Читать интересную книгу Выпашь - Петр Краснов

— Что с тобою, милка? — прошептал он сухими губами и хотел поцеловать лошадь в полуприкрытые веками страдающие глаза. Но сейчас же ужасная боль во всем теле сломила его. Грудь, живот, ноги — все было залито чем-то горячим и липким. У Петрика потемнело в глазах. Божий день померк перед ним. Быстро крутясь, — отчего мучительная подступала к горлу тошнота — стремительным ураганом понеслись мысли и воспоминания.

Темнело кругом. Точно ночь наступала. Заледенили ноги.

Спина безсильно согнулась. Не было более силы в хребте. Кровь залила лицо.

Что-то холодное коснулось пылающих щек. Петрик упал ничком. Запах земли вошел в него. Что-то родное и далекое было в нем.

Пахло… Когда и где так пахло? Но уже не мог вспомнить. Очнулся на миг. Ему казалось, что он прошептал, но он только подумал:

— Благодарю тебя, Господи, что послал мне солдатскую смерть!

И повернулся лицом к небу.

ХI

Ферфаксов сидел на траве подле пулемета. Он гладил его по кожуху, как гладил когда-то свою собаку Бердана и безсмысленно говорил: — "пулемет… мой пулемет… вот и пулемет… и ничего такого"..

Лысенко в залитой кровью — не своей, а чужой, — рубахе держал за поводья трех лошадей. Солдат Рудь, громадный, тяжелый, лежал, раскинув крестом руки, в двух шагах от него. Похилко пучком сорванной травы стирал кровь с белой шеи своей монголки. Кругом было напряженно, ужасно, нестерпимо тихо. Ферфаксову казалось, что никого больше от их полка не осталось — Лысенко и Похилко живые — Рудь мертвый. Весь мир сомкнулся около пулемета, как в кружке, который видишь в бинокль.

Ферфаксов ни о чем не думал, но каждым нервом, каждою жилкою ощущал, что он-то жив, здоров, цел и невредим. Чудо вынесло его — и вот этих двух: Лысенко и Похилко, из ада, куда он попал, сам не понимая как.

"И артиллерия нас била… И стреляли… и пулеметы"…

Он опять погладил пулемет по кожуху и уже более сознательно сказал:

— Пронесло… Пулемет… А ведь это же мой пулемет!

Гордость засверкала в его глазах и чуть расширилось поле зрения. Но лежащие недалеко от него Петрик и Одалиска еще не вошли в него.

Сзади, оттуда, откуда они скакали, раздался знакомый сигнал.

Кавалерийская труба пела и надрывалась, играя «сбор». Тогда вдруг все стало ясно и четко видно. Ферфаксов увидал прежде всего их бригадного. Он был еще далеко, примерно в версте. Он стоял на поле, и за ним был трубач, игравший сбор.

Ферфаксов, Похилко и Лысенко сели на лошадей.

— Захвати пулемет, — сказал Ферфаксов.

— Понимаю, — ответил Лысенко.

Когда тронулись, Ферфаксову казалось, что по тускнеющему в угасающем дне полю только они трое и идут. Они тронули шагом. Потом заржавшие лошади напомнили им, что по сигналу «сбор» полагается собираться рысью.

Тогда Ферфаксов с удивлением разглядел, что поле покрыто всадниками на серых лошадях, так же, как и они, рысью идущими на сбор.

Стороною, человек двадцать заамурцев гнали толпу людей в синеватых шинелях.

"Батюшки! — подумал Ферфаксов, — да ведь это же пленные!" И, угадывая его мысли, Похилко, широко улыбаясь, сказал:

— Человек надо быть — поболе двухсот наши забрали…

Ферфаксов проезжал мимо Петрика и Одалиски. Оба показались ему мертвыми. Он снял фуражку и перекрестился. Первым намерением его было слезть, но труба настойчиво звала его. "Может быть, снова в бой"? Повинуясь ее зову, Ферфаксов толкнул шпорами коня и галопом проскакал мимо Петрика.

Кругом томящая и жуткая стала тишина. Ее разрывали звуки сигнальной трубы, повторявшие сигнал сбора.

ХII

Собрались и подсчитались. Ни Старого Ржонда, ни Кудумцева, ни Бананова, ни Петрика не оказалось перед полком. Ферфаксов стал перед сотнею. Едва два взвода набралось за ним.

Генерал в черкеске подскакал к полку. Он горячо, сорвав с головы рыжую папаху, несколько раз благодарил полк за блестящую несравненную лихую атаку, спасшую положение, обнял и поцеловал их бригадного, приказал подсчитать трофеи, составить сведения об убитых и раненых, и вихрем умчался к станции Званец.

Там, еще ничего не знающие о том, что произошло, в тревоге и волнении его ожидали полковник Дракуле, Аранов, ординарцы и всадники вестовые.

