Читать интересную книгу Ярославичи - Вера Шапошникова

Обыватель тоже был небогат и расчетлив. Сколько молока перепробует, прежде чем купит. А крестьянки стояли в ряд со своими четвертями и махотками, зазывали, расхваливали покупателю свой продукт. Заводили знакомства, стараясь на дом носить, чтобы скорее отделаться и — домой, там дела. Телку приобретали от удойной коровы, шли иногда за ней многие версты.

Это было целое событие для семьи — деньги на покупку копили годами, экономя на каждом куске хлеба, на глотке молока. Но уж зато отплачивала им сполна молочная Дочка, Зорька, Буренушка, Тпрусеня. Говорили: «Корова на дворе — харч на столе». Лелеяли, берегли ее, иной раз больше, чем своих ребятишек. После первого отела угощали на блюде сеном с хлебом и солью. Детям с малых лет внушали такое отношение. А в книжках сколько о коровушке было хороших стихов! Мне запомнились многие.

Я теленочка любила, был он маленький, Свежей травкою кормила на завалинке... —

всегда мысленно произношу их, когда вижу, как бегает по лужайке какой-нибудь глупый еще сеголеток-бычок или телочка, смешно вскидывая задние ноги, ласковый, теплый, доверчивый. «Почеши теленка, он и шею протянет». Сколько метких наблюдений за характером животного, загадок, пословиц, песен укрепляли бережное отношение к животным — это тоже была своего рода система воспитания.

Так вековым отбором и подбором создавалась основа ярославской породы скота, одна из лучших отечественных пород. А в «Горшихе» была одна из лучших ферм, именуемая племзаводом по разведению племенного скота ярославской породы.

— Но, — говорил Аксененков, — уже не похожего на тех маленьких угловатых тружениц, которые беззаветно служили ярославским крестьянам, деля вместе с ними их тяжелую долю. Скот таким истощенным из зимы выходил, что лишь только к осени на пастбищах отъедался.

Он опять подчеркивал: нынешние коровы ничего общего не имеют с той невзрачной, тощенькой ведерницей. И рост, и вес, и экстерьер другие. И вот любопытно: хоть еще в XVI веке английский путешественник Ченслер, проезжая через ярославские земли, отметил в своем дневнике, что молоко, которым его тут угощали, исключительно вкусно и густо, но только во второй половине прошлого века ярославка была признана породой. Вот уж поистине — нет пророка в своем отечестве.

На первой Всероссийской выставке коровы, привезенные из Ярославской губернии, удивили всех своими продуктивностью и телосложением. Тогда и начались споры: было ли влияние иностранок, или сами создали эту породу?

— Да, вот так и живем! — качнул головой Аксененков. Его пышный чернявый чуб дрогнул, он задумчиво посмотрел на широкую, зеленую равнину, лежащую справа от дороги. В темно-карих живых глазах орловчанина блеснули зеленым отсветом эти просторные луга. Кивнув на них, сказал:

— Все это труды Жарикова.

Я напрасно смотрела на равнину: там не было видно ни одной коровы. О чем, о каких трудах ученого-зоотехника он говорил?

— А вот об этой низине. Болотина тут была. Кусты, кочкарник. Осушили, окультурили, стали сеять овес, многолетние травы, канищевский клевер. Вы слышали о таком? Село Канищево есть в Ярославском районе, там вывели этот сорт, высокоурожайный, лучший для местных условий. Жариков понимал, что успех племенной работы прежде всего — корма. Ведь и в старину знали, что молоко у коровы на языке...

В письме М. И. Монаенкова, многие годы отдавшего изучению племенного дела в ярославских хозяйствах «Горшиха», «Тутаево», в племсовхозе «Большевик», в хозяйствах других областей Нечерноземной зоны России, говорилось: «Слабость кормовой базы, низкое качество кормов тормозят развитие племенного дела». Он приводил примеры, когда в хозяйствах других областей именно некачественные корма стали причиной резкого снижения удоев.

И на отчетном собрании в «Новой Кештоме» сетовали, что силос заложен небрежно, подпортился и коровы его едят неохотно. Каменская отмечала, как важны корма для изготовления сыра: молоко все запахи берет в себя.

— Значит, в «Горшихе» проблемы с кормами нет?

— Корова — дитя природы. — Зоотехник не прямо ответил на мой вопрос. Сказал: — Ее организм приспособлен к определенного рода кормам. Растительным. И организм этот чудесен. Поедает она одно количество сырого белка, а возвращает вдвое. В ее многокамерном желудке-книжке — вы знаете, конечно, это название — происходит расщепление растительной пищи на составные элементы, а из них синтезируются животные, натуральные белки и все необходимые аминокислоты. Молоко незаменимо как концентрат витаминов, сбалансированный набор минеральных солей и жиров. Корма — это и количество молока, и жирность его.

— Выходит, все дело в сене?..

— На сене корова способна давать молока не больше трех тысяч килограммов. Нужны наполнители, те, что она способна переварить. Комбикорма. Но надо помнить: корова — дитя природы. Революция в животноводстве ставит много проблем.

