалел.
– А я догадывался, – безжизненно сказал Илем. – Нет, я не предполагал, что с ней поступят именно так, потому что думал, что засаду устроила стража… Успокоил себя тем, что ей в самом страшном случае руку отрубят, а я о ней позабочусь, нуждаться не будет. И что это меняет? Ее смерть на мне. Смерть Аури – на тебе. А на нашей крошке – двадцать тысяч человек и унижение ее семьи.
– Кто ей сказал?
Голос Франка был усталый.
– Впрочем, зачем я спрашиваю… Диль и не знал. Тянули тебя за язык?
– А я не ей сказал, а ему. Вольно было принцесске подслушивать.
– Она мне нужна вменяемой, – объяснил Франк. – И что теперь, постоянно следить, чтоб она в петлю не полезла?
– Не полезет, – хмыкнул вор. – Не переживай. Она скорее осознает значимость момента и со всей старательностью кинется исполнять свое предназначение. Я о миссии, если ты вдруг не догадался. А ты на этом сыграешь. Можно еще Кая привлечь со всей этой его белибердой насчет чести, долга и ответственности.
Франк долго на него смотрел, но так ничего и не сказал, отодвинул Диля и взял на руки Лири.
– Ладно, ее я возьму на себя. Только попрошу: Диль, впредь старайся держать ее в поле зрения. Она импульсивная девочка, мало ли чего натворит.
– Вы знали? – не выдержал Диль.
– Об этом знал всякий слепой и глухой, – сухо ответил Франк, – все, кроме бродячего акробата, завернувшегося в кокон собственных воспоминаний и решительно не желающий знать, что в мире есть кое-что кроме.
Диль дернулся, как от удара, но смолчал. Не из почтительности. Франк был прав. Когда он унес Лири к себе, заглянул Ори:
– Чего это? Ты, трепло, ей про войну проболтался?
– Я Дилю говорил, – лениво ответил Илем, – а принцессу во дворце стучать не научили, вот и услышала то, от чего ее все так старательно оберегали. Стой, Ори. Ты мне в камни продул на желание, помнишь?
– Ага, – насторожился орк. – И чего тебе надо?
– Просто ответь на вопрос. Честно. Да или нет.
– Орки не врут, – оскорбился гигант. – Кого хочешь спроси. Ну чего тебе надо?
– По твоей вине кто-то умер? – как выстрелил Илем. Ори помрачнел, посмотрел на Диля и буркнул:
– Да. Только я не хочу…
– И не надо, – успокоил его Илем. – Мне не надо деталей. Иди. Можешь помочь Франку в процессе утешения.
– Какая ты все-таки скотина, – с чувством произнес Ори, аккуратно прикрывая за собой дверь. Илем не обратил внимания. Он задумчиво протянул:
– И на нем, значит, тоже… Спрошу завтра нашего белого рыцаря. И на принцессе…
– Не надо ее винить, – тихо попросил Диль. – Разве могло ей это прийти в голову, принцесса она или нет.
– Ты не понял! – воскликнул Илем. – Я иногда поражаюсь, какой ты тупой. Совершенно неважно, виню ее я или нет. Я, кстати, не виню. А твоей вины вообще не вижу, Аури сделал что хотел, не поинтересовавшись, как ты будешь с этим жить, просто сбежал, бросив тебя в полном одиночестве… Что он с тобой сделал, у меня слов нет. Ты пойми: важно, что мы сами себя виним. Это наша вина. Мы с этим живем.
– Ты считаешь, что нас отобрали именно по этому чувству вины?
Илем опустил голову, подумал, вдруг увидел пятно на рубашке, выругался, снял ее и подошел к низкому столику, на котором стоял таз с водой.
– Как для многого нужны две руки, – досадливо пробормотал он, прижимая рубашку обрубком правой и пытаясь оттереть пятно левой. – А ты видишь хоть что-то еще общее между нами?
Диль отстранил его и быстро замыл пятно, насколько это получилось. Впрочем, пятно стало бледно-розовым, или отстирается со временем, или Франк наплюет и купит новую рубашку. Он был почти расточителен.
– Не знаю, – глухо проговорил он. – Тогда что же это – кара?
– Или искупление.
– Разве можно искупить смерть?
– То-то и оно, – тяжело вздохнул Илем. – Неважно, одна девчонка с дна или двадцать тысяч человек. Важно, что мы сами не можем себе этого простить. И ладно ты, но ведь и я тоже. А я совести лишен по рождению.
– Тогда что у тебя болит?
Илем молча покачал головой и не ответил.
Больше они не разговаривали, легли спать, но заснуть не получилось у обоих. Илем, наверное, тоже видит кошмары. Те же, что Диль. Видит то, что осталось от девушки. И не помочь ему, и не утешить его, и ничего не изменить. Вот уж это Диль знал точно.
Организм человека всегда берет свое, нуждается в еде, сне и отдыхе, и Диль был уверен, что они уснут хотя бы к рассвету, но не получилось. Еще было темно, когда в их комнату вдруг быстро и почти бесшумно вошли все остальные, одетые, с вещами. Франк быстрой скороговоркой объяснил, что они покидают гостиницу немедленно и не через парадную дверь, и дал им пять минут на сборы. Диль был готов через три и успел помочь Илему. Тот был в ярости из-за своей вынужденной нерасторопности, и Диль с грустью подумал, что в грядущий день он отравит настроение всем остальным. И все остальные его поймут. Даже Лири.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});