Читать интересную книгу С небес на землю - Татьяна Устинова

Вздохнув, Дэн открыл фотографию.

— Вот этот. Ты его знаешь?

Береговой с трудом проглотил кусок булки, взял у Дэна телефон и поднес к глазам, как будто плохо видел.

— Ничего себе, — пробормотал он. — Ничего себе…

То ли от того, что говорить было решительно не о чем, то ли от того, что слишком многое хотелось сказать, Маня чувствовала себя дурой.

Она сто лет ни с кем не гуляла просто так!.. И «не просто так» тоже сто лет не гуляла! Иногда на завывания Мани о том, что никто, никто не везет ее в Архангельское или ЦПКиО и не развлекает там всевозможными развлечениями, отзывалась Викуся и предлагала свои услуги в качестве компаньонки. Маня соглашалась, но все получалось наоборот — она развлекала Викусю последними новостями, сплетнями и историями «из жизни замечательных людей», а потом обедом в каком-нибудь шикарном месте, но это было не то, не то!..

Впрочем, кажется, ее нынешнего спутника молчание ничуть не смущало — не то что Маню!

— А вы знаете, сколько колонн у этого собора? — ни с того ни с сего вопросила она, решив, что должна вести интеллектуальные разговоры.

— Нет, — ответил он, помедлив. — Что-то много.

— Давайте считать?

— Нет, — отказался он. — Не будем.

Вот вам и весь сказ. Считать не будем.

На нет и суда нет.

— А я вас потеряла там, в магазине, — призналась Маня. Остановилась и стала шарить в кармане пальто. Сигареты никак не находились. — Думала, вы ушли.

— Я хотел попросить у вас автограф, а потом решил, что лучше воспользуюсь служебным положением и попрошу в более… спокойной обстановке.

Она покосилась на него.

Он был ниже ростом, и косилась она немного сверху вниз. Ветер трепал ему волосы, раздувал пальто, и он придерживал ворот рукой в перчатке.

Ей давно казалось, что он из другого мира, с той стороны Луны, которую никогда не видно даже в самый мощный телескоп, ибо нет такого телескопа, который мог бы повернуть Луну обратной стороной, и теперь, вспомнив все, Маня понимала, почему ей так казалось.

— Я рад вас видеть, Маня, — вдруг сказал он и улыбнулся, глядя в сторону собора. — Не рассматривайте меня так… перепуганно.

— Я знаю, кто вы.

Алекс остановился. Ветер приналег, дунул в лицо, и он зажмурился.

Его змеи, старый душный удав и молодая стремительная кобра, шевельнулись, подняли головы и насторожились.

— Что вы хотите сказать?

— Я вспомнила, Алекс. У меня превосходная память.

— Так, — сказал он, чтобы сказать хоть что-нибудь. — Так.

…Самое плохое, что только могло случиться, — случилось. Изменить ничего нельзя. Все, что было припрятано глубоко и надежно, теперь вновь окажется на виду у всех — на виду у этой женщины, которая смотрит сейчас так серьезно!.. Все, что казалось забытым — или ему хотелось, чтобы было забыто! — всплывет, как из глубин зловонного водоема всплывает раздувшийся обезображенный утопленник. Придется объясняться, каяться, клясться.

Все сначала. Не хочу. Не хочу!..

— Извините меня, — сказал он, помолчав, и быстро пошел в сторону темной взъерошенной реки, от которой несло сырым морозным ветром.

Но Маня Поливанова не дала ему уйти.

Она догнала его у самого парапета и взяла за руку.

Он вздрогнул и посмотрел почему-то не на нее, а на их сцепленные руки в перчатках.

— Я не поняла, — чуть задыхаясь от ветра и от волнения, сказала Маня, — что это вы бросились прочь, как Подколесин! Вы же не должны сию секунду на мне жениться!

Он молчал.

— Или вы собрались топиться? — осведомилась писательница Поливанова и посмотрела на злую, клубящуюся, исходящую неровным, рваным льдом воду. — Здесь топиться неуютно, Алекс! Холодно, противно. Грязно наверняка! И потом, мне же придется броситься за вами, как Петрыкину за Нестором Петровичем из фильма «Большая перемена»! Совершить благородный поступок, чтобы доказать всем окружающим, что и мы, писатели, вполне способны…

— Что вы несете?

Маня еще крепче сжала его руку, как будто он и впрямь собирался топиться, а она должна была его удержать.

Некоторое время они просто стояли у гранитного парапета, взявшись за руки и глядя в Неву.

— А что? — спросила после долгих раздумий писательница Поливанова. — Так тяжело?..

— Я не хочу об этом говорить.

Но от нее трудно было отвязаться.

— Неужели правда так тяжело?

