Читать интересную книгу На крыльях Феникса (СИ) - Яфор Анна

– Я хотя бы попытаюсь. Вдруг он придет в себя…

– А вот этого совсем не стоит желать, – сухо проговорил врач. – Если бы он пришел в себя, то лишился бы рассудка от боли. Так что его бессознательное состояние в данном случае только плюс. Как это ни прискорбно.

Он двинулся в сторону дверей, показывая, что разговор окончен.

– Подождите!

Только после оклика Ольга увидела Мирона, который, как оказалось, все это время находился рядом. – Уделите мне несколько минут, пожалуйста.

Он отвел доктора в сторону, к серому окну, за которым бушевала осенняя непогода. Заговорил, только убедившись, что женщина их не слышит.

– Я заплачу любую сумму, чтобы Вы пропустили ее в палату.

Его предложение собеседнику явно не понравилось.

– Кто Вы такой?

Мирон пожал плечами.

– Друг.

– Вот что… друг… Если вы действительно хотите помочь, то лучше увезите ее отсюда, а деньги приберегите для похорон. И для будущего ребенка, которому придется расти без отца… А в реанимацию я ее не пущу.

– Но почему нет? Если все так, как вы говорите, и Ливанов умирает, неужели она не имеет права с ним проститься?

Врач усмехнулся, однако в его смехе не было ничего веселого.  Напротив, от этого звука сделалось жутко.

– Вам когда-нибудь приходилось видеть пострадавшего при пожаре?

Мирон отрицательно покачал головой.

– В таком случае я поясню. Речь идет не о царапинах и ссадинах, замазанных зеленкой. Не о переломе, прикрытом гипсом. Даже не о рваной ране и пропитанных кровью повязках. То, что сейчас находится за этими дверями, не имеет ничего с общего с тем человеком, которого она, – мужчина кивнул в сторону Ольги – любила. Черная обгоревшая плоть… Изуродованная до неузнаваемости. Не способная ни шевелиться, ни даже дышать самостоятельно… Вы всерьез полагаете, что это – подходящее зрелище для беременной женщины? Я так не думаю. И, уж поверьте, мне вполне достаточно проблем, чтобы добавлять к ним еще и ее выкидыш, которым может оказаться вполне реальным, если уступлю вашей просьбе. Постарайтесь как-то объяснить это своей … подруге. А сейчас извините, меня ждут пациенты.

Мирон присел рядом с Ольгой, не представляя, что сказать ей. Как утешить. Ее нелепая игра с бывшим мужем заканчивалась слишком неправильно и жестоко.

– Я должна туда попасть… – прошептала она, не глядя на мужчину.

– Оль… Он пострадал … сильно. Тебя не нужно это видеть… Чтобы не повредить малышу…

Она вдруг рассмеялась, зло скривив губы.

– Я похожа на фарфоровую куклу, которая рассыплется, едва встретит неприятную для взора картинку? Ладно, доктор, он чужой человек… Но ты же знаешь меня уже не первый год! И тоже считаешь, что я испугаюсь? Сейчас, когда у меня остались может быть считанные минуты застать его живым? Может быть, ты отвезешь меня полюбоваться морскими пейзажами? Или угостишь успокоительным чаем в уютном кафе? Давай, позаботься обо мне!

Кричать она не могла, не забывая ни на мгновенье, где находится. Но даже шепот зазвенел в пронзительной тишине отделения, заставляя уже довольно далеко отошедшего доктора остановиться, вслушиваясь в ее надрывные слова.

– Я все это время ненавидела его… за то, что он сделал…, что предал меня… так и не сказал, что любит.  А знаешь, сколько раз сама говорила ему о своих чувствах? Знаешь, Мирон?! Один! Один раз, еще накануне свадьбы. Я специально вспоминала, думала, что этого просто не может быть… За все время, которое мы провели вместе, только единственный раз смогла подобрать слова, чтобы сказать о том, что испытываю к нему на самом деле. Мне казалось, что все и так очевидно… А ведь любила его и… все время ждала, что ОН мне об этом скажет… А он тоже ждал… И так и не дождался! И уже никогда не услышит! И не узнает, что я ношу ЕГО ребенка!

Она метнулась по коридору, догоняя врача. Вцепилась в рукав, совершенно не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны.

