сельскохозяйственную академию в Москве. По воспоминаниям Анны Григорьевны, именно брат натолкнул её мужа на идею
«Бесов»: «Это был роман “Бесы”, появившийся в 1871 году. На возникновение новой темы повлиял приезд моего брата. Дело в том, что Фёдор Михайлович, читавший разные иностранные газеты (в них печаталось многое, что не появлялось в русских), пришёл к заключению, что в Петровской земледельческой академии в самом непродолжительном времени возникнут политические волнения. Опасаясь, что мой брат, по молодости и бесхарактерности, может принять в них деятельное участие, муж уговорил мою мать вызвать сына погостить у нас в Дрездене. <…> Брат мой всегда мечтал о поездке за границу; он воспользовался вакациями и приехал к нам. Фёдор Михайлович, всегда симпатизировавший брату, интересовался его занятиями, его знакомствами и вообще бытом и настроением студенческого мира. Брат мой подробно и с увлечением рассказывал. Тут-то и возникла у Фёдора Михайловича мысль в одной из своих повестей изобразить тогдашнее политическое движение и одним из главных героев взять студента Иванова (под фамилией Шатова), впоследствии убитого Нечаевым. О студенте Иванове мой брат говорил как об умном и выдающемся по своему твёрдому характеру человеке и коренным образом изменившем свои прежние убеждения. И как глубоко был потрясён мой брат, узнав потом из газет об убийстве студента Иванова, к которому он чувствовал искреннюю привязанность! Описание парка Петровской академии и грота, где был убит Иванов, было взято Фёдором Михайловичем со слов моего брата…» [
Достоевская, с. 211–212]
Конечно, история замысла «Бесов» была намного сложнее, но бесспорно, что у писателя с братом жены, несмотря на солидную разницу в возрасте, отношения сложились близкие и дружеские. Летом 1877 г. Достоевские отдыхали в имении Сниткина Малый Прикол под Курском.
Семейная жизнь Сниткина не была безоблачной — он то разъезжался, то съезжался со своей женой Сниткиной Ольгой Кирилловной, у которой был бурный роман на стороне. В переписке Достоевского с женой перипетии семейной драмы Сниткиных упоминаются неоднократно. К примеру, в ответ на очередное сообщение Анны Григорьевны на эту тему писатель в письме от 18 /30/ июня 1875 г. из Эмса эмоционально отвечал: «То, что ты пишешь об Иване Григорьевиче, просто ужасно. Нет, с этой сукой надо поступать как с собакой, а не человеком. Она ещё наделает ему неприятностей небось. Вот если б он решился наконец окончательно разойтись с ней (то есть отречься от надежды и намерения жить опять вместе), то тогда бы он мог поступить и спокойно и строго, и это бы могло её наконец вразумить…» Впоследствии Сниткина вернулась к мужу окончательно и Достоевский к ней «подобрел».
В день смерти Достоевского Сниткин совсем случайно приехал в Петербург и стал для сестры, можно сказать, ангелом-хранителем: «Приезд брата в столь горестное время я считаю истинною для меня Божиею милостью: не говорю уже о том, что присутствие любимого брата и искреннего моего друга было для меня некоторым утешением, но теперь около меня оказался близкий и преданный мне человек, у которого я могла просить совета и которому могла поручить все мелкие, но многосложные заботы по погребению тела Фёдора Михайловича. Благодаря брату от меня были отстранены все деловые вопросы, и я была избавлена от многого неприятного и тяжёлого в эти печальные дни…» [Там же, с. 402]
Сниткин Михаил Николаевич
(1837–1901)
Двоюродный брат жены писателя А. Г. Достоевской; врач-педиатр, автор книг по детским болезням, служил врачом в Петербургском воспитательном доме. Был свидетелем со стороны невесты на венчании Достоевского с Анной Григорьевной. По её воспоминаниям, они с мужем регулярно раза три-четыре в году бывали в гостях у Сниткина. Именно Сниткин заранее предупредил жену писателя о серьёзности его лёгочной болезни: «Надо сказать, что в конце 1879 года, по возвращении из Эмса, Фёдор Михайлович при посещении своём моего двоюродного брата, доктора М. Н. Сниткина, попросил осмотреть его грудь и сказать, большие ли успехи произвело его леченье в Эмсе. Мой родственник, хотя и был педиатром, но был знаток и по грудным болезням, и Фёдор Михайлович доверял ему, как врачу, и любил его, как доброго и умного человека. Конечно (как сделал бы каждый доктор), он успокоил Фёдора Михайловича и заверил, что зима пройдёт для него прекрасно и что он не должен иметь никаких опасений за своё здоровье, а должен лишь принимать известные предосторожности. Мне же, на мои настойчивые вопросы, доктор должен был признаться, что болезнь сделала зловещие успехи и что в своём теперешнем состоянии эмфизема может угрожать жизни. Он объяснил мне, что мелкие сосуды легких до того стали тонки и хрупки, что всегда предвидится возможность разрыва их от какого-нибудь физического напряжения, а потому советовал ему не делать резких движений, не переносить и не поднимать тяжёлые вещи, и вообще советовал беречь Фёдора Михайловича от всякого рода волнений, приятных или неприятных. <…> Можно представить себе, как я была испугана и как внимательно я стала наблюдать за здоровьем мужа…» [Достоевская, с. 382–383]
28 апреля 1876 г. Достоевский при содействии Сниткина посетил Воспитательный дом, о чём писал в майском выпуске «Дневнике писателя» за 1876 г. (гл. 2). В переписке писателя с Анной Григорьевной не раз упоминается и жена Сниткина — Сниткина Екатерина Ипполитовна, с которой Фёдор Михайлович общался в 1870-е гг.
Сниткина А. Г.
см. Достоевская А. Г.
Сниткина Анна Николаевна
(урожд. Мильтопеус, 1812–1893)
Мать жены писателя А. Г. Достоевской, обрусевшая шведка финского происхождения. Анна Григорьевна вспоминала: «Мать моя была женщина поразительной красоты — высокая, тонкая, стройная, с удивительно правильными чертами лица. Обладала она также чрезвычайно красивым сопрано, сохранившимся у ней почти до старости. Родилась она в 1812 году, и когда ей было девятнадцать лет, обручилась с одним офицером. Им не пришлось обвенчаться, так как он принял участие в Венгерской кампании и был там убит. Горе моей матушки было чрезвычайное, и она решила никогда не выходить замуж…»
Но всё же впоследствии, в 1841 г., она вышла замуж за Сниткина Григория Ивановича и даже сменила ради него религию: «Сделавшись православной, моя мать стала ревностно исполнять обряды церкви, говела, причащалась, но молитвы на славянском языке ею трудно усваивались, и она молилась по шведскому молитвеннику. Она никогда не раскаивалась в том, что переменила религию, “иначе, — говорила она, — я бы чувствовала себя далеко от мужа и детей, а это было бы мне тяжело”.
Прожили мои родители вместе около двадцати пяти лет и жили очень дружно, так как сошлись характерами. Главою дома была моя мать, обладавшая сильною волей; папа добровольно подчинился