Неудивительно, что этот город рождает убийц.
Об этом-то проклятом племени я и хочу написать вам сегодня — в том числе и о Серебряном Яблоке, который вот уже не одну неделю держит нас в страхе. Давайте же поговорим о нем. Кто он? Что им движет? Я говорю «он», ибо до сих пор не было оснований подозревать, что это женщина или животное. Кроме того, считается, что представительницы прекрасного пола не обладают ни достаточной силой, ни складом ума, которые бы позволили им совершать столь ужасные злодеяния. Лично я не уверен в бесспорности сих утверждений, — впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.
Деодонат отложил перо и откинулся на спинку кресла. Он одновременно нахмурился и усмехнулся — два действия, которые не так-то просто соединить. Женщины не могут быть жестокими? Что за нелепость! Он едва не расхохотался — помешала ему только боль, пронзившая его израненное сердце при воспоминании о родной матери. Отец колотил его нещадно, без всякой причины, кроме одной: лицо сына слишком живо напоминало ему о собственных недостатках. Но влияние матери на Деодоната было гораздо сильнее. Она мучила его по-другому. Не физически — ее ненависть к сыну не имела никаких внешних проявлений, — но как-то внутренне и оттого даже глубже. Денно и нощно она неотступно преследовала его уничтожающими взглядами и ядовитыми замечаниями. Он вспомнил, как видел родителей в последний раз. Отец стоял в дверях, опершись о притолоку, с усмешкой на лице и туго набитым кошельком в руке. А мать… Когда она обратилась к сыну с последними словами, на верхней губе у нее заблестела слюна. Неужели он действительно ждал чего-то другого?
— Урод, — это слово она выплюнула ему в лицо. — Жалкий урод. Пшол вон — скатертью дорожка!
Деодонат безотчетно потер щеку в том месте, куда много лет назад брызнула ее ядовитая слюна. Он взял в руку перо и продолжил писать:
Не буду говорить, кто, с моей точки зрения, виновен в этих преступлениях, — мое мнение всем известно. Я уже неоднократно предполагал, что убийца Серебряное Яблоко и якобы сбежавший из города Оскар Карпью — одно лицо. И в самом деле, вполне правдоподобная история: человек лишился рассудка от горя (ведь он потерял жену), сошел с ума, то есть стал совершенно невменяем. Он смешался с толпой — и как же его теперь отыскать? Ибо Бог свидетель — в этом городе нет недостатка в безумцах.
Что же касается причин, которые заставляют его убивать… А разве безумие само по себе не причина? Впрочем, по моему мнению, не так важно, совсем он сошел с ума или нет. Гораздо важнее разобраться: почему происходят убийства? А для этого нужно попробовать понять убийцу. Ведь недаром он пытается что-то нам сообщить. Уж по крайней мере серебряные яблоки должны были бы навести нас на эту мысль.
Есть мнение, что, возможно, этот человек полагает, будто оказывает обществу услугу, очищая улицы города от недостойных граждан. Однако до сего дня жертвами убийцы становились самые обычные люди. Сперва прачка, потом трубочист, третьим был подметальщик улиц, четвертым — торговец углем, пятой — горничная, шестым — продавец джина, седьмым — парикмахер, ну а восьмой жертвой, последней на сегодняшний день (помните труп, который лопнул?), стал и вовсе человек без определенного рода занятий, уже совершенно ничем не примечательный.
Насколько я понимаю, наш констебль, достославный Джордж Коггли, полагает, что все эти убийства случайны, что несчастным жертвам просто не повезло, и на сегодняшний день ему так и не удалось установить ни малейшей связи между этими восемью смертями. Я тем не менее осмелюсь предположить, что связь быть должна. И пойду даже дальше: скажу, что ежели мы обнаружим эту самую связь — тогда сможем и положить конец жутким преступлениям
Но вот главный вопрос: что, если все эти люди, сами того не ведая, совершают нечто, оскорбляющее убийцу? Что, если невольно они сами накликали на себя столь ужасный конец? А теперь, позвольте, я выскажу уже совсем крамольную мысль. Что, если жертвы, по большому счету, сами виноваты, в собственной гибели?
Напоследок хочу сообщить вам удивительную новость. Один из моих источников сообщил, что позапрошлой ночью кое-кому удалось расстроить планы Серебряного Яблока. Очередная жертва, совсем молодой парнишка, был уже у убийцы в руках. Его уже столкнули в реку, и, несомненно, у бедняги в сознании вспыхивали последние предсмертные мысли — о том, что вот сейчас он свалится в вонючую реку и больше не всплывет. Однако госпожа Удача, самая непостоянная из любовниц, на сей раз приняла сторону паренька, ибо тот свалился не в воду, а на только что ставший на реке лед. Разве мог бы кто-нибудь предположить, что именно в тот момент, как ледяная корка сомкнется над поверхностью Фодуса, на нее упадет мальчик? Случись падение несколькими мгновеньями раньше — он оказался бы заперт под слоем льда. Именно то, что могло бы убить его, в результате спасло ему жизнь. Что одному человеку — пища, то другому — смертельный яд. И если Удача была в ту ночь на стороне мальчишки — что за сила стояла за спиной убийцы? Говорят, что безумие.
До скорой встречи,
ДЕОДОНАТ ЗМЕЖАБ
Деодонат потер ушибленную голову. Он так утомился в последние дни — утомился и душой, и телом. Взяв со стола два листа бумаги, он направился к камину. Налив себе кружку пива из небольшой бутыли, стоявшей возле очага, он задумчиво опустился в кресло. Урбс-Умида. Он устроил так, что этот город стал ему домом и сослужил Деодонату отличную службу. Но даже несмотря на это, он презирал горожан, всех без исключения, потому что, чем бы они ни занимались, он прекрасно понимал: если б они, его «дорогие читатели», узрели его, то сразу же отшатнулись бы, как и все остальные, с кем жизнь прежде сводила Змежаба.
— Они заслужили Серебряное Яблоко, — произнес он злорадно.
Деодонат отчаянно замотал головой, словно стараясь вытряхнуть из нее эти ужасные мысли, но добился лишь одного: пульсирующая боль от удара картофелины усилилась, — казалось, череп вот-вот взорвется. Он тяжело вздохнул и опустил взгляд на исписанные страницы. Пока он читал, лицо его все более отчетливо принимало странное выражение: будто ему в голову только что пришла какая-то совершенно очевидная мысль.
— Они никогда ничему не научатся, — пробормотал он. — Они слышат, не слыша.
Это было так же верно, как и в те далекие времена, когда Эсхил впервые записал эти слова.
Осушив кружку, Деодонат наспех прибрался в комнате, опрокинув по ходу дела какую-то баночку, стоявшую на письменном столе. Выругавшись с досады, он уже вовсе небрежно промокнул жидкость тряпкой. Затем он снова присел, достал из кармана часы и промямлил задумчиво:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});