Читать интересную книгу Пророки богов или Импотенты - Виктор Сафронов

Пока мы сориентировались по поводу пропажи, пока лазили по сугробам в поисках его схрона-берлоги, где он, самым естественным образом пытался выспаться. Пьяный дурак — на таком морозе, это ж верная смерть… Мы сами потеряли сознание, но не на долго… Истошные вопли, слезливые причитания и народные плачи, которые хорошо слышны миру мёртвых, быстро привели нас в чувство.

* * *

Протерли глаза, сбили с ресниц сосульки. Увиденная картина нас испугала и позабавила одновременно.

Над Федей стоял белый медведь, на котором был одет ошейник с передатчиком, а лапой он катал беднягу по заснеженной тропинке. Казалось, что мишка улыбается с удовольствием вслушиваясь в издаваемые вопли вонючего лакомства.

Нет на свете лучше птицы, чем свиная колбаса — я не мог понять, откуда взялись эти берущие за душу простые слова, наверное, от выпитого спирта. После этого выхватил, дедовскую трофейную зажигалку и начал крутить колёсико. На морозе огонь не схватился, зато бензиновый запах успешно распознавался — запах нечистой силы идущий из преисподней. Пришлось на ходу срывать колёсико и брызгать бензином на шкуру не убитого мной медведю. Басом больше чтобы отогнать собственный страх я что есть мочи закричал: «Изыди, сатана!».

Медведь вздрогнул, с шумом втянул ноздрями в себя бензиновый воздух, покрутил лапой у виска и пропал, просто растворился в надвигающейся вьюге.

— Федя! Чего лежишь? — Нервно поинтересовался я у новоиспеченного корма-натуралиста. — Вставай, беги за ним.

— Зачем это…? — стуча зубами и заикаясь, попытался сострить он. — К чему..?

— Спасибо надо сказать водоплавающему теплокровному за то, что нам троим жизнь спас. — Моё негодование его тупостью не знало границ, да я сам уже готов был бежать за ним. — Дурья твоя башка… Мы запросто могли здесь замёрзнуть.

— Как это?

— Во сне дорогуша, во сне — вмешался в разговор, чуть ошалевший от всего происходящего Муранов.

* * *

Пришлось проявить твёрдость и принципиальность. Отменить все намеченные привалы и собрав последние силы в один кулак, броском преодолеть оставшиеся восемьдесят метров пути. Последние шаги мы совершали как римские легионеры, триумфаторы и победители галльских племён — под гром салютов, аплодисментов и крики «бис-браво».

Все 80 метров пути, Федя с удивлением ощупывал свои одежды и бормотал себе под нос примерно следующий текст:

— Ты, смотри, не порвал, кажись комбез… — Он ухватывал себя за отстёгнутый зад и еще больше удивлялся. — Кости кажись, целы… Ну и время. Посередь дороги хватают, по ей же — катают… И вонь из пасти говном. Спасибо святому человеку, опять меня спас. Если бы не ты, всё, кранты…

* * *

На следующий день видел я это воняющее бензином медвежье чудо на помойке коммуны. Застолбил «водоплавающий беляк» ничего себе, хлебное местечко, сытное.

Как я потом узнал, ошейник с радиомаяком ему пришпандорили полярники. Повесили и рады. Сейчас есть чем отчитаться о титанической работе по вопросам исследования жизни белых медведей и сохранения их популяции в условиях надвигающейся глобализации и цивилизации. Под эти экологические частушки и припевки, можно еще колотнуть пару двойку грантов и безбедно перекантоваться на острове, под хорошую оплату, северные надбавки и создание уверенности в завтрашнем дне.

Жулики! Одно слово — проходимцы.

ГЛАВА 41 Север. Коммуна. Прибытие

Гоминиды — семейство отряда приматов; включает в себя, как ископаемого человека (питекантроп, синантроп, неандерталец), так и современных людей. Да и чёрт с ними, с гавнидами твоими, главное это, то, что дальше ждёт суровых покорителей арктических широт. Будут ли у них незапланированные ночевки в иглу, смогут ли преодолеть сюрпризы и соблазны погоды?

Следует сказать главную правду, которая тревожит и волнует, и держит за горло большой мохнатой лапой, и ко всему прочему большого оптимизма и душевного подъёма не обещает. Все эти слова относятся непосредственно к встрече с большим и белым медведем. Встреча, ладно, помахал ручкой с борта вертолёта и лети дальше, а проживание бок о бок? То-то же. Вот в чём закавыка.

Божьи твари, белые медведи питаются в основном тюленями-нерпами. Это противостояние «едок — корм» длится не один десяток тысяч лет. За один присест избалованный гурман мишка может слопать до 20 килограммов тюленьего корма. Пожрёт и уляжется рядом, охранять, спать и переваривать.

