Читать интересную книгу Кристмас - Александр Варго

– Сверхчеловеком, – повторил Бакунин, – есть понятие такое. Был у меня любимый немецкий философ Ницше. Так вот: у него есть теория избранности. Ты можешь в силу рождения, проявления силы воли встать над другими людьми. Они стадо, а ты – бог! Не зря книга Ницше даже у Гитлера на столе лежала. И теорию он эту же проповедовал. Если бы только теорией и ограничился. А то стал и на практике осуществлять, причем в мировом масштабе. К чему это привело фюрера, ты, надеюсь, знаешь. Так и я, только в своих пределах. Вместе с друзьями завалил бродяг на кладбище. Да еще с особой жестокостью, чтобы силу воли воспитать и среди других выделиться. Самое ужасное, что среди них и ребенок маленький был. «Сверхчеловеком» я от этого, естественно, не стал, зато впал в другую крайность: мир недостоин меня – значит, надо из него уйти. И ушел бы… Мать раньше с работы вернулась и «Скорую» вызвала. Вот, собственно, и все, – невесело закончил Сергей. – Противно было слушать?

Женя неожиданно по-матерински чмокнула Бакунина в лоб:

– Ты же раскаялся, – она пристально посмотрела на Сергея. – Носил все в себе и мучился?

– Раскаялся, – он вымученно улыбнулся. – Только тем бомжам от этого не легче. Они жили своими маленькими заботами и, наверное, строили свои планы на будущее. Я только сейчас понял, что бродягами становятся не только алкаши и наркоманы. Бывает, сложится жизнь так, что исправить ничего нельзя. Как у нас сейчас. Кстати, те двое, что со мной «сверхлюдьми» пытались стать, уже в земле. Бог, наверное, наказал. А я на подходе. Даже если вдруг каким-то чудесным образом удастся отсюда выкарабкаться – точно в церковь пойду, покаюсь, а потом в ментовку сдамся.

Женя, напряженно покусывая ноготь, повернула к Сергею свое круглое миловидное лицо:

– Я тоже тебе расскажу, – чувствовалось, что эти слова даются девушке с большим трудом. – Я ухаживала за больной теткой, которую мать привезла в нашу квартиру. Она капризничала, как, наверное, и все больные люди. В принципе это ведь можно понять, если захотеть. А я не хотела. От тетки плохо пахло, ей надо было по расписанию давать таблетки. Короче, никакой личной жизни. Подружки бегут на дискотеку, а я работаю сиделкой. Потом пошли горшки, проблемы с памятью, зрением, слухом. Я стала желать ей смерти, а затем и вовсе помогла отправиться на тот свет: не дала нужное лекарство, не вызвала «неотложку».

Сергей хотел сказать что-то успокаивающее, но передумал. Не то время и место.

– Самое интересное, – продолжала меланхолично Евгения, – что, когда она умерла, мне стало не хватать этого привычного графика жизни. Мне не надо было ни о ком заботиться, и я мучилась от этого. Когда выкидывали на свалку теткино старье, эти несчастные коробочки с пилюлями, я незаметно спрятала ее старые очки. Потом украдкой доставала их, рассматривала и плакала. Вот такие дела.

Бакунин повернул голову и увидел, что у Жени из глаз покатились слезинки.

– Я вижу, ты тоже сильно переживаешь, – сказал Сергей. – Но что сделано, то сделано, время вспять не повернуть. Надо жить с этим дальше.

Он обнял девушку, и она доверчиво прижалась к нему.

Деревня Чертовка, «Алексеевский хутор»,Воронежская область,Борис Арбузов,ночь 30 декабря 2008 г.

Смотрю на потолок. Тело снова ломит, скручивает так, что хочется лезть на стенку. Только вот сил, чтобы лезть на эту самую стенку, нет. В бессильной ярости кусаю и грызу губы, подбородок уже весь в крови. Жду, когда дадут очередную дозу.

Сейчас я уже не могу с точностью сказать, когда этнограф и историк Арбузов Борис Николаевич стал законченным наркоманом. Одно могу утверждать точно – костлявое, бледное существо, которое лежит сейчас, скрючившись на этой кровати, завернутое в вонючие одеяла, не имеет ничего общего с человеком, который несколько лет назад приехал в эти места, чтобы подлечить близких…

В моменты просветления, когда заканчивается кратковременная эйфория после утоления «жажды», а момент ломок еще не настал, я вспоминаю свою семью. Милую, добрую Леночку с ее красивыми, музыкальными пальцами и вкусными губами. Когда перед лицом встает образ Верочки, ее наивные, трогательные глаза с длинными ресницами и ее звонкий заразительный смех, я вою от горя, царапая себе лицо в кровь. Они внизу, мои родные, и один бог знает, почему так все получилось.

