– Хочу, – едва заметно кивнула.
За яркой вспышкой в хмуром небе последовал оглушительный удар грома, словно даря мне передышку и шанс подумать над следующими словами.
Насколько честным я хочу быть с ней?
– Я не знаю, ясно? – вспылил, повысил тон. – Я не знаю, как сложатся наши отношения дальше и к чему они приведут. Никто не знает, и ты тоже. В ту минуту я хотел тебя поцеловать. Искренне, не заморачиваясь о статусах и разницах положений, потому что мне плевать. Я и сейчас хочу тебя поцеловать, – сказал я тише. Импульсивно поднял руки и мягко обхватил ее тонкую шею руками. Подушечками больших пальцев погладил упрямый подбородок. – Но и придушить тебя я тоже хочу.
– Вот видишь, – улыбнулась Августина уголками губ. Мягко обхватила мои запястья прохладными пальцами. – Какой ты непостоянный: в одну минуту хочешь одно, в следующую – другое.
– Поцеловать я тебя хотел и в ту минуту, и в эту, и в следующую.
– Рамиль, – деликатно отстранилась Августина и плавно сняла мои руки со своей шеи. Снова обняла себя за плечи. – Я не хочу… То есть, хочу, но я тебе уже объяснила, почему я не стану этого делать. Давай, оставим твой приезд сюда просто небольшими случайными каникулами, в которых я была твоим гидом.
– Ты ведь тоже вернешься в город, на учебу в универ. Так в чем проблема? Мы вполне сможем видится в городе, встречаться, приезжать к твоему бате на выходные.
– Это ты сейчас так говоришь, пока не вернулся в город, а потом… – нахмурившись, она отвела от меня взгляд и шумно сглотнула, будто глотая слёзы. – …Я знаю, какой ты в городе, как ты себя ведешь и что ты из себя представляешь. Видела несколько раз. И это мерзко. Прости, Рамиль, но я не хочу иметь с тем парнем ничего общего. Просто оставь в моей памяти этого Рамиля, которого я вижу последние дни, а тот другой Рамиль пусть и дальше останется для меня далеким.
– Я тебя услышал, – произнес я безэмоционально и вместе с ней уставился на уходящую тучу.
Она права – лучше поставить на этом точку.
Глава 30. Августина
В молчании смотрела за тем, как грозовые тучи плавно уходили за горизонт.
Рамиль молчал и, похоже, стал отрицать мое существование, не пытаясь ни заговорить со мной, ни даже посмотреть на меня.
Лишь иногда с каменным выражением на лице прикусывал нижнюю губу и хмурил брови, о чем-то задумавшись.
– Не дала себя поцеловать, и ты решил рядом со мной, вообще, никак языком не пользоваться? – пустила в парня маленькую шпильку.
Нам нужно продолжить хоть какое-то общение, хотя бы перед моим папой, чтобы у него не возникло вопросов, да и нам самим было бы удобно сосуществовать под одной крышей еще неизвестно сколько дней.
– А что ты хочешь от меня услышать? – посмотрел, наконец, на меня Рамиль. И взгляд его, и тон вопроса мне сразу не понравились.
Похоже, отказ в поцелуе, все же, перерастет в настоящий конфликт.
– Не знаю, – дернула я плечами, которые приходилось обнимать, чтобы меньше мерзнуть. – Обычно ты очень разговорчив. Расскажи что-нибудь или спроси. Не можем же мы вечно играть в молчанку?
– Ладно, – опустил он безразлично уголки губ и снова отвернулся от меня к горизонту. – О себе я ничего рассказывать не стану, чтобы ты не подумала, что я делаю себе рекламу, чтобы выклянчить поцелуй. Так что спрошу: как давно ты водишь трактор и зачем тебе это, вообще, надо?
– Лет с двенадцати, – неосознанно выгнула брови. Не ожидала от него такой простой вопрос. Думала, захочет чем-нибудь уколоть назло. – Мне это и не надо было. Просто папа поспорил с Петровичем о том, кто из них раньше научит управлять трактором своих детей. Петрович Лёшку или папа – меня. В общем, папа выиграл, а я теперь имею вот такой навык.
– У меня бы мама батю зашибла на месте, если бы увидела, что он посадил меня не за простой руль, а за руль трактора в двенадцать лет.
– Мама умерла, когда мне было восемь, так что папа остался незашибленным, – улыбнулась я натянуто.
Воспоминания о маме отозвались горечью и спазмом под ребрами.
– Прости, я не подумал. А почему она умерла? Несчастный случай? Можешь не рассказывать, если не хочешь.
– Она долго болела. Рак. Потом я пришла из школы, а папа сидит на крыльце один… Как-то так.
– Прости, – тихо произнес Рамиль.
– Тебе не за что извиняться. Никто не виноват. Это болезнь.
В этот раз молчание стало необходимостью: отдышаться, привести чувства в равновесие и перестать зацикливаться на воспоминании, когда мама заплетала мне косы перед школой, шутила, смешила меня, смеялась сама, а я смотрела на неё в отражение старого трюмо. Тройное зеркало, три отражения…
– Мои родители развелись, когда мне было одиннадцать, – произнес тихо Рамиль.
Подняла голову и посмотрела на его хмурый профиль. Кажется, в его голове тоже крутились довольно болезненные воспоминания.
– Почему они развелись? Расскажешь? – спросила я, понимая, что ему, возможно, тоже хочется выговориться.
– Они не поставили меня в известность, – горько улыбнулся Рамиль. – Но из разговоров мамы с ее сестрой я понял, что папа часто изменял. И в какой-то момент маме это надоело. Она просто собрала чемодан, меня и ушла из дома. А потом у нее появился другой, который мне не понравился, потому что он не дарил мне такие же крутые подарки как папа. А потом у мамы с другим появилась дочка, я стал лишним… Так я думал. Но потом всё пришло в норму. С мелкой мы дружим. Она в этом году, кстати, в первый класс пойдёт… – при воспоминании о своей маленькой сестренке лицо Рамиля заметно просветлело, улыбка стала теплой-теплой и перестала напоминать гримасу. Он по-настоящему любит свою сестру. – … Ну, а потом закончилась школа, начался универ, я приехал в этот город из того, в котором жил с мамой. Переехал в общагу. Об этом узнал батя и принес мне прямо в общагу ключи от квартиры и от тачки, на