Западную границу России планировалось отодвинуть до Санкт-Петербурга и Днепра, а захваченную территорию, после изгнания оттуда по возможности всего населения (Класс полагал, что ее придется «очистить» приблизительно от семи миллионов человек), заселить немцами. Важными вехами в определении военных целей Германии стали меморандумы союзов промышленников, аграриев и среднего сословия от 10 марта и 20 мая 1915 г., «меморандум профессоров» от 15 июля того же года, а также более поздние заявления промышленников и банкиров. Все они проявляли огромный интерес к овладению экономическими ресурсами России, особенно Украины и Кавказа (марганцевая руда, железо, нефть). Именно в «меморандуме профессоров», подготовленном по инициативе Пангерманского союза 1347 интеллектуалами при активном участии Э. Кирдор-фа, А. Гугенберга, К. Дуйсберга, Г. Штреземана, в сжатом виде были изложены все те «национальные аргументы» («германский дух», «поток варварства с востока» и т. п.), которые позже были характерны для нацистских писаний, особенно для гиммлеровского «Генерального плана Восток».
Однако в 1914–1918 гг. германская армия, как справедливо отмечает историк из США ГЛ. Вайнберг, не походила на ту, которая при Гитлере в 1941 г. двинулась на Восток.
«Вряд ли можно оспаривать, — пишет Вайнберг, — что уже в годы Первой мировой войны в Германии имелись разного рода радикальные идеи относительно «переустройства земель» на Востоке, но это были, во-первых, пока что только идеи, а во-вторых, население, которого они касались, влияния этих идей на себе еще практически не ощущало. Во Второй мировой войне все было иначе».
Грабительский Брестский мирный договор, заключенный в марте 1918 г., по которому Россия лишилась Финляндии, Прибалтики, Польши, Украины и Кавказа, стал важным этапом в развитии германской экспансии в Восточной Европе. Эти территории оказались открытыми для контроля и проникновения со стороны Германии. Хотя воспользоваться плодами победы Германская империя не успела, однако поражение России и Брестский мир не были забыты в послевоенной Германии. Они остались в памяти представителей немецких политических, экономических и научных элит как доказательство слабости русского «колосса». Это воспоминание сплеталось с ненавистью, которую германские реакционные и консервативные силы питали к советской власти.
* * *
Сразу же после поражения в Первой мировой войне в Германии стали предприниматься попытки приспособиться к новым внешне- и внутриполитическим условиям. Уже на рубеже 1918—1919 гг., то есть еще до подписания Версальского мирного договора, Р. Надольный, в то время руководитель русского отдела внешнеполитического ведомства, а позднее, в 1933–1934 гг., германский посол в Москве, говоря об «угрозе большевизма», ясно обрисовал ту альтернативу, перед которой оказалась Германия: или «объединиться с Антантой для совместного выступления против большевизма», или «договориться с большевиками и таким способом оказать давление на Антанту для достижения дешевого мира». Наличие такой альтернативы долго определяло взгляд влиятельных кругов Германии на Россию и их «российскую политику».
Отметим, что представители германских элит после 1918 г. по-разному оценивали перспективы развития политических и экономических отношений между Германией и Советской Россией, затем СССР. Многие полагали, что советская власть в ближайшее время непременно рухнет. Считалось, что военная мощь России после революции и гражданской войны полностью подорвана. Тем не менее, о новой попытке с помощью военно-силовых методов достичь тех целей, которые Германия ставила перед собой в годы мировой войны, и устранить революционный режим в России пока еще говорить было преждевременно.
Можно выделить, хотя и с определенными оговорками, две фракции в среде германских элит, по-разному подходившие к развитию отношений между двумя государствами. Первая, прагматически мыслящая, фракция, к которой можно отнести часть политиков, военного руководства и крупных промышленников, рассчитывала путем переговоров с Советской Россией и достижения с нею соглашений добиться удовлетворения собственных текущих интересов и первоочередных государственных интересов Германии. Рапалльская политика, тайное сотрудничество рейхсвера с Красной Армией и завязывавшиеся германо-советские экономические связи — все это отвечало представлениям этой группы военных, промышленников и политиков Германии.
