Читать интересную книгу Я умею прыгать через лужи. Рассказы. Легенды - Алан Маршалл

— Помочь тебе? — спросил Питер неуверенно, сделав шаг в мою сторону.

— Нет, спасибо, мистер Маклеод. Я сам.

Он подошел к передним лошадям и стал ждать. Я подтянулся на руках, оперся коленом «хорошей» ноги на оглоблю и схватился за подхвостник коренника. Потом снова подтянулся и влез на круп. Круп лошади был теплый, упругий и разделялся неглубокой ложбиной — на два мощных холма мускулов.

«Обопрись руками о хорошую лошадь, и ее сила перейдет в тебя», — говаривал отец.

С крупа лошади я перебрался на дроги и уселся на ящик с провизией.

— Готово! — крикнул я Питеру.

Он взял вожжи, висевшие петлей на оглобле, и взгромоздился рядом со мной.

— Не всякий сумеет влезть на дроги, как ты, черт возьми! — сказал он, усаживаясь. Потом, натянув поводья, спросил: — Может, сядешь на мешок с соломой?

— Нет, мне здесь хорошо, — ответил я.

— Но, Принц! — крикнул Питер. — Но, Самородок!

Позвякивая цепочками постромок, поскрипывая упряжью, лошади двинулись вперед. Позади них затряслись и загромыхали дроги. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.

— Я люблю выезжать затемно, — сказал Питер. — Тогда выигрываешь целый день для работы. — Он громко зевнул, потом вдруг обернулся ко мне: — Слушай, ты не сбежал от своего старика, а? Он на самом деле позволил тебе ехать?

— Да.

Питер хмуро посмотрел на дорогу:

— Не могу взять в толк, что за человек твой отец!

Глава 24

Передние лошади шли с ослабленными постромками, натягивая их только на подъемах. Мне казалось это несправедливым по отношению к коренникам.

— Коренники делают всю работу, — пожаловался я Питеру.

— Когда дроги в движении, они ничего не весят, — объяснил Питер. — Моя упряжка преисподнюю с корнями вытащит, если надо будет. Подожди, вот нагрузимся бревнами, тогда увидишь, как все будут тащить!

Занималась заря, и восток порозовел. На деревьях весело затрещали сороки. Мне казалось, что не может быть ничего прекрасней на свете, чем сидеть вот так позади упряжки лошадей ранним утром и слушать сорочью болтовню.

С дальнего выгона раздался голос человека, кричавшего на собаку:

— Назад, назад!

— Это старик О’Коннор выгоняет коров, — сказал Питер. — Что-то он раненько сегодня… Верно, отправляется куда-нибудь. — Питер задумался на минуту. — Едет в Солсбери на распродажу. Ну, конечно, собирается кабриолет купить. — В голосе Питера послышалось раздражение. — А какой тут кабриолет, когда он должен мне десять фунтов за бревна?

Он сердито хлопнул вожжами по крупу лошади:

— Но, живей!

И через минуту сказал со вздохом:

— Вот что получается, когда веришь людям! Они разъезжают в кабриолетах, а ты на дрогах.

Солнце всходило, когда мы проехали по пустынным улицам Балунги. Вскоре мы очутились на проселочной дороге, вьющейся между деревьями, которые росли все гуще и гуще, и наконец въехали в лес, где уже не было изгородей.

Пыль, поднимавшаяся из-под копыт лошадей, мягко оседала на наши волосы и одежду. Колеса задевали склонившиеся ветки кустарника, а когда они попадали в выбоины, дроги встряхивало.

Мне хотелось, чтобы Питер рассказал о своих приключениях. Я считал его человеком знаменитым. Он был героем бесчисленных историй, которые пересказывались везде, где люди собирались поболтать.

— Бывало, — вспоминал отец, — в баре при гостинице кто-нибудь заведет разговор: «Что вы знаете о драках! Вот я видел, как Питер Маклеод дрался с Длинным Джоном Андерсеном позади пивной в Туралле». И все с интересом слушают описание этой драки, длившейся два часа. «Да, — скажет в заключение рассказчик, — Длинного Джона унесли еле живого».

За весь свой долгий путь кулачного бойца Питер потерпел поражение лишь однажды, да и то когда был так пьян, что едва держался на ногах. Один фермер, всегда трусливо отступавший в драке, набросился на Маклеода, чтобы отплатить за давнюю обиду. Ошеломленный внезапностью и свирепостью нападения, Питер очутился на земле и потерял сознание. Когда он пришел в себя, фермера и след простыл. Но на следующее утро, еще до восхода солнца, Питер, к крайнему изумлению фермера, был уже около его скотного двора и, сжимая верхнюю перекладину забора сильными руками, проревел, краснея от натуги:

«Ты и сегодня такой же храбрый, как вчера? А ну, давай выходи!»

Фермер так и застыл, держа в руке ведро, до половины наполненное молоком.

