И вот странность: как только звери заметили, что мы разговариваем, так прилегли, а когда я подошел к Берсикеру, то он позволил мне, как всегда, погладить себя по голове. Этот господин также подошел к нему и, представьте, просунул руку сквозь решетку и тоже погладил старика за ушами.
– Берегитесь, – сказал я, – Берсикер ловок!
– Ничего, – ответил он, – я к ним привык.
– Так вы профессионал? – спросил я, снимая шляпу перед человеком, промышлявшим волками: ведь укротитель всегда приятель сторожу.
– Нет, – сказал он, – не то чтобы профессионал, но я с ними немного баловался.
При этом он снял шляпу так вежливо, что твой лорд, и удалился. Старый Берсикер глядел ему вслед, пока тот не скрылся из виду, затем пошел, улегся в углу и не захотел выходить весь вечер. А ночью, только луна взошла, завыли все волки. Кажется, не из-за чего было им выть. Вблизи никого не было, за исключением субъекта, который звал какую-то собаку, находившуюся, по-видимому, далеко в парке. Я несколько раз выходил смотреть, все ли в порядке, и ничего особенного не находил; потом вой прекратился. Около полуночи я снова вышел осмотреть сад, прежде чем идти ложиться спать. Но когда я подошел к клетке Берсикера, то увидел – решетка сломана, а клетка пустая стоит. Вот я и выложил вам все до капельки.
– Никто больше ничего не видел?
– Один из сторожей возвращался около того времени домой с вечеринки и видел какую-то большую серую собаку, перескочившую через забор сада. По крайней мере, он так говорил, но я этому мало верю. Он ни словечком не обмолвился своей женушке, как добрался до дому, а, видишь ты, вспомнил, когда о Берсикере уже знали и проискали его в парке всю ночь. А я так думаю, это хмель ему в голову стукнул.
– Скажите, м-р Билдер, вы можете объяснить побег волка?
– Ну, сэр, – сказал он с подозрительной сдержанностью, – думаю, да, но вот не знаю, как вам моя теория глянется.
– Я, конечно же, буду удовлетворен. Если уж человек, так знающий зверей, как вы, не может рискнуть, по крайней мере, предложить свою догадку, кто тогда может?
– Ну, сэр, я вот как думаю, думаю я, что волчище этот сбежал, потому что ему приперло.
По тому, как сердечно засмеялись Томас с женой, я понял, что они приготовились заранее и все объяснение – просто припасенный трюк. Я не мог состязаться с достойнейшим Томасом в остроумии, но, по-моему, я избрал не менее надежный путь к его сердцу, сказав:
– Теперь, м-р Билдер, сойдемся на том, что полсоверена вы отработали, а вот его братец, он только и ждет, как бы оказаться у вас, помогите ему, сообщите, что вы думаете о случившемся.
– Сойдемся, сэр, – быстро сказал он. – Уж простите великодушно – я-то вижу, что вы насмехаетесь, да старуха подмигивает мне, приказывает, значит, продолжать.
– Опять ты! – воскликнула миссис Билдер.
– По-моему, волк скрывается где-нибудь поблизости. Один садовник сказал, что какой-то волк мчался галопом к северу быстрее лошади; но я не верю: вы сами знаете, что волки не могут мчаться галопом, так же как и собаки, – не так они устроены. Это только в сказках волк такой роскошный зверь; там он, когда приходит в ярость или что-нибудь грызет, кажется страшнее, чем на самом деле, – он способен производить дьявольский шум и уничтожать все, что ему попадется. На самом деле волк, слава Богу, так себе тварь; собака, например, умнее и смелее его в два раза, а воинственней вчетверо. А этот тем более не способен ни подраться, ни себя защитить; больше похоже на то, что он скрывается теперь где-нибудь за парком и дрожит от страха, а если о чем и думает, так только о том, где бы ему позавтракать; или, может быть, он попал в какой-нибудь двор и сидит теперь в подвале для угля. С места мне не сойти, и глотнет же рома кухарка, которая увидит в темноте его горящие зеленые глаза! Если у него нет еды, то ему придется пойти ее искать, и возможно, что он наткнется на лавку мясника. Если же он не найдет мясной лавки, а какая нянька, прогуливаясь со своим солдатом, оставит ребенка без надзора в коляске, – ну, тогда я не удивлюсь, если и станет одним ребеночком меньше. Вот и все.