Другую фракцию отличали радикальный ревизионизм и воинственный антисоветизм. Ее представители группировались вокруг ряда военных (Э. Людендорф, М. Хоффман), публицистов (П. Рорбах и А. Рехберг), промышленников (Я. Шахт, Ф. Тиссен, А. Фёглер, К. Дуисберг, Г. Зольмссен, А. Гугенберг), а также все активнее — вокруг НСДАП, ее идеологов и приверженцев из среды промышленников и военных. Влияние этой партии и ее «фюрера» Гитлера неуклонно возрастало. В рядах НСДАП сторонники скорейшего восстановления военной мощи Германии сомкнулись с теми, кто делал ставку на совместный «крестовый поход» на Восток и колониальную завоевательную войну великих держав против СССР.
Эти две фракции не были полностью изолированы друг от друга. Между ними существовали многочисленные связи, а общими для них были антибольшевизм, антикоммунизм и надежды на пересмотр результатов войны. К тому же позиции их представителей не всегда отличались постоянством и последовательностью. Наличие противоречий можно констатировать в заявлениях и действиях, например, Штреземана. Шахта, Дуисберга, генералов рейхсвера, таких, как В. фон Фрич. Над изучением причин этой противоречивости исследователям еще предстоит потрудиться.
* * *
Цели Гитлера на Востоке Европы отражены во множестве документов. Анализ этих документов позволяет заключить, что образ России сформировался у Гитлера под влиянием пропаганды времен Первой мировой войны, известных ему программных документов тех лет о военных целях Германии и «практических знаний» о России, почерпнутых им при общении с германскими военными и политиками. После революций в России и Германии к этому добавилась лютая ненависть к большевизму и революционному рабочему движению.
Эта ненависть, а также стремление к реваншу и новой германской экспансии на Восток роднили Гитлера со многими видными представителями «старых» германских элит. Но, в отличие от них, у нацистского фюрера была идеология геноцида, выросшая из всей совокупности реакционных, варварских идей, которые уже долгие годы, если не десятилетия имели хождение в империалистических кругах Германии и других стран. Без понимания этой идеологии невозможно объяснить бесчеловечность и варварство войны на уничтожение, которую вел германский фашизм на Востоке.
Уже в книге «Майн кампф», написанной в 1924–1925 гг., был ясно изложен основной принцип будущей «восточной политики» Гитлера— соединение «национальной» идеи, расовой теории и антисемитизма с тезисом о «жизненном пространстве». «Борьба против мирового еврейского большевизма», вытеснение и уничтожение «неполноценных» рас и народов в представлении Гитлера всегда были связаны с приобретением «жизненного пространства». О том, какой «идейной чепухой» оборачивалось такое соединение, свидетельствует его высказывание в ноябре 1939 г.: «Сегодня мы можем говорить о расовой борьбе. Сегодня мы боремся за нефтяные месторождения, за резину, земельные богатства и т. д.». Рассуждениями о «жизненном пространстве» перефразировались и маскировались социальные и экономические империалистические цели. На раннем этапе, в частности в «Майн кампф», тезис о приобретении «жизненного пространства» формулировался еще расплывчато и примитивно, как простой захват земель. Позднее, под влиянием экономического кризиса, политики вооружения, «четырехлетнего плана» и т. д. он все отчетливее стал приобретать империалистическое экономическое и военно-стратегическое содержание. Это отнюдь не противоречило идеологическим и расовым аспектам гитлеровской политики. Поэтому нам представляются беспредметными споры о том, какой по характеру была война Германии против СССР— «расовой», «классовой» или «империалистической».
Постановка «расовых» целей в войне на Востоке (истребление населения на завоеванных территориях и заселение этих территорий немцами) давала возможность решить три задачи: во-первых, политически и идеологически обосновать саму необходимость этой войны, оправдать военные преступления и субъективно мотивировать германских офицеров и солдат; во-вторых, дать захватнической войне социально-империалистическое обоснование; в-третьих, обосновать политику «гарантирования» завоеванного.
Придание войне на востоке характера расовой войны на уничтожение являлось, вне всяких сомнений, делом рук Гитлера и узкого круга его приближенных. В этом кругу у Гитлера были как влиятельные и весьма изобретательные эксперты, так и услужливые исполнители. Одни генерировали идеи, другие осуществляли на практике начинания, которые он когда-то наметил в своей программе. Гитлеру оставалось лишь контролировать и направлять их работу. С помощью такого разделения труда ему удавалось преумножать рвение своих сторонников в идеологических и программных вопросах. Однако кучки единомышленников, даже во главе государства, было явно недостаточно для осуществления на практике такого серьезного предприятия, каким является война. Для этого требовалось «нацифицировать» германские элиты, привлечь на сторону режима те силы в сфере политики, экономики и в военных кругах, которые располагали реальными возможностями и способностью подготовить и, в конечном счете, вести войну.