...Машина свернула направо и вскоре остановилась около кирпичного двухэтажного здания, где помещалось правление колхоза, прочие его службы, в том числе и красный уголок, где хранятся многие реликвии, документы, повествующие об истории хозяйства. Мне сказали, что с ними может меня познакомить главный бухгалтер колхоза, хранитель всех его ценностей, Виталий Ильич Шимаров.

Но прежде всего я хотела увидеть деревню — центральную усадьбу колхоза, где все и начиналось и теперь, по словам зоотехника, находилось семьдесят процентов всего скота.

Называлась деревня Медягино. Прозвище, как полагают, произошло от занятия давних обитателей, облюбовавших это место у заболоченной, богатой медоносами равнины. Тогда, вероятно, и сложился традиционный облик старой части селения: бревенчатые дома в два ряда с хозяйственными постройками, подведенными под одну крышу. Обширные кроны старых деревьев, спадающие каскадом длинные ветви берез, лужайки перед домами, скамеечки, резные наличники и карнизы, буйно цветущие герани, бегонии, фуксии, на окнах — вышитые занавесочки, богатый тюль — все это вместе производило впечатление обжитости, уюта, устойчивости. Огороды за домами, повернутыми «спиной» к равнине, спускались к речке Соньге, обмелевшей, почти скрытой высокими берегами, тихонько журчащей где-то внизу. Ветерок с равнины наносил пьянящие запахи цветущих трав. Вдали, замыкая горизонт, среди островка деревьев, белели крыши другого селения.

Идеал нового создается не сразу. На проектах колхозные поселки обычно куда как хороши, но вот начинает осуществляться проект — и что выясняется? То не учли, другое. Люди-то городские дело знают, а жизнь колхозную, бывает, не нюхали. Тут разные обстоятельства выясняются. То неудачно привязан к местности тот проект, то маловато у хозяйства силенок, чтобы сделать все так, как на бумаге. Поставит два-три двухэтажных дома, обычно в стороне от старых построек, и это закономерно — проект предусматривает строительство целого городка со всеми необходимыми для жизни службами: клубом, медпунктом, школой и магазином, комбинатом бытового обслуживания. Вот и стоят они сиротливо, чуждые и окрестной природе, и обжитому веками соседу — селению. И от этого принимают еще более чужеродный вид.

Живут в таких домах чаще всего приезжие, временные работники, как говорят в деревнях, все размотавшие у себя и поехавшие по свету в поисках счастья.

Счастье тоже надо уметь держать в руках, как держат его в «Горшихе». Временщики же «чужого», как сами они говорят, не берегут, срывают с петель двери, бьют лампочки, разрушают сарайчики, где нечего и хранить, ибо бродягам зачем заниматься хозяйством. Удобно устроившись на шее у государства и приютившего их колхоза или совхоза, они лишь посмеиваются. Да и детей подобно воспитывают — бродягами. Сколько я видела их в различных местах страны! Еще хуже, когда такие временщики начинают командовать, что было и в «Горшихе», однако об этом позже.

В Медягине новый поселок уже обрел обжитой, законченный вид. Возле домов газоны, цветы. Квартиры просторные, газ, центральное отопление, горячая и холодная вода не только в новых, но и в старых домах. Законченность и удобство, казалось, во всем, кроме...

— И что это нам участки-то нарезали так далеко?— сказал мне один из жителей городка. — Сорвать пучок лука к обеду надо топать чуть ли не полверсты. Да еще если в дождь, вот и подумаешь — стоит ли заводить хозяйство. Не проще ли брать из магазина, вон и лавка к нам ездит. — Он показал на фургон, стоящий на площади, возле него толпились люди, покупали венгерских кур и кое-какой продукт впрок. В домах у всех холодильники, разнообразные электроприборы, электромашины. Казалось бы, мелочь, участки. Но, как известно, в жизни нет мелочей, все в ней взаимосвязано, и мелочь в диалектической цепи развития иногда влечет за собой глобальные события.

Когда в тридцатом году создавался колхоз, прибыл в Медягино двадцатипятитысячник, коммунист Федор Артемьевич Щукин, взглянул на здешние угодья, взялся за голову и крякнул: «Эх, горе-горькое! Ну и землица! Топи непроходимые. Охота, поди, хороша!» Тут, как теперь утверждают, не знаю уж, так ли это было иль нет, но в это время над низиной взлетела кем-то напуганная стая уток. Артемьич разгладил буденновские свои усы и, повернувшись к людям, толпившимся рядом, сказал: «Ну что ж, попробуем обуздать и эти болота. А для начала колхоз назовем... — Он подумал с минуту и нарек: — «Горшиха». Кое-кому не понравилось тогда это название: выходит, дескать, в колхоз идут на горькую жизнь. Но Щукин стоял на своем: «А то потом и забудете, какая была земля». С тех пор не меняли название, и в тридцать девятом году в него влились еще два хозяйства. Неплохо живут, грех жаловаться.