— Ох, Клим Пантелеевич! Мне ли вам говорить об этом. Вы же видели, насколько высоко он оставил надписи. А вы не хуже меня знаете, что обычно человек пишет на стене на уровне глаз. Вот и прикиньте.
— Однако вы отчего-то совсем не обратили внимания на то, что нижняя часть букв несколько вытянута. А это может быть лишь в одном случае: Супостат сам, будучи отнюдь не высоким человеком, писал на стене, поднимая руку выше уровня своего роста.
— Вы в этом уверены? — прищурив глаза, осведомился сыщик.
— Абсолютно.
— Что ж, еще раз обращу внимание на сей факт.
— Скажите, Петр Михайлович, а вы, случаем, не проверили, что за Леонид проживает в доме № 25 на Екатерининском канале?
— Некто Красин — генеральный представитель немецкой фирмы «Сименс и Шукерт» в России. Еще до смерти Саввы Тимофеевича он руководил электрической станцией на фабрике Морозова в Орехово-Зуево. Этот субъект не раз подозревался в организации антиправительственных беспорядков, но за неимением доказательств ему удавалось избежать ареста. Он находился за границей как раз в то самое время, когда Савва Тимофеевич вояжировал по Франции.
— Господи! — усмехнулся Ардашев. — Поневоле начнешь верить в спиритические сеансы и возможность общения с миром Тьмы.
— Вот и я говорю: чертовщина, и все тут! Мое начальство посчитало проверку по данному факту глупой затеей. Еще и нагоняй получил за инициативу, — горько пожаловался полицейский.
— А это они зря, — вмешался в разговор Померанцев, державшийся до поры в стороне. — Тут вопрос серьезный и требует пояснения.
— Что вы имеете в виду? — насторожился сыскной агент.
— Это я касательно потустороннего мира. Не всякому под силу в этом разобраться. Однако я попытаюсь. Позвольте на примере. — Он взял лист бумаги и капнул на него из пустого стакана. Капля портвейна растеклась и увеличилась до размера гривенника. — Микробы, которые здесь живут, считают теперь, что весь мир состоит из этого виносодержащего вещества. А другие, на которые капля не попала, наверняка думают иначе. Но как бы там ни было, для тех и других мир — двухмерен. — С этими словами он вынул из кармана карандаш и приставил его перпендикулярно поверхности бумаги. — Но мы-то с вами живем в трехмерном измерении и потому можем окинуть взглядом не только каплю и лист, но и карандаш. И потому благодаря этой своей способности мы открываем новые законы и покоряем природу. Однако наши познания ограничиваются лишь этим трехмерным представлением. И выйти за его границы нам так же не по силам, как и тем несчастным микробам, кои живут в этой капле вина. А вполне возможно, что души умерших людей, или так называемый мир Тьмы, находятся в каком-нибудь ином — в четвертом или пятом измерении, а может, в шестом или седьмом! Кто знает? И то, что мы сегодня называем «бредом», «абсурдом», «дьявольщиной», на самом деле — неведомая нам жизнь! И она, несомненно, существует! И лишь изредка нам удается заглянуть за край этого занавеса во время спиритических сеансов, да и то с помощью людей, обладающих необычными, я бы сказал, уникальными способностями.
— А вы, сударь, позвольте узнать, кто будете? — подозрительно косясь в сторону репортера, осведомился полицейский.
— Корреспондент «Петроградского листка» Померанцев Аристарх Виссарионович.
— Ах да, слышал и даже читал. Вы, если я не ошибаюсь, отслеживаете городские происшествия, да?
— Верно.
— Игнатьев, Петр Михайлович, — представился сыщик и, ответив на рукопожатие, сказал: — А за «Незнакомку» спасибо. — Он убрал листок во внутренний карман пальто. — Однако мне пора, господа. Надобно переговорить с редактором. Надеюсь, он еще не ушел.
— Честь имею. — Ардашев слегка склонил голову.
— Всего доброго! — вежливо попрощался Померанцев.
И лишь забытый всеми Синюхин, раскрасневшийся от портвейна, стоял в стороне и никак не участвовал ни в разговоре, ни в прощании. Однако несмотря на это, он улыбался и, вероятно, был счастлив.