Усталый и потный генерал — жаркий был вечер и жаркое было дело, — ничего не отвечая на расспросы Дракуле, лишь знаком показав следовать за ним, хлебнул мимоходом из чьей-то кружки холодного чая и быстро прошел на телефон. Телефонист в черкеске услужливо подал ему трубку.

— Штаб дивизии? Попросите генерала Юзефовича к телефону, — хриплым, взволнованным, ломающимся голосом сказал он.

В ожидании, все так же, молча, он вытер с лица пот и пыль. Дракуле, Аранов, прапорщик ингуш стояли подле. Они терпеливо ожидали. По лицу генерала они видели, что случилось что-то чрезвычайное — и не плохое. Была — победа?… Но как?..

Так быстро?.. О победе говорило и вдруг затихшее в надвигающейся ночи поле и торжественно важный вид их начальника.

— Ты, Яков Борисович?… Да… сейчас все доложу и расскажу… Раньше не хотел вас безпокоить… Потому и не доносил… Да… Доложи Его Императорскому Высочеству: в начале двадцатого часа я получил словесное донесение, что неприятель силою двух батальонов переправился через Днестр у Подлещиков, сбил наши ополченские части и на плечах у отступающей нашей пехоты идет к станции Званец. Он находился в это время верстах в двух с половиною от Званца. За ним переправлялась пехота силою двух полков… Да… Совершенно верно… Положение катастрофическое… Неприятель выходил нам во фланг и в тыл… Да… конечно…

Никогда не удержали бы… Кроме всего: тройное превосходство сил. Я решил его атаковать в конном строю заамурцами…

Генерал сделал паузу. Он сам волновался и не мог говорить. У него сперло дыхание в горле. Окружающие его подумали, что он сделал перерыв для большего эффекта.

— Четыре сотни заамурцев во главе со своим бригадным генералом Егорлыковым и командиром полка полковником Ржондпутовским двумя лавами на триста шагов одна от другой атаковали неприятеля… Они сбили его. Порубили более двухсот человек…

Слишком двести ведут пленных… Взяты пулеметы. Переправившиеся было австрийцы ушли обратно за Днестр… Они убрали три своих батареи… Сейчас?.. Полная тишина… Наши потери… Выясняю… Значительны… Командир полка тяжело ранен…

Из четырех сотенных командиров два убиты и один ранен. Почти все офицеры переранены… Около половины нижних чинов выбыло из строя… Ожидаю сбора раненых, тогда донесу подробнее… Что?.. Постой… Не слышу… Вы, Ваше Императорское Высочество?.. Рад стараться… Слушаю… Ротмистр Ранцев?.. На рыжей кровной лошади?… Когда собрался полк и я благодарил людей, я не видел такого. Должно быть, убит… Как только соберу сведения, доложу… Помилуйте…

Покорно благодарю… Рад стараться…

Сияющий, красный, он повернулся к Дракуле.

— Ну, милый мой, не подвела конная атака… Она всегда, во всех трагических делах несет победу…

— Да, расскажи подробнее.

— Сейчас… Пошли раньше людей с носилками собрать раненых и убитых… Да офицера с ними…

Была ночь, и полный месяц светил над полем. За Днестром, где час тому назад ревели пушки оглушительной канонады, где торопливо синею рекою по мосту лилась вражеская пехота, была томящая, мертвая тишина. Таинственным и страшным в этом молчании ночи казалось посеребренное луною поле. С него непрерывно и жалобно неслись стоны раненых и молящие крики австрийцев, призывавших о помощи: — "алло! алло!"…

Ферфаксов, унтер-офицер Похилко и с ними пять солдат с носилками пошли в это поле искать своего командира. Они вышли за линию застав и секретов. Дальше была неведомая и страшная полоса, разорванная было нашей атакой и снова легшая между нами и им. Дальше живых наших уже не было. Лежали только мертвые. Они были кругом. Белые тела монголок серебрились в лунном свете. Подле них, раскинув руки, кто ничком, кто изогнувшись, лежали наши солдаты. Еще больше было убитых австрийцев.

Тихо крались по этому полю, покрытому мертвецами, офицер и солдаты. Луна постоянно обманывала. И то, что тогда, когда в закатных огнях скакали в атаку, казалось близким, теперь было так далеко, что, казалось, до утра не дойдешь. Они шли молча, озираясь. Каждый миг ожидали окрика австрийского часового и выстрела накоротке. Но тихо было поле. Лишь стонали люди и кто-нибудь молил по-русски: — "воды!.. воды… испить… Братцы… православные. Не забудьте… Спасите!".

И затихал…

— Сюда, ваше благородие, — шепотом позвал Ферфаксова Похилко.

— Да, разве?

— Здесь мы свернули… Тут… вон он и куст. Вдали точно целый взвод стоял — темнел куст.

— Вот он, Рудь лежит… Тоже забрать бы надо… Нехорошо так-то… Тут… недалече и они лежат.