Я протянул ему полсоверена, и в этот момент что-то метнулось к окну, и лицо м-ра Билдера от удивления вытянулось.
– Господи! – воскликнул он. – Не старый ли Берсикер вернулся домой?
Он подошел к двери и распахнул ее; этот жест мне показался совершенно лишним. Я всегда считал, что дикий зверь выглядит хорошо только тогда, когда между ним и нами находится какое-нибудь очень прочное препятствие; жизненный опыт скорее усилил, чем ослабил эту мысль.
А все-таки главное – привычка, так как Билдера и его жену присутствие волка столь же не волновало, как меня присутствие собаки. Зверь сам по себе был мирным и благовоспитанным, словно прародитель всех волков из книжек с картинками – бывший приятель Красной Шапочки, когда он, нарядившись бабушкой, завоевывал ее доверие.
Сцена эта была невыразимой смесью комедии и драмы. Свирепый волк, который на целых полдня парализовал весь Лондон, заставляя детей дрожать от страха, стоял перед нами, точно кающийся грешник, и его приняли и приласкали, как лукавого блудного сына. Старый Билдер внимательно, с нежной заботливостью осмотрел его; когда он закончил осмотр, то сказал:
– Ну вот, так я и знал, что старый приятель попадет в какую-нибудь историю; разве я не твердил это как попугай? Посмотрите, голова у него вся поранена и стекла торчат. Понастроили чертовы стены! Безобразие, позволяют кому ни попадя вмуровывать в ограды битые бутылки! А вот что из этого выходит! Поди сюда, Берсикер.
Он взял волка и запер его в клетку, дав ему кусок мяса величиной с доброго теленка, и закончил свой рассказ.
Я тоже кончаю свое повествование. Вот и все сведения о странном побеге волка из Зоологического сада, которые мне удалось получить.
ДНЕВНИК Д-РА СЬЮАРДА
17 СЕНТЯБРЯ. После обеда я занимался приборкой книг, которые из-за того, что я был завален посторонними делами и мне часто приходилось навещать Люси, пришли в ужасный беспорядок. Вдруг дверь открылась, и в комнату ворвался мой пациент с лицом, совершенно искаженным от гнева и возбуждения. Я был поражен как громом, так как это небывалый случай, чтобы пациент по собственной воле приходил в комнату врача без сторожей. Он шел прямо на меня, не произнося ни слова. У него в руке был столовый нож. Сообразив, какой я подвергаюсь опасности, я старался, чтобы стол все время находился между нами. Но он оказался более ловким и сильным, чем я ожидал, и довольно серьезно порезал мне левую руку. Однако, прежде чем он успел ударить меня вторично, я воспользовался правой, и вот он уже барахтался на полу. Из моей руки кровь текла ручьем, и на ковре образовалась маленькая лужа. Видя, что больной не склонен к дальнейшим действиям, я принялся перевязывать руку, причем все время зорко наблюдал за распростертой фигурой. Когда прибежали служители, им стало дурно. Пациент лежал на животе и вылизывал, как собака, кровь, натекшую из моей руки. Его легко усмирили, и он совершенно спокойно, к моему удивлению, пошел со служителями, повторяя при этом без конца: «Кровь – это жизнь, кровь – это жизнь…»
Я слишком много крови потерял за последнее время, да и болезнь Люси с ее ужасными перепадами сильно отразилась на мне. Я чересчур взволнован и устал, и мне нужен покой, покой, покой. К счастью, Ван Хелсинг не звал меня сегодня, так что я могу отдохнуть; мне трудно было бы обойтись без этого.
ТЕЛЕГРАММА ВАН ХЕЛСИНГА, АНТВЕРПЕН,СЬЮАРДУ, КАРФАКС
(Из-за того, что Карфакс, Сассекс, указано не было, вручена на двадцать два часа позже)