– Умоляю Вас… Я подпишу любые бумаги… у меня не будет никаких претензий, если… если что-то случится… Я должна увидеть мужа. Пока он жив… Пожалуйста…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

За двадцать лет работы в отделении ему приходилось встречаться со многим. Слезы, отчаянье, истерики был привычны, особенно когда смерть находилась так близко. Но эта женщина не плакала. Не кричала. И была вполне адекватна, несмотря на сложность ситуации и беременность.

Он не любил отступать от им же установленных правил, но такая настойчивость вызывала уважение. Медленно кивнул, по-прежнему сомневаясь в правильности принимаемого решения.

– У Вас пять минут, не больше. Пойдемте, я дам Вам халат.

Глава 25

Ей сразу бросилось в глаза огромное количество датчиков и каких-то непонятных приборов, окружающих странную, напоминающую ванну, конструкцию. Ольга несколько раз обвела глазами помещение, не понимая, почему оно пустует. Даже показалось на мгновенье, что доктор направил ее не в ту палату.

Дышалось с трудом. Воздух, влажный, густой, был пропитан запахом лекарств и его чего-то, незнакомого, но резкого и неприятного. Ее внезапно замутило. Сдавливающий сердце страх усилился. Сознание рисовало разные картинки, одна ужаснее другой, но все они были слишком далеки от реальности, от того, что пришлось увидеть в той самой «ванне»,  оказавшейся на самом деле кроватью. В глубине которой находился…

Она зажала рот ладонью, пытаясь сдержать и крик, и накатившую тошноту. Застыла, не в силах отвести взгляда.

Бинты, пропитанные бурыми пятнами, покрывали большую часть тела, оставляя на виду лишь небольшие участки, закрытые каким-то черным, сморщенным материалом. Ольга медленно приблизилась к краю кровати и только тогда поняла причину раздражающего запаха. И едва успела склониться над раковиной в углу. Между бинтами проступала не ткань, как показалось ей сначала. Кожа… Точнее то, во что она превратилась под воздействием огня.

Женщину действительно пустили попрощаться. И, скорее всего, когда она придет в следующий раз, здесь уже никого не будет. Слова доктора не были преувеличением. Последняя надежда, теплящаяся в ее сердце, рассыпалась в пыль. Не было шансов. Никаких. И не нужны были познания в медицине, чтобы понять это. О последних каплях угасающей жизни напоминало только слабое жужжание приборов и тонкий зигзаг сердечного ритма, скачущий на экране монитора.

Признание запоздало. Оно еще имело значение… вчера, когда Алексей пришел к ним в офис. А теперь… Теперь эта обездвиженная фигура вряд ли могла стать для Ольги собеседником или даже простым слушателем. Лицо и голова тоже были почти полностью покрыты бинтами, лишь в некоторых местах обнажая темные, обожженные участки кожи и волос. А ведь всего лишь месяц назад в его густых, блестящих волосах запутывались ее пальцы… И, сокрушаясь от своих обид, она даже представить не могла, что окажется на реальном пожарище. Его жизни. Их судьбы.

– Лешка… – она прохрипела его имя чужим, надрывным шепотом. Не слыша собственного голоса. – Я знаю, что это невозможно, но… не умирай. Не бросай меня… снова. Не оставляй НАС!...

Упала на колени, оказавшись совсем близко к изголовью кровати. К закрытым глазам, почти скрытым под промокшими бинтами. Не смея плакать, потому что понимала, что всего лишь одна слезинка неминуемо повлечет за собой истерику, которая совершенно неуместна здесь. Сейчас.

– Лешка, я солгала… Это твой ребенок… Твой, не Мирона… Я хотела тебе отомстить, поэтому все выдумала. Прости меня… Боже, если бы я только знала… Не умирай, Лешенька… Я не хочу жить без тебя…

Как дорого она была готова заплатить за возможность вернуться назад. В прошлое. И прожить его иначе. Тот безумный день, когда не видела ничего, кроме собственной обиды. Лешка ведь мог остаться дома, с ней. И ничего бы не случилось… Почему-то теперь она была в этом уверена. И не переставала казнить себя за бесконечные ошибки, упрямство, вспыльчивость, нежелание слушать.

Сейчас даже измена мужа перестала казаться чем-то непоправимым. Дурацкая заколка, встреча в магазине уже не бередили душу. Значимость этих событий словно стерлась, смешалась с другими эпизодами жизни. Боль от его предательства вдруг стала ничтожной на фоне той боли, которая читалась сейчас в каждом обороте бинта. Была несравнимой с дикой пульсацией, от которой ломило виски осознанием безысходности происходящего.