хоть один выстрел будет сделан по которому-либо из их флотов... и в полной мере исполнили обещание своё... Таковая победа не может быть одержана без пожертвования жизнью многих людей, и главнокомандующий в полной мере соболезнует о потерях некоторых из лучших и храбрейших воинов, флот наш составляющих...» Этот приказ командующего союзными силами Нахимов тоже переписал для «любезного друга» Михаила.
Как писал Нахимов, ночь после сражения была ужаснее самого сражения. Догорали и взрывались турецкие корабли, освещая всё вокруг; вода была усеяна телами убитых, горящие обломки проплывали иногда так близко, что на «Азове» ощущали жар. Никто, кроме раненых, не спускался вниз, все ночевали наверху, около пушек. Береговая артиллерия молчала, но эскадры союзников ожидали нападения.
Из письма Нахимова: «В 12 часов видим большое военное судно, идущее прямо на нас. Окликаем — не подаёт голосу. Мы сейчас догадались, что он идёт с тем, чтоб сцепиться с нами и зажечь себя. Но что делать? Ни одной не имеем целой шлюпки, которую могли послать абордировать его и потом отбуксировать. Он прошёл нас и сцепился с “Гангутом”, с которого вскочили на него, изрубили находившихся несколько человек турок, не успевших ещё зажечь оного». Вот такая ночь после битвы.
Утром — снова пожары: турки, не желая, чтобы их корабли попали в плен, сами сжигали их. Пришлось трём адмиралам писать Ибрагиму-паше, что союзники «получили полное удовлетворение за первый выстрел» и предупреждают: в случае, если турки вновь начнут стрелять, три эскадры сочтут это объявлением войны и истребят оставшиеся турецкие корабли и укрепления Наварина.
Ибрагим ничего не ответил; к Кодрингтону прибыл командующий турецкой частью флота Тахир-паша — как пояснил Нахимов, тот самый, «который дрался против нашего корабля», — и обещал, что никаких действий со стороны турецкого флота не последует, но за сухопутные войска и береговые пушки он не отвечает и потому ручаться за них не может.
До 13 октября союзные эскадры оставались в Наварине. На «Азове» заделывали пробоины, крепили перебитые мачты, ставили новые паруса — и вспоминали все моменты прошедшего сражения. «О, любезный друг! Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что ни при Абукире, ни при Трафальгаре ничего подобного не видали».
В сражении в заливе Абукир близ египетской Александрии (1798) адмирал Нельсон атаковал на открытом рейде французскую эскадру и уничтожил 11 линейных кораблей и два фрегата. У мыса Трафальгар (1805) английская эскадра под командованием того же Нельсона препятствовала выходу франко-испанских кораблей в Средиземное море. Французы потеряли тогда восемь линейных кораблей, испанцы — девять, в сражении погиб контр-адмирал Нельсон. Этими сражениями английский флот всегда гордился, их считали выдающимися. Наварин превзошёл их.
«Ну, вот тебе, любезный Миша, полное описание всего нашего плавания и всех происшествий, случившихся с нами. Очень рад, что успел написать тебе письмо». И одно только сожаление: «Ах, зачем ты не можешь разделить с нами нашей победы? Зачем судьба играет с нами так своенравно, что мы при сильном желании быть вместе бываем всегда так разлучены... письмо моё не показывай никому, потому что я наделал так много ошибок, что самому совестно, а времени имею так мало, что, ей-богу, некогда даже прочесть. Прощай».
За храбрость, проявленную в Наваринском сражении, лейтенант Павел Нахимов был произведён в следующий чин капитан-лейтенанта и награждён орденом Святого Георгия 4-й степени.
Сражение глазами современников и историков
Отклики на Наваринское сражение последовали, едва перестали взрываться турецкие и египетские корабли. Жители Пелопоннеса прислали трём адмиралам благодарственное письмо; граф Иоаннис (Иоанн Антонович) Каподистрия, первый президент ещё не признанной страны, высшую награду — орден Спасителя. На одном из Ионических островов воздвигли белокаменную колонну в честь русских моряков. На Мальте, куда корабли трёх союзных эскадр пришли устранять поломки, моряков, в особенности русских, встречали овациями.
Когда 6 апреля 1828 года «Азов» — единственный корабль со времён Петра I — награждали по приказу Николая I кормовым Георгиевским флагом, почти всё население мальтийской столицы Ла-Валетты хлынуло в порт. Священники отслужили молебен, офицеры — и среди них Нахимов — в парадных мундирах и киверах произнесли клятву защищать флаг до последней капли крови. Очевидец написал, что «стены, укрепления, вершины домов и купола церквей в Валетте были улеплены зрителями в праздничном платье»130.
В России о победе узнали спустя месяц после сражения. 7 ноября 1827 года «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали: «По эстафете, присланной сюда из Флоренции, получено официальное известие о большом морском сражении, происходившем между соединёнными эскадрами Российскою, Английскою и Французскою, и Турецко-Египетским флотом 8 (26) октября в Наваринской бухте...» 14 ноября «Русский инвалид» напечатал ставшие известными подробности сражения. Между прочим, о начале боя говорилось: когда последовал первый пушечный выстрел по французской «Сирене», «адмирал Риньи приказал каждому держаться на своих местах и не стрелять, но вторым выстрелом с египетского фрегата “Ла-Гарьер”, насупротив которого стояла “Сирена” на расстоянии пистолетного выстрела, ударило в сей же корабль. Не было возможности отлагать битву... Российская эскадра... подоспела вовремя для принятия участия в сражении, успеху которого она имела счастие содействовать беглым огнём, окончившим бой».
Эти сообщения читали в Петербурге друзья и братья Нахимова, в Вязьме — отец, сестра и соседи по имению. И уже позже пришло письмо от самого Павла.
Новости пересказывали друг другу, обсуждали. Вскоре Наваринское сражение обросло своими мифами и легендами, их, случалось, печатали в газетах с добавлением: «Не любо — не слушай, а врать не мешай». Появился даже особый цвет одежды. «В величайшей моде для панталонов цвет Наваринского пепла (серо-мышиный): панталоны делают узкие до колена и широкие ниже колена... фрак суконный, цвета Наваринского дыма, со стальными пуговицами», — рекомендовал модникам популярный журнал «Московский телеграф» в 1828 году. Н. В. Гоголь выбрал этот цвет для героя своих «Мёртвых душ». «Ведь я служил на таможне. Так мне высшего сорта, какое есть, и притом больше искрасна, не к бутылке, но к бруснике чтобы приближалось», — просит Чичиков у приказчика. — «Отличный цвет! Сукно наваринского дыму с пламенем».
Николай I отправил Кодрингтону послание с поздравлением: «Господин вице-адмирал Кодрингтон, Вы одержали победу, за которую цивилизованная Европа должна быть Вам вдвойне признательна... Отныне Ваше имя принадлежит потомству» — и награду: орден Святого Георгия 2-й степени131.
А вот европейские дворы встретили победную весть иначе. Австрия была «взбешена», император Франц II сожалел, что не может немедленно послать армию, чтобы усмирить греческих бунтовщиков, а трёх адмиралов назвал «убийцами невинных турок».
Английское