Читать интересную книгу Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

Сегодня нас послали на сбор огурцов. Поле находилось рядом со строящимся коровником. Пока учителя разбирались с бригадиром, ученики лазили по кирпичным кладкам, запрыгивали в огромный бак для раствора и с визгом раскачивались. «На море качка!» — азартно кричали ребята и, переусердствовав, так накренили железную махину, что девчонки кубарем выкатились на землю, потирая ушибленные места. Бригадир прогнал нас пастушьим хлыстом.

Но я уже завелась. Мне не терпелось продолжить разминку. Повинуясь острому любопытству, часто побеждающему во мне осторожность и заставляющему отступать воспитанности, я подошла к студенческому строительному отряду, который расположился на досках возле своего объекта, и принялась дразнить студенток, вызывая их на борьбу. Они снисходительно поглядывали на меня и отмахивались как от назойливой мухи. Наконец, одна не выдержала и решила проучить меня.

Это была рыжеволосая девушка крепкого сложения. Я не ожидала противника такой весовой категории и сначала растерялась. Но уже в следующий момент рассудила: «Кинуть ее через себя не удастся, а удержать в одной позе, пожалуй, смогу».

— Я второй год работаю в стройотряде, считаюсь самой сильной, — небрежно, но горделиво сообщила златовласая. — Обо мне песню поют: «Рыжая, рыжая, где ее ни тронь, везде горит огонь».

— Ты городская и работала с городскими? — уточнила я и тут же вцепилась в руки студентки чуть выше локтя.

Она повторила мое движение. Я наклонила ее вправо и замерла. Сколько девушка ни старалась, выпрямиться не смогла.

— У! Жилистый чертенок! Откуда только силы берутся? — удивилась студентка и опустила руки.

— Строимся мы, — ответила я спокойно и подумала: «Взрослая, а не сообразила оторвать меня от земли. Я же для нее пушинка!»

От скуки начала приставать ко всем девушкам подряд. Обхвачу сзади, сожму как клещами и не выпускаю до тех пор, пока не скажет «сдаюсь». Наконец, студенты «проснулись». Им понравился мой мальчишеский задор. Они хохотали, активно участвуя в неожиданном развлечении.

— Не разнимешь мои руки, не откроешь «замок», если только сломаешь, — смеялась я.

— К такой попадешь — не вырвешься, — дразнили меня парни.

Я смущалась, но игру не прекращала. Один невысокий худенький студент подошел ко мне сзади и обнял за плечи. Меня возмутила его бесцеремонность. Я баловалась с девушками и не давала повода парням приставать ко мне! В назидание, я отшвырнула студента так, что он отлетел метров на пять. Ярость не прошла, и я снова подскочила к обидчику, желая надолго отучить его от вольного обращения. Но тут из-под ресниц увидела обескураженное, страдальческое лицо девушки, со слезами на глазах смотревшей на мою жертву. И такая боль отразилась в ее взгляде, что мне сделалось не по себе. Глянула на поверженного: жалкий, растерянный вид, обмяк. Я унизила парня перед его девушкой? Перед городскими силой похваляюсь? Идиотка безмозглая! Краска стыда залила лицо. Я отвернулась и пошла за коровник. Хорошо, что одноклассники не видели моей позорной выходки! «Я же не со зла. Тормоза подвели. И к тому же он заслужил наказание!» — оправдывалась я перед собой.

Слышу позади себя шаги. Ничего не успеваю сообразить, как сильная рука поднимает меня вверх. Вижу строгое лицо высокого студента крепкого сложения. Сразу представила, как некрасиво болтаю в воздухе тощими руками и ногами, не имея опоры и возможности сопротивляться. От понимания неловкости своего положения чуть не разревелась, но сдержалась и только сердито объявила:

— Твоя взяла. Видно, мифы Древней Греции читал.

— Случалось, — засмеялся студент и опустил меня на землю.

Когда я понуро направилась к своему классу, студент неожиданно пригласил меня поработать в их бригаде. Я не могла отказаться от столь лестного предложения. Учителя позволили мне один день «повоображать», с условием, что отработаю свою норму на прополке с другим классом. Я согласилась.