«Я… э… я не могу драться с тобой сейчас, Питер, — захныкал он, взмахивая свободной рукой в знак полной капитуляции. — Ты ведь трезвый. Ты же убьешь меня».

«Ты набросился на меня вчера вечером, — заявил Питер, несколько озадаченный таким оборотом дела. — Попробуй положить меня сейчас».

«Но ведь вчера ты был пьян, — возражал фермер. — Ты же на ногах едва держался. Я бы никогда не стал с тобой драться с трезвым, Питер. Я ведь не сумасшедший».

«Черт побери! — воскликнул Питер, не зная, что делать. — Да выходи же ты, заячья душа!»

«Нет, Питер, когда ты трезвый, я с тобой драться не стану ни за какие деньги. Можешь обзывать меня как хочешь».

«А на черта мне это надо, если ты не желаешь драться!» — окончательно разозлился Питер.

«Я тебя понимаю, — добродушно сказал фермер. — Ругань ни к чему не приведет. Как ты себя чувствуешь?»

«Хуже некуда, — пробормотал Питер, беспомощно оглядываясь по сторонам. Вдруг он устало облокотился на забор. — Меня сегодня скрутило, как паршивую собаку».

«Тебе надо выпить глоток. Подожди, я сейчас принесу, — сказал фермер. — У меня есть немного виски».

Отец говорил, что Питер ушел домой в сопровождении хромой лошади, которую ему продал фермер, но мать утверждала, что лошадь была хорошая.

Мне очень хотелось, чтобы Питер вспомнил какой-нибудь случай из своей жизни, и я сказал ему об этом.

— Отец говорит, что вы деретесь, как молотилка, мистер Маклеод.

— Неужто? — воскликнул он, и лицо его просияло от удовольствия.

Он подумал немного, потом заговорил:

— Твой старик высоко меня ставит. У нас всегда найдется время друг для друга. Я слыхал, он когда-то был замечательным бегуном. На днях я долго смотрел на него. Он вынослив, как чернокожий. — Он вдруг переменил тон: — Значит, он сказал, я умею драться? Так он сказал?

— Да, — ответил я и добавил: — Хотелось бы мне уметь драться.

— Ты когда-нибудь тоже станешь хорошим бойцом. Твой старик умел дать сдачи, а ты такой же, как он. Ты умеешь принимать удары. Чтобы чего-нибудь стоить, надо научиться принимать удары. Вот послушай, в какую переделку я попал с братьями Стенли. Их было четверо, и все отличные бойцы. Я их не знал, но слышал о них. Один — кажется, Джордж — пошел за мной на заднее крыльцо и все время ругал меня на чем свет стоит, а когда я предложил ему схватиться, он сказал: «Смотри, я ведь один из Стенли!» — а я ответил: «Мне наплевать, что вас четверо. Могу вызвать вас всех!» Ну и только мы сцепились, три его братца оказались тут как тут, и мне пришлось иметь дело со всеми четырьмя сразу.

— Они все напали на вас одного?

— Ну да, все. Я начал наступать, бросил одного на землю, а когда он падал, поддал ему коленом в живот — и его сразу скрутило. Остальные трое задали мне жару, но я все время бил ниже груди — это единственный настоящий способ драться на кулаках. Бить надо подвздох. О лице беспокоиться не стоит. Если хочешь его разукрасить, успеешь сделать это, когда измотаешь противника. Я уперся спиной в стену и колотил то правой, то левой. Пришлось-таки попотеть, но в конце концов я свалил их всех и удрал. Игра не стоила свеч. Она чересчур дорого мне обошлась. Но победа была на моей стороне. Да, черт возьми! — сказал он, отдаваясь приятным воспоминаниям. — Это была драка!

Мы проезжали через большую поляну, расчищенную в зарослях. Обветшалый забор из срубленных тут же деревьев окружал выгон, где уже появились молодые деревца и кусты, свидетельствуя о том, что лес начал свое наступление. Заброшенная, поросшая травой тропа вела от подобия ворот к покинутой хижине, сделанной из коры, тонкие деревца уже отчасти закрыли ее стены своей листвой.

Питер стряхнул с себя задумчивость и сказал:

— Это дом Джексона. Сейчас я покажу тебе пень, о который молодой Боб Джексон сломал себе шею. Лошадь понесла его и сбросила, а через два месяца старик Джексон обмотал себя цепью, которой привязывают волов, и утопился. Потом я покажу тебе это место. Пень уже недалеко. Вот там… ярдах в двадцати от забора. У него на груди была шишка с мою голову. Должно быть, угодил прямо в пень… Куда же этот пень девался? — Питер встал во весь рост, внимательно оглядывая выгон. — Вот он. Тпру! Стой! Стой, черт вас побери!

Лошади остановились.

— Вон на той стороне. Видишь? Около засохшей акации… Стой! — закричал он на лошадь, нагнувшую голову, чтобы пощипать траву. — Я должен взглянуть еще раз на этот пень. Пойдем, я покажу тебе.