каши, а того более, на солод. Хозяйка замочит в корыте мешок ячменя и поставит в тепло, поближе к печи. Проклюнется зерно, выпустит небольшие побеги – она рассыплет его по печи тонким слоем, высушит. Потом смелют это зерно хоть на мельнице, хоть на ручных жерновах, и получат солод. Солод – потому что сладкий: проросшее зерно выделяет сахар. А без солода ни кваса, главного питья, да и жидкой пищи тоже не получишь, ни браги на праздник, ни домашнего, сваренного в печи пива, ни сусляных сладковатых домашних пряников. Овес, конечно, приберегали для тяжелых пахотных или извозных зимних работ: «Не гони коня кнутом, гони овсом». Это корова на одном сене может жить, навоз и молоко давать; да и то ей в пойло отрубей не мешает бросить, сено половой посыпать. А лошадь работает, и тяжело работает, ей одного сена да травы мало. А еще вымолоченный овес шел на овсяную кашу и излюбленное русское блюдо – толокно. Поджаренные зерна овса толкли пестом в ступе (потому и толокно, что его не мололи, а толкли), заваривали на воде, а еще лучше – на молоке, и давало оно и сытость, и силу, как немолоченный овес лошади.
Но прежде всего ячмень и овес шли на продажу: ведь осенью подати собирают, барину перед зимним сезоном в столице, а то и в Париже оброк уплатить нужно, да и в хозяйстве деньги требуются.
А еще русский крестьянин сеял в поле то, что сейчас дачник сажает на грядках, да и то изредка: горох и репу. Горох, как и гречиха, удобряет землю азотистыми веществами. Зеленые стручки гороха – первое лакомство для детишек, да и взрослые от него не отказываются. Потому часть гороха, особенно возле дорог, заведомо сеялась про прохожего да проезжего человека, и набеги детишек на горох считались не баловством, а нормальным делом. Но главное – сухой, вызревший и вымолоченный горох шел в пищу. Пекли с горохом пироги – едва ли не повседневную крестьянскую пищу. А из толченого в ступе гороха варили кисель – плотный, так что его ножом резали и ели с конопляным или льняным маслом. Гороховый кисель давали обычно на заедки – пища эта не главная, от нее сил немного. А репа… До внедрения в яровые посевы картофеля (произошло это поздно, пыталась его ввести еще Екатерина II, но еще и при Николае I кое-где были картофельные бунты – не хотел мужик сажать «чертово яблоко»!; только после неурожаев конца 30-х гг. крестьяне поняли ценность картофеля) репа как раз и была в похлебках аналогом картофеля. Во Франции до сих пор варят суп из репы. И еще была репа самым дешевым («дешевле пареной репы») и популярным лакомством. И сырая, и, главное, пареная в русской печи в горшке. При этом из нее уходит специфическая горечь, и становится репа слаще любого яблока. Нашим современникам удивительно бывает, что репу сеяли в поле, и только потому, что забыли они сказку по «вершки и корешки»: «Посеяли мужик с медведем в поле репу…». А если бы сажали ее на грядке, так стал бы медведь в это пустое дело встревать!..
Но не меньше ячменя и овса сеял великорусский крестьянин в яровом поле льна. Конечно, там, где он хорошо растет: южнее Москвы неважные льны получаются, а вот по Северной Двине или на Ярославщине славные льны растут. Лен давал и волокно на рубахи, порты, сарафаны, полотенца, и масло, гороховый кисель помазать, кашу помаслить, щи забелить, а главное – деньги. Весной ведь снова подати собирали, господа оброк требовали («Париж да Питер им бока повытер»), а тут бабы за зиму лен обработали, ниток напряли, а то и холстов наткали – вот и деньги.
Лен настолько был важен, что с его посевом связаны были некоторые обряды. Когда мужик отправлялся сеять лен, жена клала ему в севалку вкрутую сваренное куриное яйцо. Прежде чем начать сев, мужик яйцо высоко подбрасывал вверх, чтобы лен вырос так же долог, а затем, съев яйцо, закапывал скорлупки в пашню, чтобы лен был так же бел. А после посева деревенские бабы выводили сельского священника, снявшего облачение, в поле и, повалив его, катали с боку на бок по пашне, приговаривая: «Будь ленок так же тучен и долог, как попок» – попы ведь носили длинные волосы, им запрещалось стричься. С посевом мужичьи обязанности на льнище заканчивались: лен был бабьей культурой. По осени в сухую погоду лен выдергивали (его никогда не жали, чтобы не потерять и кусочка стебля), связывали в небольшие снопики и ставили кучками в поле сушиться. Затем начинали молотить лен: прямо в поле утаптывали небольшой земляной точок и вальками для стирки выбивали семена: и для будущего посева, и чтобы жать из льняного семени масло. Надо сказать, что льняное семя вкусное, и немало его отправлялось в рот подростками, участвовавшими в молотьбе. Сам его ел, знаю. Высохший лен недели на две замачивали в речке, пруду, озере, а лучше – в каком-нибудь бочаге, придавив камнями. За это время деревянистые части стеблей загнивали. Потом тресту, льняную соломку, снова сушили, а уж потом обрабатывали ее на мялке, трепали трепалом, чесали гребнем и щеткой, получая куделю, или мочку, для прядения.
В средней полосе России, от Рязанщины начиная, время полевых работ определялось от середины апреля до конца сентября. С 15 апреля по 1 мая шла пахота земли под овес и его посев («Сей овес в грязь – будешь князь»). Для посева одной десятины (чуть более гектара) овса требовалось до 6 мужских рабочих дней: на ранний взмет, когда земля еще сыра и тяжела, 1 ¾–2 дня, пробороновать – 1 день, посеять – ⅓ дня, запахать 1 ⅔ дня, пробороновать – 1 день. С 18 апреля по 1 мая 14 рабочих дней, а за исключением двух праздников – 12 дней; за это время можно посеять 2 десятины овса. Для посева одной десятины проса требовалось 9 с «хвостиком» дней: вспахать – 1 ½ дня, пробороновать – 1 день, передвоить (вспахать повторно) 1 ⅓ дня, пробороновать 1 день, посеять – ⅓ дня, забороновать 1 день, переломать пашню 1 ⅓, заволочить бороной – 1 день. Для посева одной десятины картофеля требовалось 6 ⅓ дня: вспахать – 1 ½ дня, пробороновать – 1 день, передвоить 1 ⅓ дня, бороновать – 1 день. Нарезать сохой гряды и запахать – 1 ½ дня. Исключая из 20 дней мая 6 праздничных дней и 1 день на укатывание двух десятин овса, в оставшиеся 13 дней можно было обработать под картофель и просо 1 ⅝ десятины (на 2 десятины требуется 15 дней),