Читать интересную книгу Сестра милосердия - Мария Воронова

И вообще, надо знать свое место. Она простая сестра милосердия и не может запросто дружить с городским главой, или как это у них теперь называется. Костров ей искренне симпатизирует, но тут больше покровительства, чем искреннего интереса к ней. А ей не нужно покровительство. Она бедная девушка, но не бедная родственница.

Однако она приняла приглашение навестить молодую на второй день.

Долго ломала голову над идеей подарка. Чем можно порадовать абсолютно равнодушных к быту людей? Книгой? Но любимая новобрачными марксистская литература одним своим видом нагоняла такую тоску…

Что-то из хороших продуктов? Но Элеоноре хотелось почему-то оставить память о себе. Такую, чтобы очень старая Катерина лет через пятьдесят говорила своим внукам: а эту вещицу нам подарила одна очень милая девушка. Она была сестрой милосердия и когда-то спасла мне ногу.

Правда, для этой истории у Кати есть рубец на голени.

Презент не должен быть слишком дорогим, чтобы Костров не подумал, будто она хочет к нему подлизаться и рассчитывает на какие-то благодеяния.

В конце концов она купила на толкучке небольшой отрезик шелка, по кусочку ситца и ватина и сшила бабу на чайник, ведь коммунистка-новобрачная вряд ли знает о пользе таких мелочей.

У Катерины оказалось на удивление мало подруг, и были это сплошь неаккуратные женщины со строгими лицами, большей частью уже немолодые. Они курили как сумасшедшие, размахивали руками и яростно обсуждали какие-то политические вопросы, отчего казалось, что их больше, чем шесть человек, как было на самом деле.

Очевидно, это товарищи по партийной работе, вздохнула Элеонора и села в уголке, не отказавшись, впрочем, от папиросы, предложенной брюнеткой в круглых очках. Стрижка ее была короче, чем у Кострова, который быстро поприветствовал дам. Катерина сильно изменилась. Невозможно представить, что еще недавно эта молодая нежная женщина с сияющими глазами была такой же партийной мегерой, как ее подруги.

Она была одета так же, как и раньше, в простую юбку и гимнастерку, но теперь этот ужасный наряд почему-то смотрелся настоящим свадебным платьем.

Дамам, кажется, было наплевать, что Катерина вышла замуж и они приглашены в дом ради этого события. Говорили только о Ленине и каких-то его новых декретах. Элеонора была очень далека от темы беседы, и новобрачная, кажется, теперь тоже. Она сидела на подоконнике, болтала ногами и мечтательно улыбалась, глядя куда-то в потолок.

— А что вы об этом думаете? — вдруг спросила Элеонору брюнетка, видно, решив быть вежливой.

— Не знаю. Я не политик, а операционная сестра. Если бы у меня и было какое-то мнение, вряд ли оно покажется вам интересным.

— Почему? Мы как раз выражаем мнение операционных сестер и прочих честных тружеников. — сказала брюнетка с сердечностью, показавшейся Элеоноре напускной, — а тебе, Катерина, замечание. Ты отвечаешь за медицину, почему допускаешь подобную инертность? Срочно исправляй!

Женщина засмеялась, но ее не поддержали. Всем известно, что подобные шутки очень быстро становятся политическими обвинениями.

— Теперь уж кто-то другой будет исправлять мои недочеты, — протянула Катерина задумчиво, — я ухожу со службы.

— Как? — воскликнули женщины в один голос.

Катя притворно вздохнула:

— Приходится. Моя дальнейшая служба будет выглядеть как семейственность.

— Переведись на другую должность.

— Бесполезно. Сергей занимает такой пост, что я нигде не смогу избежать служебных отношений с мужем.

— Должен быть выход, — сказала брюнетка растерянно, — какая из тебя домохозяйка, Кать?

Та только пожала плечами.

— Нет, правда! Ты так горячо боролась за свободу женщины ради того, чтоб самой попасть в капкан? Так вот что я тебе скажу: никакой заслуги нет освободить несчастную одинокую женщину. Ей ведь все равно нечем заняться, и от злобы и тоски она наворотит таких дел, что лучше бы сидела дома. А вот доказать счастливой жене и матери, что она полноценный член общества и может горы своротить, а не только варить обед и стирать пеленки, это дорогого стоит!

— Ну, когда я докажу это сама себе, то вернусь и сворочу чего-нибудь… А пока считаю, что принесу больше всего пользы, если создам Сергею наилучшие условия для работы. Чтобы он думал только о делах и ни о чем больше мог не беспокоиться.

Тут поднялась немолодая приземистая женщина с учительским пучком на затылке.

— Вот так вот, — сказала она прокуренным голосом, — что за смысл воспитывать в женщине революционера, если ее мировоззрение полностью меняется после ночи любви?