И он вдруг, ни с того ни с сего, сказал правду:

— Очень. И я никому не смогу ничего объяснить. Никогда.

Маня шумно вздохнула. Ее била мелкая дрожь, должно быть, от ветра, пробиравшего до костей, только руке, которой она крепко его держала, было горячо.

— Объяснить, — повторила она немного странным голосом. Губы у нее совсем застыли. — Вся фишка в том, что мне ничего объяснять не нужно. Я все понимаю.

— Нет. Не понимаете.

Рукой, свободной от него, она кое-как подняла воротник своего пальто.

— Вы написали тот роман, да?.. Как он назывался?.. «Запах времени»? Или «Вечности»?..

— Маня!

— У вас был совершенно идиотский псевдоним. Алекс Лорер, как-то так. Вашу книгу представляли на книжной выставке во Франкфурте, а потом в Париже. Вы сразу писали по-французски или потом переводили? То есть я хочу знать, вы окончательный Набоков или все же не совсем?

Она говорила очень быстро, глаза у нее горели ведьминским окаянным огнем. Алекс попытался выдернуть руку, но она не отпустила.

— Впрочем, неважно! О-о, что это был за роман! Куда там всем нам с нашими доморощенными потугами!.. Он стал лидером продаж в Европе и возглавил список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».

— Прекратите, Маня! Хватит!

— Дэн Браун, по слухам, плакал, как дитя, когда читал вашу книгу, рвал на себе волосы и восклицал: «На его месте должен быть я!» — а Бегбедер, тоже по слухам, поклялся никогда больше не писать и заняться продажей подержанных автомобилей. Все московская богема рванула в Париж, когда там была ваша презентация. Никто не верил, что вы из России, ни один человек! Знаете, считалось даже оскорбительным — подозревать вас в том, что вы русский! Никто из современников и соотечественников ведь так толком и не взял иностранные рынки, и все переходы Суворовых через Альпы с треском проваливались и проваливаются до сих пор! «Он не может быть русским, этот выскочка!» Но все шептались и обсуждали, обсуждали!.. И это было только начало! Потом к делу подключился Голливуд, и оттуда закричали, что сейчас они снимут по «Запаху вечности» фильм всех времен и народов! Но ваша слава продолжалась недолго. Впрочем, ваша личная слава началась как раз после всей этой триумфальной… вакханалии!

Алекс, сжав зубы, смотрел на нее.

Она вдруг отпустила руку, пошарила в кармане, достала пачку сигарет и попыталась прикурить. Ветер был такой, что сигарета улетела в Неву — куда там прикуривать! Но Маня достала вторую. Пальцы у нее тряслись.

— Распахните пальто! — приказала она.

— Что сделать?!

Она сунула сигарету в рот, сама распахнула на нем пальто, залезла почти в подмышку и там прикурила.

Вылезла и спросила с невыносимым высокомерием:

— Вы что? Не знаете, как на ветру прикуривают?..

Затянулась и выдохнула — ураган унес дым.

— А потом вдруг выяснилось, что романчик-то не ваш! Что вы его украли! У какого-то безвестного, но оч-чень талантливого литератора! Что вы самый обыкновенный жулик, а вовсе не гений русской, или… какой там… французской прозы! Ваши гонорарные миллионы на счетах заморозили. Голливуд примолк, а потом объявил, что со съемками эпопеи погодит до тех пор, пока эти чопорные европейцы не разберутся в авторских правах. Газеты были полны репортажей с судебных заседаний. Здесь это все не очень прогремело, потому что издавали-то вас иностранцы, а на Западе мусолили долго и с удовольствием! Защищались вы вяло и не слишком толково. Никаких стопроцентных доказательств именно вашего авторства так и не нашлось. От какой-то там экспертизы вы отказались, тем самым косвенно признав, что роман не ваш. По крайней мере, французским правосудием это было расценено именно так. Здесь тоже позлорадствовали вволю — ясно же, русский не может так писать, сразу понятно, что жулик, а не гений, по роже видно!.. Вашей репутации пришел конец. Книга продолжает выходить под фамилией того самого талантливого литератора, а вы тихо приползли на родину. Без денег, славы и романа.

Маня докурила, швырнула окурок на мокрую мостовую. Посмотрела, нагнулась, подняла его и сунула в карман.

Алекс молчал. Змеи жалили и душили так, что внутри больше ничего не осталось — ни разумного, ни человеческого. Только клубок змей.

А он-то надеялся, что сможет с этим жить. Уговорит себя. Заставит.

Не сможет. Не уговорит. А заставлять больше нет сил.

— Правда, некоторая накладка все же вышла! С тех пор прошло… сколько лет прошло, Алекс?