Всякий раз, когда она вспоминала об Элинор, сердце ее болезненно сжималось, на глаза наворачивались слезы. Бедная малышка, слишком маленькая для того, чтобы жить. Ей было бы уже пять лет. Если бы она осталась жива, все сложилось бы по-другому.
Но Клэр старалась не думать об этом. Ведь она же сама сколько раз убеждала Брюса, что прошлое нужно оставить в прошлом и думать о будущем.
Ах, отец, мысленно обращалась она к покойному, ну как ты мог так поступить с Брюсом? Со мной? Со всеми нами? Ведь ты же знал, что мы любим друг друга. Неужели свои корыстные интересы ты ставил выше счастья собственной дочери? Неужели совесть не мучила тебя?
По-видимому, все-таки мучила, иначе он не описал бы все в своем дневнике и не позволил бы ей его найти.
Такие невеселые мысли одолевали Клэр день за днем. Единственное утешение она находила в работе, поэтому старалась как можно дольше задерживаться в центре. Все эти годы работа была ее спасением, ее отдушиной, вот и сейчас она помогала ей переносить бесконечные часы и дни томительного ожидания.
Когда пошла пятая неделя, а от Брюса по-прежнему не было никаких вестей, Клэр совсем было упала духом, но потом вспомнила про книги по психологии. Когда-то они помогли ей выйти из глубокой депрессии, а вдруг помогут и Брюсу? И как это она раньше об этом не подумала? Если она пошлет ему несколько брошюр и коротенькую записку, это ведь не будет таким уж грубым нарушением его уединения, ведь верно?
Клэр не хотела признаваться даже самой себе, что отправка книг и записки — это просто предлог еще раз напомнить Брюсу, что она любит и ждет его.
Через десять дней после того, как Клэр отправила Брюсу книги, рано утром в ее — их — квартире раздался звонок в дверь. Клэр в нерешительности замерла, недоумевая, кто бы это мог быть в такой ранний час. Она пересекла просторный холл, подошла к двери и приникла к глазку. На лестничной площадке спиной к ней стоял незнакомый мужчина. Интересно, кто бы это мог быть? Клэр не торопилась открывать.
Словно почувствовав ее взгляд, незнакомец обернулся, и она так и ахнула, с трудом веря своим глазам. Одетый в голубую рубашку, расстегнутую у ворота, темно-синие брюки и такого же цвета пиджак, Брюс выглядел так, будто только что сошел со страниц какого-нибудь популярного мужского журнала. Волосы модно подстрижены и уложены явно руками профессионала. Резкие черты лица и загорелая кожа явственно подчеркивали его мужскую красоту.
Клэр сразу заметила, что взгляд у него сейчас намного спокойнее и увереннее, чем там, в горах. Ей почему-то вдруг стало страшно открыть дверь и услышать то, что он собирается ей сказать. А вдруг он решил, что она ему не нужна и он хочет строить новую жизнь без нее? Что она тогда будет делать? Хватит ли у нее гордости не валяться у него в ногах и умолять не бросать ее?
Набрав в легкие побольше воздуха, она открыла дверь. Ноги подкосились. Если так пойдет и дальше, она рухнет ему под ноги прямо сейчас, не дождавшись того, что он собирается ей сказать. Она ухватилась за дверной косяк, слишком взволнованная, чтобы вымолвить хоть слово.
— Я разбудил тебя? — спросил Брюс своим неповторимым бархатным голосом, от которого у нее по телу побежали мурашки.
— Нет-нет, — нервно выпалила Клэр. — Я уже больше часа на ногах. Была суббота, но она все равно встала пораньше. Во-первых, потому, что все равно не могла спать, а во-вторых, потому что собралась сделать в квартире уборку. Она как раз стирала пыль с картин, когда он позвонил. Боже! — вдруг всполошилась Клэр. Он такой красивый, нарядный, а она сейчас похожа на чучело в старой растянутой футболке и шортах. Волосы она тоже еще не успела привести в порядок, только наспех заколола шпильками, чтоб не лезли в глаза.
— Можно войти? — улыбнулся он, видя, что она стоит, застыв, словно соляной столб.
— Что? О да, конечно, извини, я, наверное, сегодня с утра плохо соображаю. Проходи, пожалуйста. — Она пошире распахнула дверь, и он переступил порог квартиры, в которой не был шесть лет, в которой они с Клэр когда-то были так счастливы. Закрыв за ним дверь, она прислонилась спиной к ней, обессиленно опустив руки. Она так ждала этого момента, а тут вдруг струсила, как последняя дурочка. Надо взять себя в руки, надо…
Брюс обернулся и озабоченно нахмурился.
— С тобой все в порядке? Ты что-то бледная.
— Все нормально, не беспокойся. Просто твой приезд меня взволновал. Ты давно в Лондоне?
Он даже не попытался ни обнять ее, ни поцеловать! Господи, взмолилась она, помоги мне с достоинством принять любое его решение!
— Прилетел час назад. Устроился в «Виктории» и сразу к тебе.
— Понятно. Хочешь кофе? — Ей надо было чем-то занять руки, чтобы не броситься ему на шею.
— Было бы неплохо. Я не завтракал.
Клэр прошла вперед, затем оглянулась, услышав, что он замедлил шаги. Брюс оглядывал квартиру, бывшую когда-то его домом.
— Ты что, ничего здесь не изменила за все шесть лет?
— А зачем? — Она прошла на кухню, насыпала кофе в кофеварку и налила воды. — Мне здесь все нравится. Мы же вместе с тобой придумывали интерьер для нашей квартиры, помнишь? Купили эти картины на аукционе во время нашего медового месяца.
— Я рад, что ты их сохранила, — только и сказал Брюс.
Он выглядел каким-то странно сдержанным, даже напряженным.
Клэр разлила кофе по чашкам, изнемогая от неуверенности и неизвестности. Но она не станет первая лезть к нему с расспросами, она дождется, когда он сам заговорит, даже если это убьет ее.
— Я прочитал дневник, Клэр, — наконец начал он. — Мне потребовалось несколько недель, чтобы решиться. Я нанял адвоката, старого друга отца. От моего имени он обратился в суд для пересмотра дела. На это потребуется некоторое время, но мистер Дженкинс убежден, что с меня будут сняты все обвинения и что я буду восстановлен в профессии.
У Клэр на душе отлегло.
— Я так рада, Брюс. Что же подвигло тебя на этот шаг, ведь ты не был уверен, что примешь именно такое решение?
— Ты, Клэр. Твоя доброта, твоя преданность, твоя вера в меня, твоя любовь… и твоя посылка.
— Правда? Книги помогли тебе? Я так и думала, что помогут, — затараторила она, чтобы не разреветься от облегчения и вспыхнувшей надежды. Может, зря она волнуется и все будет хорошо?
Брюс накрыл ее ладонь, лежавшую на столе, своей, прерывая ее словесный поток.
— Помогли, но они не главное. Главное — это ты. Ты моя вдохновительница, моя спасительница, мой добрый ангел.
Весь этот месяц она не плакала, она стойко держалась, но сейчас, когда он сказал это таким бесконечно нежным тоном, она не выдержала и позорно разревелась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});