Читать интересную книгу Дело мерзкого снеговика - Николас Блейк

– О да, сэр. Несомненно. У него не хватило бы на это времени. Констебля вырубили в час ночи. Повар, как вы помните, показал, что слышал, как машина выезжала из гаража без пятнадцати два. К тому повороту, где машина увязла в сугробе, он успел бы не раньше, чем в 1.50. Чичестер, ближайшая к этому месту железнодорожная станция, за семь миль оттуда, это заняло бы у него не менее двух часов – по глубокому-то снегу. 3.50. А поезд на Лондон уходил из Чичестера в 4.05. Значит, у него оставалось не более пятнадцати минут, чтобы закопать тело. Он даже не успел бы отнести его подальше от кратчайшего маршрута между Истерхемом и станцией.

– Остается большой пробел во времени между нападением на констебля и выездом в машине Эндрю.

– Мы учитывали это, сэр. В этом интервале он убил мистера Ресторика и обыскал его комнату – вы сами видели, как тщательно он это проделал.

– Да. Все правильно.

Снова между ними повисла долгая тишина. Они сидели в истерхемском пабе. Едва только пробило полседьмого, маленький частный бар опустел.

Да, все очень даже резонно, рассуждал сам с собой Найджел. Но зачем Богану понадобилось так долго сидеть в Мэноре? Скорее всего, потому, что он не мог найти улики против себя в комнате Эндрю. Ясно, что Эндрю сказал ему о существовании этих улик, и тот не поверил, что Эндрю оставил их в каком-нибудь сейфе подальше отсюда, чтобы под страховаться, если с ним что-то случится. Но Эндрю и не подстраховывался. Ни в банке Эндрю, ни у его адвокатов, ни в его лондонской квартире ничего подобного не нашлось.

Полиция считает, что Боган нашел и забрал эти улики из комнаты Эндрю. О'кей. Но если так, зачем же он подписался под убийством Эндрю, сбежав и утащив с собой тело? У него было несколько часов, чтобы обставить все как еще одно самоубийство. Полиция сказала, это потому, что у него нервы сдали. Боган был подлым созданием, но у него не сдавали нервы. Даже на ленче с Найджелом в лондонском ресторане, уклонившись от обиняков Найджела, что, мол, полиция расследует его занятия и что в любой момент могут вскрыться беззаконные вещи, которые творились за этой ширмой, – даже тогда он и бровью не повел.

Все понятно: как и у всей прочей преступной породы, у него была безумная вера в безошибочность своих действий. Но это не меняло дела. Боган не из тех, у кого шалят нервы. Он не сбежал подальше после убийства Элизабет Ресторик; его маскировка была почти безупречной.

Ну хорошо, а зачем же тогда он убил Эндрю? Явно не из-за того, что у Эндрю были улики насчет его наркоделишек и шантажа; полиция сама бы это откопала – рано или поздно. Нет, должно быть, потому, что Эндрю мог изобличить его в убийстве Элизабет Ресторик. А почему Эндрю так долго не выдавал его? Было ли это чем-то вроде игры в кошки-мышки? Месть?

Месть! Вот-вот, уже теплее. Убей Боган Эндрю, только чтобы избавиться от того, кто знал за ним убийство Элизабет, и посчитай он, что это знание умрет вместе с Эндрю, то не сбежал бы. Но если же он знал, что игра по-любому окончена, и не сомневался, что это Эндрю схватил его за жабры, он бы обязательно исчез. Эта теория увязывалась и с тем, что Боган подождал приглашения в Истерхем, чтобы получить возможность и совершить убийство, и потом скрыться. В Лондоне, где все подозреваемые были под пристальным надзором, исчезнуть было бы гораздо сложнее.

Но на пути все равно остается несколько очень здоровых камней. Как Боган подмешал сонный порошок в грог или в сахар? И еще: если убийство было только из мести и не было нужды обыскивать комнату Эндрю, оставляя после себя еще и эти улики, зачем Боган так медлил покидать дом? Вообще, почему комната Эндрю оказалась в таком разгроме? Борьба исключена, ведь Эндрю должен был быть усыплен снотворным, как и остальные. А если Богану из-за чего-то не удалось усыпить Эндрю и борьба была, почему горничная не слышала шума?

Найджел взвыл. Полицмейстер участливо посмотрел на него поверх пивной кружки:

– Неважно себя чувствуете, сэр?

– Я чувствую себя как Лаокоон [33], как какой-то цирковой трюкач, связавший себя семьюдесятью узлами и забывший, как надо освобождаться.

Они поднялись, собравшись уходить. На деревенской улице Филипс снова заметил, что погода, похоже, меняется. Найджел не совсем честно отвечал, что и сам заметил какую-то перемену в этой словно навеки опустившейся на землю стылости, но в животе у него возбужденно кольнуло предчувствие грядущих свершений, то самое окрыляющее чувство поэтов, когда к ним идут новые строчки.

