Молчание становилось невыносимым. Он видел, как Сашины глаза наполняются слезами, как бледнеет лицо, как эта бледность делает еще более ужасающе ярким цвет рубцов, испещряющих кожу.
— Уходи, — снова услышал он ее голос, не сразу поняв смысл произнесенной фразы. — Прошу тебя, уходи.
— Но я… — он наконец сдвинулся с места и торопливо подошел к ней, попытался обнять, но она в тот же миг отвернулась.
— Уходи, прошу тебя. Не нужно ничего говорить, я все видела. Я все видела на твоем лице. Спасибо за то, что не стал меня обманывать.
— Саша, — сдавленно произнес он, уже и не пытаясь отыскать какие-то нужные и важные слова, а пытаясь сказать хоть что-нибудь. И снова сказал: — Саша.
В этот момент она резко повернулась к нему.
Кривая усмешка, блуждающая на ее лице, была всего лишь маской, прикрывающей страдание. Позже, сотни и тысячи раз прокручивая в памяти эту ужасную сцену, Денис уверял себя, что именно она, эта странная и дикая усмешка, заставила его отшатнуться. Именно она и только она, а совсем не эти фиолетово-багровые борозды на бледной коже. Он никогда раньше не видел у Саши такой усмешки, он даже представить себе не мог, что она может родиться на ее лице. Это она отпугнула его, она наполнила ужасом его глаза, в которых должно было светиться лишь одно чувство — любовь…
— Уходи! Уходи! — кричала она, надрывая голос. Он стоял напротив, как ошарашенный, не в силах произнести ни слова, не в силах даже сдвинуться с места, как в замедленном кино наблюдая за происходящим: керамическая ваза, с грохотом слетевшая с полки, брызги темно-коричневых осколков, портрет Марины Цветаевой, безжалостно смятый, в считанные секунды превратившийся в жалкий обрывок картона, крик…
Крик заполнял собой все окружающее пространство, он был объемным и густым, вытеснял воздух. Казалось, он не слышал его, а вдыхал. Глаза, как приклеенные, остановились в одной точке. Это было странно, непостижимо, и он не хотел верить им, своим глазам: смятый картон искажал черты лица женщины, изображенной на фотографии, искажал так странно… Сейчас, глядя на это смятое лицо, он видел на нем такую же, абсолютно такую же усмешку, которая только что так поразила его на лице Саши. Это было поистине непостижимо. Казалось, он сходит с ума…
Денис пришел в себя только в тот момент, когда находился уже за порогом квартиры, на лестничной клетке. Напротив стояла Кристина и тревожно смотрела в глаза.
— Извини, Денис, — торопливо и сбивчиво говорила она. Денис с трудом расслышал ее голос сквозь крик, все еще не смолкающий за дверью. — Извини, просто она сейчас в таком состоянии… Это нормально, и это пройдет. По крайней мере, врач сказал, что пройдет. Я сейчас уколю ей лекарство, одну ампулу, ей хватит… Знаешь, я не хотела, только, наверное, придется. Врач сказал, что лучше колоть уколы во время таких приступов, иначе будет еще хуже. А ты иди, иди и приходи завтра. Завтра будет все хорошо. Все хорошо, вот увидишь. Извини, я пойду к ней. Извини…
Кристина скрылась, бесшумно затворив дверь, с некоторой опаской поглядывая на него, видимо, боялась, что он не послушает, войдет вслед за ней. Но у Дениса даже не возникло такой мысли. Почти бегом он бросился вниз по ступенькам, всеми силами разума пытаясь прогнать из памяти жуткую усмешку картонной женщины. Он шел по улице, часто останавливаясь и глядя прямо перед собой стеклянными, остановившимися глазами, не замечая недоумевающих взглядов оборачивающихся на него прохожих.
… — Вот так, моя девочка. Вот так, хорошо. Сейчас ты уснешь, а когда проснешься, все будет хорошо, — дрожащим голосом приговаривала Кристина, поглаживая по волосам уже почти спящую под воздействием внушительной дозы успокоительного Сашу.
