что с ним делать?» По моему совету он перешёл в баритоны – и тут-то и началась его мировая карьера. Где с тех пор он только не пел! Счастье, что я смогла тогда ему помочь…
Дорнеман привела ко мне и Рауля Эрнандеса – именно его мы пригласили на роль де Гриё в опере Массне – её он готовил с той же Джоан Дорнеман. Мы с Робертом поняли, что это именно то, что нам нужно. И наши ожидания он в полной мере оправдал.
Любовь Казарновская и Франко Бонисолли
А вот де Гриё Пуччини… По отношению к этой партии среди певцов часто употребляется слово killer. Проще и по-русски – убойная, расстрельная партия. Неспроста – во всех четырёх актах она требует не только красоты голоса, но и просто незаурядной вокальной и эмоциональной мощи. Первый акт – «дуэт знакомства» с Манон и ария «Donna non vidi mai». Второй – дуэт Манон «Ти, tu, amore?..» и ариозо «Ah! Manon, mi tradisce».
И наконец, ария третьего акта «No!., pazzo son», та самая, в которой герой умоляет капитана отплывающего в Америку корабля взять его с собой. Если не ошибаюсь, именно о ней великий Беньямино Джильи писал как о самых драматических страницах современной итальянской оперы. Это, конечно, сформулировано очень мягко. Очень иносказательно. А говоря грубее, тенор в двух предыдущих актах уже порядком поиссяк, вымотался, и эта ария поётся уже окровавленными связками – именно так. Там сплошной надрыв, клокочущие эмоции, безумный какой-то темперамент…
И мы сразу сказали – Франко Бонисолли! Где сегодня такие де Гриё? Увы… Что такое Франко Бонизолли? Красивейший тембр. Голосовая мощь. Выносливость. Феноменальные верхние ноты. Личность!
Потому что пуччиниевский де Гриё – это Франко Корелли, это Марио дель Монако, это Нил Шикофф. Певец, который должен быть настоящим lirico spinto, обладать голосом с ярким драматическим окрасом. Именно таким, какой был у Бонисолли, который уже попел большой драматический, героический даже репертуар и при этом сохранил вокальную эластичность, без которой невозможно спеть – а не проорать! – пуччиниевского героя.
Не быть куклой!
Меня как-то спросили, что бы моя пуччиниевская Манон сказала Манон Массне, пожелала ей? Наверное, большой настоящей любви. Ты – пташка божия, которая скачет с рук на руки, с коленок на коленки, а я по-настоящему своего де Гриё люблю. Тебе недостает настоящего, сжигающего, большого чувства.
Ты женщина-судьба, femme fatale. Но при этом молодая женщина, которая, зная свои чары, зная своё сногсшибательное обаяние, сногсшибательные силы женские, не уходит в кокетство, ни в чём не становится куклой-пустышкой.
Манон – не дешёвка, и не след ей пускаться в грошовое кокетство. Она всегда сохраняет этот «воздух», это пространство, этот стиль «над». Да, она знает свою прелесть, знает магию всего, что я делает. Но при этом в подлинно драматический момент, в момент развязки, как в третьем акте с де Гриё, возникает настоящая, кричащая, не желающая умирать, боящаяся смерти, боящаяся до последнего потерять свою любовь женщина, потому что именно любовь и есть смысл её жизни.
Она не кокетка. Не куколка наряженная. А настоящая, стопроцентная, живая до последнего донышка, простая, милая, жаждущая счастья, любви и красивой жизни прелестная девочка, сторицей расплатившаяся за свои хотения… За это я её и люблю.
«…И ото сна опять восстав, читай усиленно устав»
Вскоре после того как Пуччини купил виллу в Торре-дель-Лаго, к нему зачастила компания ближайших друзей, с которыми его связывали общие воспоминания о не слишком сытых днях в миланских мансардах.
Но теперь-то деньги у них были! Отчего не повеселиться от души? И молодые жизнелюбы объединились в клуб, который, как и следующая опера Пуччини, был назван «Богемой». Как у всякого уважающего себя клуба, у него был устав.
Читаем – и завидуем!
1. Все члены клуба обязуются хорошо себя чувствовать и хорошо питаться.
2. Надоедливые люди с больным желудком, педанты и слабоумные в клуб не допускаются.
3. Председатель клуба помогает и одновременно противодействует кассиру, собирающему членские взносы.
4. Кассир имеет право смыться вместе с кассой.
5. Освещение осуществляется с помощью керосиновых ламп.
6. Строго запрещаются все приличные игры.
7. Запрещается молчание.
8. Мудрость не допускается даже в виде исключения.
«Mi chiamano mimi…»
От слова «богема» – la boheme – так и веет чем-то цыганским… От Богемии, региона в современной Чехии, где с давних времён во множестве жили цыгане, хотя само название области происходит от названия переселившегося в неё в первых годах нашей эры галльского племени Boi-Heim («дом бойев»),
А цыгане – это не только романтические костры, игра на скрипке и гитаре, звон золотых украшений и женские волосы цвета воронова крыла. Это и кражи, и жульничество, и отрывание подмёток на ходу, и демонстративное презрение ко всем и всяческим законам. Так что к середине позапрошлого века слово «богема» было едва ли не бранным.
Тому, что мы вкладываем в него совсем иной смысл, мы обязаны Анри Мюрже, автору романа, впоследствии переделанного в драму «Сцены из жизни богемы». А по драме этой и были написаны и знаменитые оперы Джакомо Пуччини и Руджеро Леонкавалло, и сарсуэла испанца Амадео Вивеса, и оперетта «Фиалка Монмартра» Имре Кальмана.
Настолько поразил современников – да и Пуччини тоже! – трогательный рассказ о свободных людях, молодых людях, которые в полной бедности живут как хотят, пишут и рисуют как хотят, перебиваются с хлеба на квас – точнее, на дешёвое вино, но при этом абсолютно счастливы. «Роман Мюрже – только роман ли это? – такой человечный, овеянный мечтой, такой весёлый и в то же время печальный, меня восхитил», – признавался потом будущий автор «Богемы».
Видимо, вспоминая собственную голодную юность в чердачной каморке на via Solferino в Милане, которую он делил с кузеном и младшим братом Микеле. «Еда на столе за вечерней трапезой всякий раз бывала такой скудной, что трое проголодавшихся юношей не спешили расправиться с ней, желая оттянуть печальную минуту, когда станет ясно, что есть уже просто нечего», – напишет много лет спустя один из друзей Пуччини.
Ни гроша в кармане, но зато – алтын в душе. «Богемой называют всякую интеллигентную бедноту, которая артистически весело и беззаботно переносит лишения и даже с некоторым презрением относится к благам земным» – так определяет суть явления выходивший как раз в те годы словарь Брокгауза и Эфрона.
Хотя был и другой