Сегодня во сне я видел Пелагею Герасимовну. Она была одета во все белое, на голове тоже белый платок. Бабушка хитро улыбалась и куда-то шла, едва касаясь земли босыми ногами. Иногда она оборачивалась, маня меня пальцем. Я послушно шел за ней, внутренне понимая, что это плохой знак. Все знают, что, когда тебя зовет во сне умерший, это означает приближение смерти. Но мне почему-то не было страшно.

«ТЫ ПОМНИШЬ, КАКОЕ ЗАВТРА ЧИСЛО?» – слышу в голове ее голос, спокойный, но строгий.

Я киваю. Конечно, помню, ведь завтра Новый год. Как об этом можно забыть?!

«УХОДИ. ПОМОЛИСЬ ЗА СВОИХ РОДНЫХ И УХОДИ» – шепчет голос, и вдруг бабушка исчезает. Затем я вижу ослепительно-белый свет, и мир тонет в липкой пустоте.

Я открываю глаза, облизываю прокушенные губы. Шершавый язык срывает подсохшую корочку, и я ощущаю солоноватый привкус крови.

(Ты помнишь, какое завтра число…)

31 декабря. 200… 2008 года. Я застонал, извиваясь на кровати.

В черном сознании каким-то непостижимом образом сверкнул проблеск, который, словно комета в безлунном небе, прочертил:

Идол Смерти.

Я лежал, комкая провонявшие мочой одеяла, повторяя про себя как заклинание:

«Легенда. Легенда, которую рассказала Пелагея…»

Деревня Чертовка, «Алексеевский хутор»,Воронежская область,30 декабря 2008 г.

Утром повалил густой и мокрый снег.

Сергей и Женя еще спали. Макс после разговора с мнимым инвалидом сел на стул возле окна и так просидел всю ночь, неотрывно глядя на улицу, заваленную снегом. К утру стоявшая перед ним пепельница была заполнена окурками до самых краев.

Борис, Андрей и Ангелина завтракали. Моченые яблоки, квашеная капуста, маринованный чеснок, копченая свинина – все было хаотично разбросано на столе в комнате бывшего патологоанатома Бориса. Глядя на него, уже никто не смог бы сказать, что пару часов назад этот человек играл роль умирающего инвалида с парализованными ногами и гниющей кожей.

– Как там наши голубки? – спросил он, с аппетитом обгладывая свиное ребрышко.

– Спят. Как иначе, если проворковали всю ночь, – доложил Аникеев-младший. – А этот Максим Фирсов после вашего разговора недельный план по куреву перевыполнил.

– Пускай покурит, на его месте у любого мозги будут пухнуть, – сказал Борис, вытирая руки и рот смятым полотенцем. – Перед ним сейчас дилемма, нравственный выбор. Гениально я придумал, куда там старине Шекспиру с его «Гамлетом». Вот ты, Андрюха, замочил бы своего старшего брательника, если бы приперло? – он посмотрел на бывшего участкового немигающим взглядом.

Тот покряхтел, помялся и ответил:

– Не знаю.

Главарь пришел в совершеннейший восторг. Он обнял Андрея и тихонько боднул его лбом:

– За что я тебя люблю, так это за честность. Ты у нас всегда такой был, в отца. Он был честный и принципиальный, а для прокурора эти качества опаснее саркомы легкого. Вот вам ирония судьбы: папа, заслуженный работник юстиции, – под гранитным памятником. А сынки сгноили не один десяток человек, а в кое-каких делах пользуются и его старыми связями. Сидят, едят копченую свининку, запивают коньячком и наслаждаются жизнью. Как говорил библейский царь Екклесиаст: «Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников».

Младший Аникеев потянулся за бутылкой коньяка, но Борис убрал ее и перешел на деловой тон:

– Хватит! Пить будем потом, как Новый год отметим. Кстати, как там дела с расходным материалом?

– Два жмурика в подвале, один в яме, другой в избе, рука и голова в холодильнике, – отчитался майор в оставке, потом поправился: – Бабу из ямы я вынул. Для сегодняшнего представления, так сказать.

– Заводи «уазик», собирайте все с Бором, и в яму, никаких представлений. Ветками хорошенько замаскируйте, – приказал Борис. – Потом будет представление. Размялись для начала, и хватит! Все раскидано кругом. Хотя и должны свои люди просигналить, если кто из серьезных господ сюда пожалует. Сам знаешь: береженого бог бережет, а дурака конвой стережет. Кстати, как Бор?

– Отходняк, – поморщился бывший участковый. – Сейчас я его приведу в норму.

– Ты смотри не переборщи с нормой, – наставительно произнес Борис, – это я тебе как врач говорю. «Дури»[5] у нас еще хватает? А то и я иногда в охоточку…

– Наркопритон целый год можно содержать! – усмехнулся Андрей.

– Ладно, иди. С утра, по холодку, сделай дело, – похлопал его по плечу старший брат.