маленьким. Они провожали его глазами, следя, чтобы Николас не сбежал с их товарами, даже если он приходил с деньгами в кармане.
«Всего-навсего очередной боец, каких сотни» – так говорили соседи, когда он вернулся домой, разгоряченный после первого боя.
«Всего-навсего очередной мужик, ищущий развлечений» – так говорили ее глаза, глаза той первой и единственной пока женщины, с которой он был, заплатив пару монет за торопливую случку в глухом проулке. Еще эти глаза говорили, что заплатил он недостаточно, чтобы она изображала страсть. Этот опыт навсегда оттолкнул его от шлюх, и, вспоминая тот случай, он всегда чувствовал смутный стыд.
«Всего-навсего. Ничто. Всего-навсего. Ничто».
Так говорили люди, увидев его. Даже сейчас он всего-навсего мясо для кулаков Мясорубки, всего-навсего самозванец, пытающийся быть кем-то, кем не является.
Он начал действовать прежде, чем Мик понял его намерения. Николас и сам не вполне соображал, что собирается сделать, но знал, что не позволит себя оскорблять. Не должен позволять. Он не ничто!
– Плюнь на него! – рявкнул Мик, схватив Николаса за плечи.
– Не могу, – сквозь зубы процедил Николас и стряхнул с себя Мика.
Теперь он действительно был ослеплен яростью. Глаза, кажется, налились кровью, и тело тоже жаждало крови, чужой крови, жаждало ощутить, как эта кровь течет по рукам, жаждало увидеть самодовольную рожу Роджера Дэвиса, залитую кровью.
Николас перемахнул через ограждение, и что-то такое в его лице стерло ухмылку с физиономии Дэвиса. Старик попятился, вскинув руки, словно сдаваясь.
– Я… я ничего такого в виду не имел, – пробормотал он дрожащим и тонким голосом. – Это была всего лишь шутка. Ничего такого…
Николас уже занес правую руку для удара, но жалкий, умоляющий тон старика пробился сквозь застившую сознание красную пелену.
«Что я творю?»
– Что тут такое? – разнесся по залу голос Даги-Дэна.
Лицо Роджера Дэвиса вдруг сделалось каким-то маленьким, сморщенным и хрупким. Блеклые глаза увлажнились, и Николасу показалось, что старик сейчас и впрямь расплачется. И тогда Роджер уже никогда не сможет высоко держать голову в этом клубе.
Николас уронил руку, отвернулся от Роджера Дэвиса, делая вид, что не видел его слез – слез, подступившим к глазам старика из-за него.
– Ничего, – сказал он. – Абсолютно ничего.
* * *
До боя оставалась всего неделя, когда он впервые увидел ее.
Последние два месяца Николас только и делал, что ел, спал и тренировался. Сырых яиц он выпил просто неимоверное количество, и, хотя это не сделало его тяжеловесом – телосложение просто не позволяло, – он уже не был таким тощим, как прежде.
Тело его напоминало теперь туго натянутую проволоку, оно стало гладким, лоснящимся и сильным, как у кота. А долгие тренировки сделали его стремительным и злым, и в этом уподобив коту. Почти никто из бойцов клуба уже не мог нанести ему хотя бы скользящий удар, и даже сомневающиеся начали поговаривать, что, может, выбор Дэна был правильным и что у Николаса, пожалуй, действительно есть шанс.
В середине дня клуб был набит битком. У каждого ринга ждали своей очереди потренироваться бойцы, и все мешки с песком были заняты. Явилось и много прихлебателей, вроде бы членов клуба, но не собирающихся разминаться, а проводящих время за игрой в карты, или делающих ставки на исход партий, или просто толпящихся, болтающих друг с другом и глазеющих на бойцов.
Николас завершил вторую серию спаррингов за сегодня. Дэн стоял у края ринга, наблюдая за ним, и глаза его довольно блестели.
– Хорошая работа, мальчик, – сказал Дэн, когда Николас подошел к ведру с водой. – Можно и чайку выпить, а?
Николас кивнул. Он чувствовал себя возбужденным, полным сил и энергии. Вложив немало труда в наращивание выносливости, он мог теперь тренироваться по шесть и больше часов в день. Едва кто-то из его соперников начинал выдыхаться, Дэн выставлял на ринг следующего, и Николас побеждал всех, одного за другим, сколько бы их ни выходило против него.
Даже стоять он не мог спокойно, а мягко подпрыгивал на носках:
– Я могу провести еще пару раундов, босс.
Дэн рассмеялся:
– Можешь-можешь. Держу пари, сейчас ты мог бы и прут стальной перегрызть. Но выматываться перед боем ни к чему. Вообще-то, думаю, мы сократим тренировки до двух часов в день. Так ты останешься в форме и будешь полон энергии до самого поединка.
Николас нехотя покинул ринг. Он был голоден, но на самом деле предпочел бы подраться еще немного. Кровь его горела, и хотелось бегать кругами, пока этот огонь не угаснет. Может, позже он и отправится на пробежку, когда Дэн будет занят другими делами.
Дага хлопнул Николаса по плечу:
– Если не уймешься и после чая, предлагаю навестить одну из дамочек наверху. Они-то уж изнурят тебя так, что заснешь как убитый.
– М-м-м, – промычал Николас. Он не собирался объяснять свое отвращение к проституткам.
– Нет смысла жить монахом, мальчик, – сказал Дэн.
Сам Дэн навещал «дамочек» несколько раз в неделю. И Николас порой оказывался в весьма неловком положении, слыша, как стонет и кряхтит его босс – поскольку квартира Дэна непосредственно соседствовала с борделем, а их общая стена была весьма тонкой.
– Я восхищаюсь твоим трудолюбием, но молодому человеку полезно время от времени расслабляться.
Появление большой группы людей избавило Николаса от необходимости отвечать. Гости вошли через задымленную прихожую, и в зале воцарилась тишина. Члены клуба один за другим отрывались от своих дел, чтобы посмотреть на новоприбывших.
В группе было шестеро мужчин. Одного этого было бы уже достаточно, чтобы все вытаращили глаза, но с ними еще пришли три женщины.
Насколько Николас знал, священную границу – порог клуба – никогда не переступала ни одна женщина. Пайку было строго-настрого приказано не впускать их, поскольку Дэн верил в то, что бойцовские клубы предназначены исключительно для боев, а если мужчина хочет женщину, то пускай идет в специально отведенное для этой цели место. Дэн любил, чтобы мир был упорядочен и разделен на части.
Пятеро мужчин, на взгляд Николаса, выглядели обычными бандитами: тупые глаза и аура насилия. Все они были одеты лучше любого бойца клуба, в яркие жилеты поверх хлопковых рубашек и полосатые брюки, подпоясанные широкими кожаными ремнями. Хлопок был гораздо дороже шерсти, и хлопковая рубашка была признаком того, что ее владелец может позволить себе купить ткань в магазине, а не ткать ее самолично. В воспоминаниях Николаса Бесс вечно сидела за ткацким станком, вздыхая над пряжей. На голове каждого мужчины была красная шляпа, явно служившая знаком их связи с лидером.
Кто являлся этим лидером, сомнений не возникало.
И