В пятый или шестой раз нажав на кнопку звонка, Жанна досадливо поморщилась: наверное, Денис все-таки не обманул ее, правда уехал на какие-то футбольные соревнования. Она звонила почти каждый день, но телефон молчал. Однако Жанна была не из тех девушек, которые привыкли складывать оружие в самом начале боя. Большинство окружающих считали ее немного глуповатой, недалекой простушкой, но она, зная об этом, никогда не пыталась никому ничего доказывать. Быстро осознав, что жить гораздо проще, когда тебя мало кто воспринимает всерьез, она так и продолжала поддерживать свой имидж «девушки с широко открытыми наивными глазами». Между тем, эта «наивная и простоватая девушка» могла превратиться в хитрую и опасную кошку, когда ее острый нюх чуял добычу. Именно благодаря своим «кошачьим» повадкам Жанна сумела уже немалого добиться: по крайней мере, материальная сторона ее жизни была устроена как нельзя лучше. Почти три года прошло с тех пор, когда совсем еще девочка Жанна «поймала на крючок» солидного лысеющего дядечку, одного из самых крупных бизнесменов в городе. Поймала и зацепила так крепко, что тот даже и не барахтался. На следующий день после первой их ночи Аркадий Петрович снял, как полагается «уютное гнездышко» для своей птички, а спустя буквально три месяца Жанна уже проживала в своей собственной двухкомнатной квартире в самом центре города, покинув надоевший родительский приют — «хрущевку» на окраине, в которой, кроме самой Жанны и ее пожилых родителей, проживала еще восьмидесятилетняя бабушка-паралитик, старший брат с женой-истеричкой и со своим выводком — парой мальчишек-близнецов. Жанна, которая в церкви ни разу в жизни не была, даже перекрестилась, переступив порог своего нового «гнездышка». Меха и бриллианты в качестве подарков преподносились периодически, салоны красоты и самые престижные тренажерные залы стали повседневным, обыденным делом, одежда покупалась только эксклюзивная и очень дорогая… Жанна мило улыбалась, встряхивала каштановыми кудряшками и удивленно вскидывала брови: неужели все это — мне? Казалось, все было хорошо. Жанна подумывала и о своем будущем — в конце концов, не будет же она всю жизнь маяться с этой развалюхой, когда-нибудь он или помрет, или (что было, все-таки, менее вероятно) свалит куда-нибудь. Стараниями своего благодетеля Жанна была зачислена в медицинский университет, его же стараниями сдала там уже четыре сессии и благополучно перешла на третий курс.
Все было просто замечательно… Или — почти замечательно. Дни шли за днями, складывались в месяцы, годы, и Жанна начала тосковать. Она даже в первые месяцы этого романа не испытывала к Аркадию абсолютно никаких чувств, что уж говорить, когда срок перевалил за третий год! До поры до времени это Жанну не слишком-то беспокоило. Вернее, почти совсем не беспокоило, пока три недели назад она не познакомилась случайно с Денисом.
Если точнее, то это было не совсем случайно… Денис, наверное, и не догадывался о том, что в тот вечер, когда шел проливной дождь и Жанна торопливо бежала к остановке, сжавшись в комок и заслоняясь ладонями от беспрерывного потока, у нее в сумке был свой зонт. Но было и плохое, сумрачное настроение, тоска и досада на скучную жизнь. Она увидела его издалека и почему-то сразу решила, что ей непременно следует познакомиться с этим красивым парнем. Что-то потянуло ее к нему, захотелось услышать голос, заглянуть поближе в глаза, а может быть, даже чего-то большего, на что Жанна, при ее внешних данных, почти всегда могла с успехом рассчитывать. И она попросила Дениса пустить ее под свой зонт. Ловушка сработала: простояв несколько минут под одним зонтом, они оказались в одной маршруте, а потом Жанна проехала свою остановку и без больших усилий получила абсолютно все, что хотела. И только потом, проснувшись утром в его постели и задумчиво разглядывая его лицо, Жанна с удивлением поняла, что ей этого мало. Слишком мало для того, что взять и просто так уйти, забыв обо всем, что было, а главное — не думая о том, что могло бы быть…