Читать интересную книгу О, этот вьюноша летучий! - Василий Аксенов

Вдруг она обратилась прямо к нему:

– А вы, товарищ, случайно не знаете, как проехать до ИАПа?

– До Института атомных проблем? – переспросил Ермаков.

– Вот именно! – воскликнула девушка. – Вы первый человек, который знает, что такое ИАП! Вы не физик?

– Нет, – улыбнулся Ермаков. – А вы не иностранка?

– Мой акцент? – засмеялась девушка. – Я литовка.

Капитан Ермаков любезно показал девушке автобус, который шел прямо от «Трех богатырей» к ИАПу. Он долго смотрел вслед автобусу и, по всей вероятности, жалел, что не может сам лично на своем мотоцикле подвезти эту литовку, куда ей надо. Увы, долг службы звал его в буфет.

Он вошел в буфет и сел в темном углу, прямо под копытами богатырских коней.

Буфетчица Синёва Шура работала бойко. Иностранца обслужить дело нехитрое – наливаешь ему из машины двойного кофе со сливками, даешь масла, кусочек ветчины и адью-сенкью.

Другое дело свой человек, особенно тракторист из «Луча». Те обычно останавливались возле «Богатырей» голову поправить после вчерашнего и потому говорили с Шурой доверительным мягким, очень душевным полушепотом, употребляя уменьшительные имена существительные.

– Ты мне, Шура, дай селедочки с винегретиком, холодцу парочку порций, граммчиков сто сметанки, сосисочек парочку, вон того окунька жареного хвостик, Шура, да пивка бутылочки три (дальнейшее понижение голоса), красненького налей двести граммчиков, ну конфеточек подбрось штучки три и (совсем уже тихо) кубанской налей стаканчик с краями, граммчиков двести пятьдесят, и огурчик, Шура-дорогая.

Стоящий позади тракториста некий англосакс от изумления даже трубку изо рта вынул, когда увидел, как маленький мужичок тащит целый поднос со столь разнообразными закусками и напитками себе на завтрак.

– Здравствуйте, Шура! – громко из своего угла сказал капитан Ермаков.

Владычица буфета даже не соизволила ответить на приветствие. Она хмуро занималась с иностранцем, включала кофейную машину, которая ей надоела хуже горькой редьки.

Как вдруг что-то забеспокоило ее, она посмотрела в ту сторону, откуда прилетело приветствие, и рот открыла – признала в «кожаной курточке» грозного инспектора Ермака с перекрестка.

– Здрасьте, Петр Ефимыч! Что кушать будете?

Ермаков дождался, когда отойдет иностранец, и приблизился к стойке буфета.

– Ты сколько сегодня Сашке Фофанову наливала?

– Сашке? Да что вы, Петр Ефимыч! Он утром у меня только пятьдесят грамм выпил, чтобы голову поправить.

– Сашка сейчас в реанимации лежит.

– Господи!

– А Журавлеву, Шура, ты только сейчас при мне дала стакан красного, стакан водки и три бутылки пива. Все четко.

– Журавлеву, Петр Ефимыч? Какому такому Журавлеву?

Ермаков оглянулся. Мужичка, любителя плотно позавтракать, уже и след простыл. Все стаканы и бутылки нетронутыми стояли на столе, а тракторист Журавлев за окном сидел уже за рулем своего трактора и с деловитым сосредоточенным видом отъезжал прочь от мотеля.

В буфетную вошел штрафник Вика Жаров, спокойно сел за сервированный столик и стал поедать журавлевскую еду и выпивать напитки.

– Видите, Петр Ефимыч, это все Вика кушает, а он ведь нынче не за рулем. Кушай, Вика, кушай, не смущайся (шепотом), за все – заплочено.

Вика-Силуэт явно наслаждался ситуацией, ел так, что заушины трещали, да еще и делал своему начальнику приглашающие жесты – прошу, мол, к столу.

– Я вас, Синёва, уже не раз предупреждал, а теперь предупреждаю через трест. На вашей совести несколько катастроф, – резко сказал Ермаков и вышел из буфета.

Когда он выезжал с паркинга, его догнал Силуэт.

– Капитан, подбрось до Цветограда, – попросил он и, не дожидаясь разрешения, прыгнул на заднее седло.

Они здорово мчались по шоссе и обогнали автобус, в котором ехала понравившаяся Ермакову девушка-литовка. Она успела заметить мотоциклиста со сжатыми губами и позади красавца с развевающейся белокурой шевелюрой.

– По делу едешь, капитан! – одобрительно крикнул Силуэт в ухо Ермакову.

– Не дыши на меня! – крикнул капитан.

– Что?! – не расслышал Силуэт.

Ермаков притормозил и даже остановился у обочины.

– У тебя изо рта несет селедкой, портвейном, водкой и пивом. Все вместе отвратительно. Прошу на меня не дышать.

– Тогда вы езжайте, капитан, куда хотите, а я буду дышать, куда хочу.