На улице, кутаясь в пальто, Померанцев спросил:
— А что, Клим Пантелеевич, не наведаться ли нам в «Бродячую собаку»?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Куда?
— Так называется очень популярное у столичного бомонда литературно-артистическое кабаре. К тому же сегодня там «вечер пяти», будет le rende-zvous des distinguйs[288]. Перед членами клуба выступят три поэта: Бурлюк, Каменский и Северянин. А затем о своем видении мира расскажут два художника — Судейкин и Радаков. Такое бывает нечасто.
— Вы хотите познакомить меня не с одним Супостатом, а с несколькими?
— Нет, ну что вы! — рассмеялся Померанцев. — Все эти поэты, художники и артисты — милые люди. Вряд ли они способны на столь мерзкие злодеяния. Но для полноты картины не помешало бы поприсутствовать и там… Есть у меня какое-то смутное предчувствие, что побывать в этом кабаре нам просто необходимо.
— Да? Тогда останавливайте таксомотор.
Как назло, не было ни одного свободного автомобиля, и пришлось довольствоваться извозчичьей коляской.
Снег падал хлопьями и покрывал мостовую, экипажи и редких прохожих. Электрические фонари освещали улицу снопами света, который рассеивался и исчезал в темных подворотнях. Ветер, прилетевший со стороны Финского залива, постепенно усиливался и ночью грозил превратиться в зимний шквал. А где-то там, у берегов Невы, стоял толстый лед, надолго сковавший набережную, одетую в серый холодный камень.
Клим Пантелеевич достал коробочку ландрина и положил под язык крошечный леденец. Он смотрел по сторонам, но на самом деле ничего не замечал, а полностью погрузился в собственные, далеко не отрадные мысли. Ему казалось, что он в тупике. И прежде всего потому, что на данный момент у него не было никакого реального плана, с помощью которого он смог бы достаточно быстро добраться до Супостата. Статский советник уподоблялся охотнику, расставляющему капканы на волчьей тропе. Но и волк был не промах. И совсем не обязательно, что он выберет именно эту дорогу. А еще раздражала самоуверенность душегуба. «Надо же, после того как он нацарапал на месте преступления четверостишье «Метрессы», злоумышленник не побоялся послать его редактору «Нивы»! И тот — в коем веке такое видано! — распорядился напечатать стихотворение неизвестного автора под весьма странным псевдонимом». Ардашев нажал на репетир — часы пропели восемь раз. «И для чего я согласился поехать в это заведение? Что я там забыл? Особой радости от общения с коллегами по литературному цеху я никогда не испытывал. Скорее наоборот. Меня всегда коробил их завистливый взгляд относительно моих пьес и моего достатка. Они почему-то считают, что настоящий писатель должен быть бедным, таким, как они. Странные люди».
— Прибыли! — соскакивая с подножки, радостно выкрикнул Померанцев. На доме значился адрес: Михайловская площадь, № 5. — Давненько я здесь не был, хотя и являюсь одним из членов этого клуба!
— Если это клуб, то как же я пройду? — с сомнением глядя на убегавшие в подвал порожки, изрек Ардашев.
— Не беспокойтесь! Я имею право пригласить одного гостя.
У входа на геральдическом щите красовалась эмблема: симпатичный пес неопределенной породы положил лапу на античную театральную маску. Оставив одежду в гардеробной, Ардашев и Померанцев спустились по лестнице. Газетчик взял висевший на стене молоток и стукнул им дважды по специальной доске — это означало появление двух человек. Вход в залу освещал красный фонарь. Тут же, на столике, лежала огромная книга в кожаном переплете.
— Мы называем ее «Свиной собачьей книгой», — пояснил журналист. — В день открытия арт-кабаре ее принес Алексей Толстой. По традиции каждый входящий должен оставить на ее страницах свой автограф или экспромт. Это уж как вам будет угодно. — С этими словами газетчик открыл толстенный фолиант, отыскал чистую страницу и, макнув перо в чернильницу, витиевато расписался. — А теперь вы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну что ж, эпиграмму так эпиграмму.
Задумавшись всего на несколько секунд, Ардашев тут же вписал две строки, потом остановился на мгновение и опять что-то добавил. Поставив подпись, он положил перо на медные крючки настольного прибора.