Она хрипло засмеялась и приобняла новобрачную.

— Но любовь слишком хлипкая опора. Сегодня есть, завтра нет, — заявила брюнетка, — нужно уметь наслаждаться ею, но не зависеть от нее.

Этого Элеонора уже не выдержала:

— Пожалуйста, давайте не будем сегодня убеждать новобрачную в эфемерности любви.

Они довольно мирно попили чаю, и при первом удобном случае Элеонора стала прощаться.

— Я вообще хотела поговорить с тобой наедине. Правда, эти спорщицы не скоро разойдутся…

Подумав немного, Катерина взяла из комода ключ и открыла комнату Архангельских:

— Здесь побеседуем, пока они Троцкому кости перемывают. Давай, устраивайся на диванчике.

Элеонора заметила, что ничего не изменилось в обстановке с тех пор, как она была тут последний раз.

Усадив ее на диван, Катерина сходила за чаем и папиросами.

— Сергей сказал, что Константин Георгиевич просил позаботиться о тебе, а его просьба для нас свята.

— Спасибо.

— Сергей очень хороший человек, но он всего лишь мужчина и не понимает, что забота — это не только помощь. Прости, я, может, путано говорю, но человек не должен быть один. Должны быть люди, с которыми он может поделиться своим горем. Вот мы с Сергеем именно такие люди для тебя. И не только потому, что Воинов просил. Точнее, вообще не потому. Мне ты жизнь спасла, а Сереге просто нравишься.

— Спасибо, — повторила Элеонора.

— А, да брось ты эту чопорность! Я вижу, после того как тебя выпустили, ты ходишь, будто в воду опущенная. Что случилось с тобой?

Элеонора пожала плечами:

— Ничего. Подержали, не нашли доказательств вины и выпустили.

— Да?

— Да.

— Не хочешь рассказывать?

— Мне казалось, что я держу себя в руках и выгляжу достойно. Неужели это не так? — обеспокоилась Элеонора.

— Нет, выглядишь нормально, но я помню, какая ты была до ареста. У тебя глаза потухли. Расскажи, в чем дело. Я знаю, что ты думаешь. Мол, если бы она мне такое рассказала, я бы ничего не смогла придумать, как ей помочь, значит, и она не сможет, так какой смысл говорить, верно?

Элеонора только покачала головой и, чтобы скрыть замешательство, взяла папиросу. Катерина словно прочитала ее мысли.

— Так вот есть смысл. Даже просто рассказать, и то станет легче на душе. А потом, вдруг есть способ, о котором ты не знаешь, а я знаю?

— Нет такого способа.

— Ну хорошо, тогда я тебе расскажу.

— Вы не обязаны мне исповедоваться.

— А я вот хочу, потому что доверяю тебе! Можно? — не дожавшись ответа, Катерина продолжала: — Я рано осталась сиротой и воспитывалась в доме двоюродной сестры, которая была много старше. Так вот, не вдаваясь в подробности, скажу, что пятнадцати лет меня совратил ее муж.

— О боже! — Элеонора взяла Катерину за руку.

— Да, было такое дело. Сначала упрашивал, потом угрожал, а после взял силой.

От сострадания Элеоноре стало почти физически больно. Неужели Кате пришлось пережить то же самое, что и ей? Да нет, ей, пожалуй, было много хуже, ведь она была еще совсем ребенком…

— Наутро я убежала из дома. Помню, ходила по набережной возле Исаакиевского собора и думала, что жизнь кончена. Это смешно, но я до сих пор там бывать не могу, сразу воспоминания накатывают. Наверное, я утопилась бы в конце концов, но меня подобрала одна женщина, отвела к себе, чаем напоила. Я тоже ничего не хотела рассказывать, а потом решилась, и, знаешь, сразу будто кол какой-то из сердца выдернули. Не то чтобы сильно легче стало, но я поняла, что могу жить дальше.

— Господи, как же вы справились…

— Ты знаешь, я в бога не верю, но сколько проживу, столько и буду молиться за мою спасительницу! Страшно подумать, что бы со мной сталось, если б не она! Про таких, как я, говорят «испорченная», и знаешь, это очень точное слово. Будто гнить начинаешь изнутри, все меняется, искажается, что ли. Без ее поддержки я бы домой вернулась и стала бы тайно жить с этим негодяем или в шлюхи подалась бы, но ничего хорошего со мной не случилось бы, это точно. А она меня приютила. Ходила к моей сестре, рассказала ей все, говорит, давайте думать, что дальше делать. И угадай, как отреагировала моя дорогая родственница? Заявила, что больше не желает видеть эту развратную тварь, причем имела в виду она отнюдь не своего мужа.