Силуэт соскочил с мотоцикла, засвистел что-то вроде независимое, свободолюбивое, но на самом деле обиженное, а Ермаков умчался с довольной улыбкой – все-таки поставил наглеца на свое место.

Олег Прянников, раскинув руки и ноги, лежал в своем кабинете на полу и по системе йогов воображал себя облаком. «Я – облако. Подо мной пустота. Я витаю в небе. Мне хорошо, легко. Я облако, облако…»

Он открыл глаза и увидел в дверях девушку с тяжелым портфелем. Как чудесно изменился мир! Прянников вскочил.

– Прошу вас, проходите!

Приглашение было благосклонно принято.

Капитан Ермаков пришел домой, когда его дети, двенадцатилетний Сергей и шестнадцатилетняя Света, были в школе.

Капитан был вдовец уже почтенной давности и потому никаких драматических замираний перед портретом молодой женщины в траурной рамке режиссеру делать не след. Портрет этот вполне нормальная и привычная деталь интерьера ермаковской квартиры наряду с почетными грамотами за достижения в парусном спорте, двумя парами боксерских перчаток, экраном телевизора и портретом эстрадного певца Грэга Блубери, кстати говоря, немного похожего на одного из героев нашего фильма, Вику-Силуэта.

Ермаков прошел на кухню, открыл холодильник и осмотрел его содержимое. Затем вынул две пачки пельменей, овощи. Поставил на стол три тарелки, вилки, ложки, нарезал хлеб и водрузил на газовую плиту большую кастрюлю с водой – по всей вероятности, под пельмени. Затем он (все движения очень точные, рассчитанные, видимо, обычные) прошел в свою комнату, лег на тахту и закрыл глаза.

Сейчас же появился крутой подъем асфальтового шоссе и летящая вниз «Колхида».

Капитан Ермаков был за рулем автомашины сопровождения. Именно он сам, а не тот, неизвестный ему герой из уральского ГАИ.

Лидирующая группа велогонщиков, мощно работая ногами, шла за ним, «Колхида», пытаясь обогнать тихоходный старомодный «запорожец», вылетела на сплошную осевую и теперь уже без всякого управления катилась прямо на колонну.

Ермаков видел за лобовым стеклом грузовика искаженное диким чувством лицо водителя. Дальнейшее, в сновидении Ермакова, в отличие от жизни, развивалось по разным вариантам.

Первый вариант был чрезвычайно быстрым: он просто жмет на акселератор и проскакивает вперед. «Колхида» врезается в колонну. Крик велосипедистов откатывает все изображение назад.

Во втором варианте Ермаков направляет свою машину навстречу «Колхиде». Медленно поворачивается борт милицейского «Москвича». Медленно, но неумолимо надвигается «Колхида» с диким человеком за рулем. Медленно, за спиной Ермакова, проплывают в безопасное пространство фигуры велосипедистов.

«Рефлекс? – думает Ермаков. – Это рефлекс или сознание?»

Вдруг стремительно меняющимися стоп-кадрами пролетают перед взором капитана Ермакова несколько ярких моментов его жизни.

Бурлящее кипящее под ветром и сверкающее на солнце огромное дерево.

Задыхающееся от страсти женское лицо в полутьме, то ли на смятых светящихся простынях, то ли на светящемся песке.

Раздувшийся на попутном ветру красно-голубой парус «спинакер» и оранжевые спасательные жилеты яхтсменов.

…И вновь медленное приближение грязной заляпанной губительной «Колхиды» и дикое бессмысленное лицо за рулем.

– Рефлекс? Это рефлекс?

…и вновь медленный поворот руля, и милицейский «Москвич», закрывающий боком проплывающих утекающих в безопасность потных трудяг-велогонщиков, которые еще и не понимают, что происходит.

…и задумчивое лицо самого Ермакова, поворачивающего руль.

Сон был прерван дурацкой песенкой. Разухабистый английский голос вдруг завопил на всю квартиру:

– Фо липз ар олуэз бэта дэн ту!

Капитан Ермаков пружинисто вскочил с тахты и автоматически проверил пояс – на месте ли оружие?

Оказалось, все в порядке: он не на посту, а в собственном доме, и просто детки пришли из школы, и Светлана, разумеется, тут же «врубила» любимую песенку.

– Эгоистка паршивая, – сказал сестре Сережа. – Отец так сладко кемарил.

– Это ты эгоист паршивый! – защищалась шестнадцатилетняя хорошенькая пухленькая Светланка. – Фазер горячие пельмени любит, а они как раз всплыли. К столу, мужики!

Гора горячих пельменей уже дымилась в центре стола.

Ермаков весь чуть ли не расплылся от едва сдерживаемого наслаждения. И не пельмени тут, конечно, причина, а вот сбор маленькой семьи за одним столом: должно быть, это были для капитана редкие минуты полноты жизни, чего-то близкого к понятию счастья.