Бригада студентов трудилась на совесть. Каждый выполнял свое задание, без которого могла бы тормозиться работа других. Все понимали такую связь и не подводили друг друга. Меня поставили помогать девушке, которой в тот день нездоровилось. Я попросила отпустить ее. Хотела доказать, что в состоянии справиться с работой одна.

Труднее всех было руководителю группы. Его энергия и нервы уходили на борьбу с разгильдяйством поставщиков строительных материалов. Он был слишком интеллигентным, чтобы материться. Размешивая раствор, я наблюдала дикую и грустную сцену.

Преподаватель:

— Скажите, пожалуйста, я могу надеяться на то, что грузовая машина прибудет завтра к восьми часам утра, и мы сможем получить на заводе кирпич?

Шофер:

— Чего пристал. Когда смогу, тогда и приеду. Мать твою...

Преподаватель:

— Не сможете ли вы подвезти меня сегодня в конце рабочего дня к складу с цементом?

— Топай по грейдеру пешком. Там подцепишь шофера за бутылек. Я в таксисты не нанимался...

Шофер, чувствуя свою полную безнаказанность и зависимость от него доцента, пренебрежительно смотрел на «умника в очках» и наслаждался, как ему казалось, своим превосходством. Тактичный и сдержанный руководитель сумел не опуститься до грубостей. А мне хотелось схватить доску и отгулять недоумка. Преподаватель, подойдя к студентам, только и сказал: «Молодой человек не обременен воспитанием».

Вечером я сидела у костра вместе со студентами, слушала их песни и разговоры. Из школьного сада, полного волшебных чар, долетали запахи ночной фиалки. Еще были видны у горизонта гребни тихо дремлющих островерхих елей. На близлежащих улицах перекликались неугомонные ребятишки. Потом заря отпылала. Сумерки уплотнились. Прорезались первые звезды.

Мне представлялось, что мы находимся на дне огромного черного древнего котла, в центре которого еще теплится огонь, а дальше, вокруг нас, — таинственная неизвестность! Как-то сами собой слова перешли в стихи, про ночную тишину, деревенские просторы, неугасающую бесконечную жизнь планеты... Все это, в сущности, казалось мне таким очевидным. Я смотрела на причудливую игру слабеющих языков пламени затухающего костра. От малейшего ветерка они вздрагивали и оживали, а угли превращались из черно-серых в красно-черные, панцирные и дышали загадочно, печально.

Песни студентов тоже постепенно угасали. Я сидела завороженная тишиной ночи, грустными лирическими мелодиями усталых студентов, душевной обстановкой их дружного коллектива, который в моем воображении был трогательно-нежным, добрым, духовно единым, но очень хрупким, полным нерастраченной любви, желаний и огромной веры в свое и вселенское счастье. Все вокруг дышало их молодостью и радостью.

Боже! Сколько ярких чувств я ощущала вокруг себя! И трепет нежной неуверенной любви, и юношескую самоуверенность, и восторженную искренность, и глубокую, одухотворенную печать неосуществленного! Море чувств пленяло и опьяняло меня, а прохлада летней ночи увлекала в восхитительную бесконечность неба, ввысь, куда улетели столбы искр от костра.

И тут в центр круга вышел руководитель группы. Он, как и студенты, был в кирзовых сапогах, в спортивной шапочке и свитере. Ребята приветствовали его аплодисментами.

Сначала его гитара тихо роптала, сопровождая песню на иностранном языке. Потом звучала тоскливым надрывом безысходности «Денег не водится...». Эта песня выбила меня из нормальной колеи. Я привыкла к героическим, торжественным, восторженным типа: «Березы», «Родина», «Песня о встречном». Только пронзительная, щемящая любовная тоска «Албанского танго» иногда нарушала покой наших юных сердец на школьных танцевальных вечерах. И вдруг зарыдали «Журавли»: «Там под небом чужим...» Я стояла потрясенная. Я плакала.

Вдруг преподаватель лихо сделал поворот на сто восемьдесят градусов, рванул струны и запел:

У девушки с острова Пасхи