значит, что категория глагольного вида в сознании финна коммуникативно не напряжена и в известной мере является категорией пассивной. Учащимся русской школы можно объяснить все правила употребления определенного и неопределенного артикля в немецком языке. Учащиеся могут совершенно сознательно усвоить эти правила. Однако на первых порах ни один диктант не обойдется без довольно большого количества ошибок. Это опять-таки свидетельствует о том, что категория определенности и неопределенности в сознании русских учащихся коммуникативно ненапряжена, не имеет первостепенной коммуникативной значимости.
Употребление глаголов объектного спряжения в венгерском языке может быть облечено в очень простое правило: формы объектного спряжения употребляются в тех случаях, когда в роли объекта глагольного действия выступает определенное имя существительное или какой-либо его замещающий определенный объект. Однако русский на первых порах будет делать ошибки, поскольку выражение определенности в русском языке не является коммуникативно активным.
Особенность языкового типа может оказывать определенное влияние на характер приемов номинации. В некоторых языках Европы, например, в германских, славянских, новогреческом, армянском и др., довольно распространен такой прием номинации, как словосложение. Словосложение довольно развито и в китайском языке. В то же время во французском, а так же в таких языках, как испанский, португальский и каталонский, сложные слова не образуются.
Необходимо отметить, что сложившаяся в языке лексическая система сама начинает накладывать известные ограничения на творческую деятельность людей, создающих новые слова. Номинация становится зависимой от сложившейся лексической системы.
Все сказанное свидетельствует о том, что язык является чрезвычайно сложным явлением. В языке проявляется не только общечеловеческое логическое мышление, как утверждают многие наши лингвисты и философы. В нем, в очень сложном переплетении, представлены и общечеловеческие логические и идиоэтнические элементы и чисто понятийное мышление. Ни неогумбольдтианцы, ни их критики, в достаточной мере не учитывают всей этой сложности.
Проблема стадий в развитии языков мира
Сама идея о том, что языки мира проходят в своем развитии какие-то этапы, что языки первобытных людей в значительной мере отличались от языков современных людей, возникла задолго до появления так называемого «нового учения» о языке Н.Я. Марра.
Способность человека мыслить и отражать окружающий мир относится к числу исторически изменяющихся и развивающихся явлений. Мышление, как известно, тесно связано с языком. По этой причине проблема соответствия особенностей языка уровню развития мышления давно интересовала исследователей.
Начальный период изучения этой проблемы характеризуется представлением о первобытном мышлении как явлении крайне неопределенном, которое можно лишь частично воссоздать, исследуя структуру языков современных народов, находящихся на низком уровне культурного развития. Предполагалось, что жизнь этих народов в известной мере напоминает жизнь наших далеких предков и, следовательно, языки этих народов должны содержать типические черты, свойственные языкам первобытных людей. Многие исследователи указывали, что языкам примитивных народов несвойственны отвлеченные понятия, например, в языке тасманийцев, имеются отдельные названия для любого особенного вида растений или животных, но нет слова, которое бы обозначало животное или дерево вообще[238].
В то же время в языках примитивных народов необычайно развита лексика, связанная с выражением различных деталей, объектов действительности.
«Австралийцы имеют отдельные названия почти для каждой мельчайшей детали человеческого тела: так, например, вместо слова „рука“ у них существует много отдельных слов, обозначающих верхнюю часть руки, ее переднюю часть, правую руку, левую руку и т.д.»[239]
Описывая один из туземных языков архипелага Бисмарка, Р. Паркинсон замечает:
«Черное обозначается по различным предметам, имеющим черный цвет. Так, например, слово kotkot ворона служит для обозначения понятия „черный“: все что является черным, в особенности предметы блестящего черного цвета, называются именно так. Likutan или lukutan тоже обозначает черный, но скорее в смысле темный; tuwaro обозначает черный цвет обугленного ореха мучного дерева; luluba – это черная грязь болот в зарослях мангровых деревьев, dep – это черная краска, получаемая от сожжения смолы канареечного дерева; utur – это цвет обугленных листьев бетеля, смешанных с маслом. Все эти слова употребляются соответственно случаю для обозначения черного цвета; столько же разных слов имеется для других цветов: для белого, зеленого, красного, синего и т.д.»[240]
В языке папуасов с острова Киваи обнаруживается
«большое количество глагольных приставок, простых и сложных, назначением которых является выражать и указывать, сколько в данный момент действует субъектов и на какое количество»[241].
В кламатском языке (один из языков североамериканских индейцев) в указательных местоимениях с необычайной тщательностью выражаются самые различные пространственные отношения[242].
В бушменском множественное число отличается от единственного с помощью целого ряда суффиксов, что указывает на отсутствие достаточно определенно выработанного различения грамматических чисел[243].
Склонность к звукосимволике также часто приводится, как одна из особенностей языков примитивных народов. В языке эве, по свидетельству Д. Вестермана, есть весьма своеобразный вид наречий со специализированным значением. Многие глаголы, в первую очередь те, которые описывают впечатления, воспринимаемые органами чувств, могут иметь при себе целый ряд таких наречий, которые наиболее точно подчеркивают действие, состояние или свойство, выраженное глаголом. Эти наречия являются как бы «звуковыми картинами», «вокальными имитациями чувственных впечатлений». Так, глагол зо «ходить» может сопровождаться следующими наречиями, которые употребляются только с этим глаголом и описывают разного рода походку: зо бехе бехе ходить, волоча ноги (как это делают слабые люди), зо биа биа – для описания походки долговязого человека, выбрасывающего ноги вперед, зо була була опрометчиво двигаться вперед, ничего не видя перед собой, зо кака ступать важно, прямо, не шевеля корпусом, зо пиа пиа ходить маленькими шажками и т.д.[244]
Существует убеждение, что языки первобытных людей обладали довольно простой грамматической структурой. Наличие подобной структуры в некоторых современных языках рассматривается как реликт первобытного архаического состояния. А. Фитерман утверждал, что тагальский язык сохранил архаические особенности, которые выражаются в следующем: там имеется всего 17 звуков, причем состав гласных ограничивается звуками: a, e, i, u; склонение выражается положением слова во фразе, а также частицами и приставками; мн. числа нет, его заменяет числительное или слово шаида (много), глагол и имя не различаются[245]. Р. Кодрингтон утверждает, что на островах Фиджи и Соломоновых существуют собирательные имена, обозначающие десятки весьма произвольно подобранных вещей: ни числа, ни названия предметов они не выражают в словах[246]. Характеризуя языки банту, Л.А. Погодин отмечает их своеобразное строение, связанное с законом проведения одного типа местоимения через все предложение.
Эта необходимость приставлять к каждому слову фразы слоги ta, ba, le и т.п., чтобы отметить логическую связь этих слов, иначе говоря, принадлежность их к одной и