мозгу.
«Мы победили. Твари мертвы. Больше не ходят в чужих телах. Твоя помощь очень ну-ужна,» — последнюю фразу «Элидген» прогудел жалобно. «Я ранен. Тепло уходит. Не могу двигаться. Не могу взлететь. Вепу-уат… он просит тебя успокоиться.»
Гедимин кое-как унял частое сердцебиение — сердце, казалось, норовило выскочить через горло. «А ничего себе кто-то наловчился управлять „сигмой“…» — мелькнуло в голове.
— Мне никто ничего не говорил, — он медленно повернулся лицом к сияющим «звёздам» на стене, надеясь своими движениями не потревожить «Элидген». — Кённа…
Он плохо помнил филка-оператора, но прикрыл глаза ладонью в знак скорби. «Станция была захвачена, но управлять чужаки не умели. Пытали сарматов, те устроили диверсию. На станции теперь не работают реакторы, пульсаторы и… что там было про полёт⁈ Ладно, потом спрошу…»
— Кто были те твари? — он вспоминал, у кого на Равнине могло хватить на это дури. — Кьюссы? Джагулы?
«Алайналь!» — глаза станции снова накалились добела; Гедимин запоздало порадовался, что на мониторах «Элидгена» отражается только омикрон-излучение — остальное жгутовые дозиметры не чувствуют, не то операторы уже пришли бы в лазарет с чем-нибудь тяжёлым. «Холодные твари мёртвого мира. Шли за теплом… Гварррззза!!!»
Гедимин ошалело мигнул.
— Гварза — что?
— Впустил их сюда, — эту фразу ремонтник услышал уже не мозгом напрямую, а ушами — в помещение, тяжело ступая и пригнув голову в проходе, вошёл рослый сармат. Он был без скафандра — пёстрые щитки, похожие на образцы минералов, вросли прямо в тело и легли внахлёст, вдоль хребта протянулся кристаллический гребень. Местами участки брони были забинтованы, на грудь свисала низка чёрных с красными точками бус — мелких кровяных камней. Кристаллы не заканчивались на спине — ниже шёл сплющенный с боков хвост, весь в блестящих шипах-друзах. Многие из них были обломаны, но проросли заново и выпирали из-под тонкого нетканого бинта. «Травой его забинтовали, что ли?» — подумалось Гедимину; он всё искал на каменном лице глаза и рот, пока десяток чешуй по телу не сдвинулся, и существо не уставилось на него всем собой.
— Я расскажу, хранитель, — оно бережно погладило стену. — Ты копи силы. Пока реакторы не запустить, они тебе очень нужны.
Глаза станции потускнели, но «уходить» она не собиралась, — на грудь Гедимина легла тёплая лапа, прижимая его к матрасу. Эгнаций — а это определённо был он, о других каменных сарматах ремонтник не слышал — улыбнулся одними глазами. Сколько бы их ни было, цвет они меняли, как у обычного сармата.
— Рот у меня сейчас узковат, но говорить не мешает, — Эгнаций опустился на край матраса. — Хочешь — потрогай броню, вижу же, что любопытно. Не бойся, в глаз не ткнёшь — они все открыты. На спине тоже есть. Под землёй удобно, как привыкнешь.
— Под землёй?
Эгнаций молча и без малейших усилий погрузил руку по локоть в тектон и вынул, не оставив на камне даже вмятины.
— Стихия Камня, — он снова улыбнулся одними глазами. — Так уж получилось. Зато пытать сложно. Пока добирались до тела, весь наш инструмент перепортили, ур-роды кристаллические…
Гедимин мигнул.
— Кристаллические?
Эгнаций щёлкнул чёрными «базальтовыми» когтями — брызнули искры; впрочем, руки он держал так, что только на него и попало.
— Не пугайся, я не первый день мутант, — он осторожно взял Гедимина за руку; тот чувствовал тяжесть и слабое тепло — и гигантскую силу. «Как же они — кто бы ни были — его скрутили⁈»
— Да, кристаллы. Чёрные, острые как иглы. И холоднее любого льда, — Эгнация передёрнуло, каменные чешуи громыхнули друг о друга. — Мне пытались его подселить. Гварза, когда мы ещё не знали… Хранитель! Береги силы!
«У-у-у-ррру-у-ух-х-х…» — выдохнул кто-то внутри гедиминова черепа.
— Чего смотришь? Наш командир нас предал, — многочисленные глаза Эгнация почернели. — Принёс сюда этих тварей и разложил повсюду. А их достаточно тронуть, уколоться, чтобы…
Его снова передёрнуло.
— Тут много народа лечится. Наши, Джагулы — наши и чужие… Те, кого алайналь не убили. Влезли в тело, в мозг, оставили там свои ошмётки и холод… Их мир, — их командир говорил, что из него вышел наш, Тлаканта. И Найа. Они потом раскололись. Это как с Куэннами, — их мир погиб, а они выжили.
— Куэнны не лезли в чужие тела, — еле слышно прошептал Гедимин. Лучше было думать о Куэннах и мёртвых мирах, чем о предательстве Гварзы.
— Гварза… в него тоже влез такой… силикоид? — спросил он со слабой надеждой. — Если он их где-то нашёл и тоже заразился…
Эгнаций тяжело вздохнул и чуть сжал руку Гедимина.
— Вот и нам хотелось верить. Даже когда мне дробили панцирь. Сарматы, Гедимин. Носители. У кристаллов нет рук, им нужны чужие. Они холодные и тяжёлые. Гварза таким не был. Он не был носителем. Просто принёс сюда этих тварей и привёл их командира. Его самка, hasulu, «макака»… она тоже не была носителем. Она командовала теми, кто пытал. Командир, Кьюген… так он себя называл — Кьюген. Они уже были в нашем мире. Там холодно. Пришли сюда. Станция тёплая, но им мало. Хотели дойти до Пламени. А потом — до Кьюнна.
— Кьюнн? — Гедимин уже вспомнил давнее, годы назад ушедшее на дно памяти сообщение от мианийцев — «Чёрные кристаллы — не общайтесь с ними, двое преступников, интересуются энергостанциями, — крайне опасны… Кью. Главарь обозначал себя буквой „Кью“. Кьюген? А самка…»
Эгнаций снова щёлкнул когтями.
— У нас, оказывается, очень маленькая Метагалактика. Кьюнн — такая штука, что каждый миг создаёт по миллиону таких. Он делает хаос — энергию и вещество. Эти… кристаллоиды — они думали, что у Кьюнна хватит для них тепла. Хотели, чтобы мы, наша станция его вскрыла. Когда мы с Младаном и Вепуатом «закозлили» альнкиты… Хех, видел бы ты рожи этих ублюдков! «Элидген» не дал убить нас. Кьюген сказал — взорвёт потом, вместе со станцией. Когда возьмёт самый крупный реактор, Сердце…
Гедимин