Сами нерпы стать звеном в пищевой цепочке не стремятся. Очень сильно противятся желанию быть чьей-то пищей, и для достижения желанной цели плавать и размножаться, строят разные хитроумные планы и изворачиваются неимоверно.

Медведи этот крупный тюлений планктон добывают терпением, выдержкой и самодисциплиной. Бывало притаится у полыньи (а мы из своего убежища наблюдаем), как только тушка жертвы появиться из воды, а то и высунется по пояс, мишутка хрясь лапой по ейной роже, глушит или ударом сразу ломает позвонки, после чего выбрасывает на лёд. Всё. Кушать подано прошу членов семьи присоединяться к трапезе. Лапы можно не мыть, так вкуснее.

Обычные, но, очень полярные исследователи таких ударов (это я на Муранова знатока полярных и среднеазиатских пустынь, намекаю) пояснили мне неразумному и не понимающему настоящего вкуса к жизни, следующий фокус. Если бы таким затейливым ударом попали по твоей голове, к которой приделана морда лица, то она летела бы далеко, с удивлением вращая глазами и издавая непечатные, печальные крики. Проще говоря, произошел бы отрыв приспособления, которым я ем и пью от основного туловища с горькими последствиями.

Много повидавшие полярные старожилы, зная мой строптивый горячий норов, особенно по вопросу пожрать-выпить особо предупредили меня. Пока косматый беляк не насытиться, не стоит пытаться без огнестрельного оружия, забирать у него добычу, с криком подстреленной чайки: «У нас закуска скончилась».

Голос инструктора звучал убедительным и убаюкивающим сигналом ко сну, особенно мне понравилась заключительная фраза: «Если, конечно тебе не хочется, чтобы твоей головой, медвежата играли в водное поло и футбол?»

— Ладно, понял, — с некоторой долей сомнения, по поводу того, в те ли сани я влез, успокаивал их. — Не буду, обещаю.

* * *

Когда мы выбрались из вертолета и добрались до гостеприимной избушки, нас самолично встретил староста коммуны Егор Моисеевич Кронштейн. Увидев Жорку Муранова, вытянулся по стойке смирно и гаркнул приветствие «здражелтовкомдир» с попеременным прикладыванием рук к голове одетой в роскошный малахай.

— Только не говори, что я хорошо выгляжу, — растягивая фальшивую улыбку, простуженным сапом начал кокетничать Кронштейн.

— Я постараюсь, — потупя глаза и стараясь не заржать, обнадежил его прибывший сослуживец. — Хотя хочется так, что скулы сводит, значит, придётся себе рот зашить.

В момент приветствия и прохождения гарцующим шагом вдоль строя почетного караула с тем, кому отдавали честь, стали происходить странные вещи. Жоржер приосанился, приобрел еще один подбородок, стал шире в плечах, походка стала чеканной и упругой. Со стороны казалось, что с него, как с высокогорного яка, стала облазить шерсть, в которую он был укутан, и на смену ей стали появляться элементы общевойсковой, а потом и парадной формы офицера. Заблестели награды. Большая маршальская звезда майора-ракетчика засияла на его эполетах.

Через несколько минут парадная форма перестала притягивать взгляды. Мы с Федей отодвинулись на пару шагов, чтобы удобнее было наблюдать за двумя смешными, хлюпающими носами мужичками. Однако и я, и Федор вели себя достойно, их слезливую лирику не комментировали и пальцем в их сторону, типа, гы-гы-гу, не тыкали.

Теплота встречи объяснялась тем, что эти ребята в одно и тоже время, скованные присягой позабытой Родине, служили здесь военными. Правда, в начале 90-х Муранов, отправился дослуживать в Среднюю Азию, говорит, шутник, там дурь была круче и торкала, часа на четыре, в полную кашу, но мы-то знаем, что он там крепил ядерный щит со стороны исламистов из НАТО, а Кронштейн остался на северной надбавке, т. к. привык.

Именно Егор Моисеевич Кронштейн, будучи старшим прапорщиком войсковой части, занимался консервацией станции, увязкой и утруской оставленного военного имущества, вывозить которое на материк, было себе дороже. Да и кому на материке нужно это старое заржавевшее и заплесневевшее барахло.

Что касается вверенных военных ценностей — то наиболее ценную часть Егор сложил в шахты, мелом, что необходимо пометил. Самое ценное для ведения домашнего хозяйства сложил в вещмешок, а остальное в морской контейнер и отправил до хаты на материк под присмотр строгой жёнушки. Остальной неликвид отдал полярникам расположенным поблизости, т. е. постоял короткое время на раздаче вещевого довольствия и побывал в роли верховного благодетеля, который и постарался обеспечить страждущих всем необходимым. Христос накормил пять тысяч человек пятью ячменными хлебами и двумя рыбами. Кронштейн постарался от него не отставать — хотя народу было намного меньше, да и с хлебом затык.