Новый удар Алексей воспринял уже не так, как первые. Он не согнулся, но не было ни мысли, ни отчаяния, ни даже досады. Просто пустота и ничего больше.
Льды дрейфуют!
Он оглядел горизонт. Вот оно, белое безмолвие, мертвой хваткой сковавшее и льды и корабль. Трудно было поверить, что вся эта равнина движется. Так же трудно поверить, что движется Земля с ее городами, дорогами, лесами, горами, морями… Но Земля все-таки движется, а льды… дрейфуют.
В досаде на самого себя, Алексей думал: «Как я мог так увлечься и не заметить очевидного. У шахматистов это называется „прозевать“ ферзя или мат в один ход. Даже у чемпиона мира может случиться „шахматная слепота“. Любопытный случай „технической слепоты“! Учесть все сложнейшие технические тонкости и забыть лишь про дрейф льдов».
Дрейф льдов! Сколько он читал о дрейфе льдов! На него просто нашло затмение! Да и не только на него. На Галю, на Виктора! Слишком уж им хотелось, чтобы идея ледяного мола была спасена! Слишком уж они хотели поверить в предложение носителя славных традиций острова Врангеля!
Заложив руки за спину, Алексей гулял по палубе. Потом остановился около пароходной трубы, прижался к ней спиной. Приятно грело.
К Алексею шла Женя. Он смотрел на нее отчужденно, как бы видя в первый раз. Красивая, несколько холодноватая женщина, шубка не скрывает ее тонкой фигуры. Гордая, если не заносчивая манера держать голову. Подходит, будто собирается проронить на ходу два-три снисходительных слова.
Женя шла к Алексею по палубе с тревожно бьющимся сердцем. Алеша показался ей осунувшимся, неприветливым, словно покрытым ледяной коркой.
Встреча произошла около пароходной трубы. Каждый ждал от другого простых теплых слов.
Женя сказала:
— Федя сейчас говорил со мной.
Алеша усмехнулся:
— О дрейфе льдов?
— Ты угадал, — удивилась Женя.
— Не трудно.
— Почему ты усмехаешься? Это очень интересно.
— Уже не интересно.
— Почему? Ведь это же открытие, и касается всех нас.
— Открытие чего? — недоумевал Алексей,
— Нового острова. Федя нанес на карту наш дрейф. Корабль неожиданно отклонился влево, на запад. К востоку от нас, несомненно, препятствие для льдов, неизвестный остров.
— Вот как? — Алеша закусил губу. Оказывается, они говорили о разном и уж, во всяком случае, не о том, о чем должны были бы говорить. — Почему это нас непосредственно касается? — почти раздраженно спросил он.
— Мы можем теперь вырваться! Понимаешь? Федя объяснил. Льды обтекают остров. Вернее, не остров, а ледяной припай, окружающий его. Этот припай не отрывается, он стоит неподвижно. За островом должна быть чистая вода. Туда надо пробиться.
— Подожди, — наморщил лоб Алексей.
«О чем говорил Федор? Дрейфующие льды не отрывают ледяной припай от берега острова. Значит, припай у острова неподвижен во время зимнего дрейфа льдов…» — Алексей все теперь воспринимал определенным образом. Дрейф был его врагом, припай противостоял дрейфу — значит, он был его союзником.
Женя чутко заметила перемену в выразительном лице Алеши. Румянец пятнами выступил у него на скулах. Уж не болен ли он, не простудился ли на ледяном ветру? Женя, конечно, ничего не знала о новой трагедии Алеши. Федор лишь сухо передал ей разговор о винтовом литье труб, высмеянном Алексеем. О затее строить мол со льда Федор не сказал. Сама же она глубоко была задета пренебрежением Алексея. Женя все острее чувствовала, что теряет Алексея, и не хотела мириться с этим. В то же время все большее, неотвратимое сближение с Федором пугало ее. Она винила себя в нарушении детских клятв, боролась с собой и… не могла. Выход был только один, и она выбрала его, приняв бесповоротное решение, о котором и пришла объявить Алексею. Конечно, она и самой себе не призналась бы, что, стараясь бежать от Алексея и Федора, она, по существу, пытается спастись от самой себя.
И она сказала Алексею, стараясь не смотреть на него:
— Для меня теперь очень важно вырваться из дрейфа. Дело в том, что я должна улететь в Москву.
Алексей быстро поднял глаза, вскинул бровь.
— Видишь ли… я написала отцу по радио… мне хотелось посоветоваться одновременно с тобой и с ним.
— О струе водоотлива?
Женя холодно посмотрела мимо Алеши:
— Если хочешь, то да. О моем «псевдоизобретении».
— Почему «псевдо»?
— Папа ответил, что навел справки. Оказывается, над подобным способом уже много лет работает инженер Хромов. Папа переслал ему мои каракули и эскизы. И представь, — усмехнулась Женя, — там нашлась одна деталь, которой не было ни в каких других конструкциях.
— Вот как? Что же именно? — притихшим голосом спросил Алеша.
— Совершенная чепуха! Первое, что пришло мне в голову. Надо принудительно вытаскивать трубу из вращающегося кокиля. Я хотела это сделать двумя валиками. Они должны были вращаться вокруг своих осей и вместе с кокилем, как одно с ним целое. Это заинтересовало Хромова. Он настаивает на моем приезде и работе под его руководством.
Алеша поднял голову, пристально посмотрел на Женю.
— И ты решила уехать от меня?
— Не от тебя, а для тебя.
Что ж! Это была, если хотите, женская месть. Женя не могла не насладиться унижением дорогого ей человека, и в то же время ей до слез было жаль его. Если бы он сказал ей что-нибудь ласковое, если бы попросил ее, просто робко заглянул ей в глаза, она бы все простила, все бы изменила. Но он глухо сказал:
— Конечно. Зимой у Дальнего Берега не стоят на причале корабли.
Женя вспыхнула. Она прекрасно поняла намек. Он был грубо брошен ей в лицо. Она круто повернулась, но, прежде чем уйти, сказала, еле сдерживая себя:
— И все-таки я буду работать на тебя, на твой мол…
Алексей стоял, в бешенстве сжав кулаки. Он готов был сейчас исступленно барабанить ими по пароходной трубе, чтобы пошел по кораблю гул.
Женя шла и думала, как жестоко оскорбил ее Алексей, а какой-то злой голос внутри ехидно шептал: «Конечно, зимой полярные корабли стоят у причалов больших портов. А из этих портов можно ездить в Москву…» Она возмущалась и в то же время чувствовала, что щеки ее пылают. В эту минуту она ни за что не смогла бы встретиться с Федором.
Алеша пошел в свою каюту, решив, что заболевает. Он не мог ни на кого смотреть. Теперь ему было все ясно. Он безнадежно проигрывает по сравнению с мужественным героем, моряком, к которому не может не тянуться женское сердце. А что он? Бесплодный мечтатель, невыдержанный, самолюбивый, едва не заблудившийся в тундре и, безусловно, заблудившийся на своем творческом пути.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});