— Но у твоей героини Женьки контакт с миром опробовался через гиперсексуальное познание. Сидя у тебя на коленях, она по пальцам пересчитала свои «победы».
— Конечно, секс, чувственность нашего времени далеко ушли от комплексов века XX. Они стали заурядным явлением жизни. Мне кажется, наш век становится веком искренности и прямоты. Если это игра, пусть и очень опасная, то она рассчитана на победу. Будешь допускать ложные, тягомотные ходы — только проиграешь.
— Твоя героиня откуда-то из южной провинции. И ты понял ее: «Женька взялась за «игровой» захват Москвы».
— Эти провинциальные девочки знают, чего хотят: она хочет жить лучше, ярче. Приветствую такой порыв. Это нормальное явление бытовой европейской культуры: жить достойно и комфортно, жить красиво.
— За чей счет? Кто им обеспечит вожделенный уровень?
— Да хотя бы за счет удачного замужества! Укрепиться в Москве, найти работу. Купить машину.
— Всепобеждающий прагматизм?
— Во многом — да. Мне далеко не симпатична вялая инерция тех девиц и женщин, у которых что-то есть в собственности от родителей или близких. Они скучно живут. Провинциалки иногда живут и поступают достойнее.
— Знаю множество молодых особ с иными идеалами. И живут они вовсе не скучно, и в своей неброской одежде полны жизненной энергии и собственного достоинства. Вряд ли они променяют свою гордую независимость на сомнительное сверхблагополучие подвернувшегося мужчины.
— Можно найти и состоятельного мужа и попасть с ним в золотую клетку. Но я думаю, что каждая девчонка мечтает найти мужа, который будет интересным и сильным человеком. Тут ничего плохого нет.
— Да так было во все времена! Чувства диктуют выбор. Умные девчонки прежде всего хотят сформировать себя, кем-то стать.
— В советское время, чтобы девушка сделала какую-то карьеру, пробилась, ей надо было идти на компромисс, стать комсомолкой…
— Комсомолок было сотни тысяч, и редко кто из них думал о карьере. Карьеристки шли в комсомольские секретари, или под руководителей. При любом строе девушки и женщины хотели бы выйти за того, кого любят беззаветно.
— Я-то думаю, что Советский Союз очень сильно поломал всю нашу нравственную жизнь.
— Не надо на этот Союз наговаривать лишнее. Да у тебя была прекрасная семья — и у твоих родителей, и ваша с Веславой и Олегом. Я очень любила видеть вас вместе. Разве власть вмешивалась в твою личную жизнь?
— Ничего себе! А «Метрополь»?
— Это литературные дела. А мы говорим об искренности любви.
— Советская власть не давала мне ездить к моей жене в Польшу после «Метрополя». Когда мы останавливались с ней в советских гостиницах, я платил за койку 2 рубля, а Веслава — 25. Иностранка! Все-таки тот советский яд распространялся на всех! Мне кажется, мы все сейчас переживаем крупный моральный кризис, из которого выходим по-разному. Тогда всё и все были заморожены.
— Не очень ты был заморожен. Писал с редким озорством и даже наглым психологическим откровением. Такое позволял себе в своих книгах!
— Я был исключением.
— Не могу сказать, что только ты эпатировал власть и бросал вызов обществу.
— Но таких было не много…
— Все-таки не будем менять тему нашего разговора о современной женщине. В «Боге Х» ты пишешь о «Наташе Ростовой XXI века» — и видишь этот типаж в своей Женьке.
— Наташа Ростова была культовым образом XIX века. Сейчас другие образцы.
— О таких ты спокойно говоришь: «Новые бренды ей “до пизды”». Или: «Она не боится мата».
— Мат — факт языка. Пройдет время — и эти слова будут нормальным литературным языком. Интеллигенция и сейчас произносит матерные слова при стрессах или в каких-то особых обстоятельствах. Но есть слова потяжелее мата. Сказать человеку: «Ты козел», — куда оскорбительнее, чем покрыть его матом.
— Твоя книжка меня убеждает: к нам приближается, говоря твоими словами, «эротический рай отчаяния», и он порождает особую женскую породу, эдакую «самодельную, самоходную установку». И я чувствую в тексте книги авторскую радость от обладания вчерашней нимфеткой. Ты сам признаешь, что твоя героиня — преображенная русская Лолита, которая сейчас становится «чувственной осью истории».
— Надо признать этот факт.
Виктор Ерофеев — человек запредельной откровенности. В своих книжках он столько про себя наговорил, что можно разделить все его эротические мифы и приключения на шестерку молодых «ходоков» — и всем достанется.
— Виктор, сильнее всяких словесных аргументов убеждает меня в твоей победе ваша с Женей дочка Майя. Ты присутствовал на ее рождении?
— Присутствовал. Роды были короткие — всего 20 минут. Как только появилась головка, доктор сказала: «Вылитый отец». Майя — самостоятельная, очень наблюдательная, смышленая. И очень решительная. Хорошо знает, чего хочет. Только ничего не может пока сказать. Недавно мы семьей ездили к моей маме на ее восьмидесятилетие. Там были наши родственники из Петербурга. Мой сын Олег, вполне взрослый человек, посмотрел на Майю и сказал: «Очень смешная девчонка». Она уже знает, чего хочет.
— И это нежное существо день за днем будет вписываться в тот образ современной женщины нового века, который ты нарисовал в своей книге. Кем бы ты хотел ее видеть?
— Мне кажется, человек похож на скульптуру Микеланджело — из которой отсечено все лишнее. И тогда появилось идеальное.
— Но кто же в ней, подрастающей девчонке, будет убирать все лишнее?
— Самостоятельный умный человечек, она уберет все сама. У каждого есть свое назначение. Высшие силы присутствуют в этом выборе безусловно.
— Вы крестили Майю?
— Крестили, когда ей было 11 месяцев. Во время обряда она смотрела на всех с улыбкой.
— Когда выбирали имя, думали о Майе Плисецкой?
— У Жени бабушка — Майя. Мы думали и о греческой богине Майе, думали о Майе как великой иллюзии в мифах американских индейцев. Жена рожала ее в Париже — для младенца взята высокая планка… Мы полтора месяца жили в гостинице «Георг V» — лучшей гостинице в мире. Ее директор Дидье, мой друг, предоставил нам номер люкс.
— Ты популярен и легко сходишься с людьми. Тебе открывают даже королевские апартаменты за одно дружеское расположение.
— Директор гостиницы мсье Дидье был у меня в Москве, в этой же комнате. Увидел беременную мою жену и широким жестом пригласил: «Приезжай в Париж рожать». Мы и прилетели в Париж. Теперь, если Майя в 18 лет захочет получить гражданство во Франции, то у нее проблем не будет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});