Распрощавшись с полицмейстером, Найджел зашагал к Дауэр-Хаус, где после исчезновения Эндрю Ресторика собирался пожить. Когда обед был окончен, он уговорил Клариссу Кэвендиш снова вернуться к теме Элизабет и Эндрю. Они очень сдружились за ту неделю. Долгие беседы в прелестной гостиной мисс Кэвендиш сблизили их троих, потому что оказалось, что мисс Кэвендиш от всей души любила молодых Ресториков. На фоне их ущемленных душ и расшатанных нервов величаво выступала ее душевная скорбь. Она никогда не нарушала их привычки к уединению и не пользовалась их взаимной близостью. Они всегда оставались для нее «сонными детьми», знать не зная о любви Клариссы к их отцу. Но все их детство, и потом, когда они, уже взрослые, приезжали в Истерхем, она учила их – с материнским самозабвенным вдохновением, в котором блистала острая академическая грамотность.

Сейчас, сидя в кресле с прямой спинкой и упокоив руки на трости из слоновой кости, она в который раз вернулась к своей любимой теме:

– Бедная Бетти. Она посетила этот мир, опоздав лет на двести. В наше время, – старая леди с укоризной подняла палец, печально улыбнувшись, – в то время, которое я называю нашим, ее жизнестойкость сумели бы достойно оценить. Исторические книги свидетельствуют: мы были невозможными энтузиастами. Пусть даже и так, но мы не стеснялись своих чувств. Мы теряли разум от любви. Мы выплакивали горе до дна, и наша смерть была для нас достойным венцом. Когда мы пили, мы оканчивали день под столом, а не в исповедальне и не в аптеке. Бетти могла стать истинной царицей своего дома. Вы, конечно, слышали анекдот о герцогине Мальборо, – ее сверкающие черные глаза с капризной ревностью стрельнули в сторону Найджела, – как она говорила своему другу: «Сегодня герцог вернется домой и дважды осчастливит меня в своих ботфортах». Я полностью одобряю такое поведение – боюсь, оно не по зубам этим современным светским людям. Надеюсь также, что не окажусь слишком развязной, если скажу, что такая геройская порывистость отошла в прошлое. Мужчины, если пользоваться штампованными фразами, больше не мужчины.

– Из-за этого Бетти и сошлась с Биллом Дайксом?

– Метко мыслите, мой милый Найджел. Воспитание мистера Дайкса оставляет желать лучшего, но он, по крайней мере, не роняет достоинства того класса, из которого вышел. Я чувствую, он способен понравиться любой женщине, даже не изображая перед ней ни ангела, ни диктатора, ни свинью. Чем больше я думаю о Хиварде и Шарлотте, тем больше склоняюсь к мысли, что призвание нового мира – разрушить равновесие старого. Любой женщине может прийти в голову идея найти себе вместо мужа лишь постельного партнера, которым можно руководить, но это неестественно, и довольно скоро она это поймет.

Вилл Дайке сумел бы одержать над Бетти верх – за это она и не променяла бы его на всех молодых людей, которые ведут себя как коврики. Я заявляю, что эта современная мода на безвольных телков тлетворна для самой женской сути. Бетти нужна была сильная личность.

– Думаете, Эндрю тоже жил не в свое время?

Кларисса печально смотрела на пляшущие языки огня. В глазах ее показались слезы.

– Эндрю – это настоящая трагедия. У Бетти была хоть какая-то жизнь, пусть и похожая на бесплодное цветение. А Эндрю так и не начал жить. Вы можете сказать, что у него было все – внешность, деньги, свободное время, ум; но все равно, он был полностью бесплоден, крайне бесплоден. Я не преувеличиваю. С тех пор как это случилось с Бетти в Америке, его словно демоны преследовали.

– Вы хотите сказать, что он не мог простить себе своей глупости – невнимания к сестре?

– Это, и не только. Будьте любезны, вообразите тот шок после скандала с бедняжкой Бетти, который испытал юноша, никогда не сталкивавшийся с настоящим злом. Эндрю – а я должна признавать некоторые недостатки даже за своими любимцами – был заученным ослом. Вот почему я и считаю, что его идеи, а они были очень возвышенными, он получил по наследству, а не на основании жизненного опыта. Но даже это меркнет перед лицом их непостижимой целостности друг с другом. Я уже говорила вам, они были как близнецы. Вспоминаю, как в детстве, если Бетти снились кошмары, Эндрю прибегал к ней и утешал. Он говорил мне, что почему-то знает, когда ей снятся кошмары. Ее кошмары будили его, и он был так потрясен, будто те приснились ему самому. И вот тогда, когда Бетти переживала эту ужасную агонию жизни далеко отсюда, Эндрю, я не сомневаюсь, переносил это намного тяжелее, чем обычно полагается любящему брату.