— Понимаю.
Заклепанные пушки, сброшенные в ил на дно реки, подверженной приливам, выйдут на определенное время из строя, хотя, конечно, лучше было бы, разбив цапфы, сделать их совершенно непригодными для стрельбы. А рассеянные по дну ядра обнаружить будет крайне непросто. Воображение Хорнблауэра нарисовало ему живописную картину короткой, но ожесточенной и кровопролитной схватки во тьме на речном берегу.
— В тот момент до нас донесся бой барабанов, и целая туча солдат ринулась на нас. Пехотный батальон, как я полагаю — до этого, видимо, нам приходилось иметь дело лишь с орудийной прислугой и саперами. Приказы предписывали отступать в случае столкновения с превосходящими силами, так что мы повернули назад к шлюпкам. Едва мы успели отвалить под огнем солдат, стрелявших с берега, как произошел взрыв.
Ливингстон замялся. Его небритое лицо было серым от усталости, а когда он заговорил о взрыве, на нем появилось выражение бессилия.
— Это были пороховые баржи выше по течению, сэр. Я не знаю, как это произошло. Возможно, выстрел с берега. Может быть капитан Буш…
— Вы не сталкивались с капитаном Бушем после начала атаки?
— Нет, сэр. Он находился на другом конце строя. Баржи были разделены на две группы — я атаковал одну, капитан Буш — другую.
— Понятно. Рассказывайте дальше про взрыв.
— Он был очень сильным, сэр. Нас всех сбросило с мест. Огромная волна залила шлюпки по плаширь, сэр. Когда она схлынула, мне показалось, что шлюпки коснулись речного дна. Какой-то летящий обломок попал в шлюпку с «Флейма». Гиббонс, помощник штурмана, был убит, а шлюпка разбита. Отчерпав воду, мы подобрали уцелевших. С берега в нас больше никто не стрелял, так что я выжидал. Была верхняя точка прилива, сэр. К нам присоединились две шлюпки: второй катер с «Камиллы» и рыбацкий баркас с морскими пехотинцами. Мы продолжали ждать, но шлюпки с «Нонсача» не появились. Мистер Хейк из морской пехоты рассказал, что капитан Буш и другие три лодки были ошвартованы у бортов пороховых барж, когда произошел взрыв. Скорее всего, груз воспламенился от выстрела. Потом стрельба с берега возобновилась, и, как старший офицер, я дал приказ к отступлению.
— Вы поступили совершенно правильно, мистер Ливингстон. И что было дальше?
— У следующего поворота они открыли по нам огонь из полевых орудий, сэр. Точность огня в темноте оставляла желать лучшего, но одним из последних выстрелов был потоплен второй катер, и мы потеряли еще несколько человек — течение тогда уже значительно усилилось.
Было ясно, что рассказ Ливингстона окончен, но Хорнблауэр не мог опустить его, не задав последнего вопроса:
— А что капитан Буш, мистер Ливингстон? Можете вы что-нибудь сказать о нем?
— Нет, сэр. Мне жаль, сэр. Мы не подобрали ни одного человека со шлюпок «Нонсача». Ни единого.
— Что ж, хорошо, мистер Ливингстон. Вам лучше пойти отдохнуть немного. Уверен, что вы все сделали правильно.
— Представьте мне письменный рапорт и список потерь до конца дня, мистер Ливингстон, — вмешался Доббс — как главный адъютант, он жил в атмосфере рапортов и списков потерь.
— Есть, сэр.
Ливингстон вышел, и не успела закрыться за ним дверь, как Хорнблауэр начал корить себя за то, что был так скуп на похвалу. Операция увенчалась блестящим успехом. Лишенный осадного парка и припасов, Кио окажется не в состоянии осаждать Гавр, и пройдет, наверняка, немало времени, прежде чем Военное министерство в Париже сможет наскрести новые силы. Но потеря Буша наложила отпечаток на все мысли Хорнблауэра. Ему уже хотелось, чтобы он никогда не разрабатывал этот план — пусть лучше Гавр оказался бы в осаде, зато Буш был бы рядом с ним, живой. Трудно было представить себе мир без Буша, будущее, в котором он никогда, никогда в жизни не увидит Буша. Люди будут думать о потере капитана и полутора сотен человек как о не слишком высокой цене за уничтожение всех осадных сил Кио, но люди ничего не понимают.
Он посмотрел на Доббса и Ховарда — те с мрачным видом сидели, храня молчание — они уважали его горе. Но вид их сочувственной скорби оказал на Хорнблауэра противоположное действие. Если они возомнили, что он потрясен и не может работать, им придется убедиться, что они глубоко заблуждаются.
— А теперь, если не возражаете, капитан Ховард, займемся бумагами из военного трибунала.
Начался обычный трудовой день. Оказалось, что несмотря на иссушающее его горе, он способен был трезво мыслить, принимать решения, работать, как если бы ничего не произошло. И не просто работать, но и строить планы на будущее.
— Ступайте и разыщите Хоу, — обратился он к Ховарду. — Скажите ему, что мне нужно сей же час видеть герцога.
— Есть, сэр. — Ховард вскочил.
С едва заметной усмешкой он перефразировал приказание Хорнблауэра в помпезном стиле:
— Сэр Горацио испрашивает у Его королевского высочества позволения на краткую аудиенцию, если Его королевское высочество будет милостив принять его.
— Совершенно верно, — сказал Хорнблауэр, улыбаясь против воли. Оказалось, что возможно даже смеяться.
Герцог принял его стоя, грея свою королевскую спину у гостеприимного очага.
— Не знаю, — начал Хорнблауэр, — известны ли Вашему королевскому высочеству обстоятельства, которые стали первопричиной моего появления в водах этой части побережья?
— Расскажите об этом, — сказал герцог. Возможно, этикет не допускал вероятности того, что королевская особа может быть о чем-либо не осведомлена. В любом случае, поведение герцога не позволяло заподозрить, что вопрос вызвал у него интерес.
— Это был мятеж на одном из кораблей Его величества — Его величества короля Британии. На военном корабле.
— Правда?
— Меня послали разобраться с этим делом, и мне удалось захватить судно и большую часть бунтовщиков, Ваше королевское высочество.
— Прекрасно, прекрасно.
— Около двадцати из них предстали перед трибуналом, были признаны виновными и приговорены к смертной казни.
— Превосходно.
— Меня очень обрадует, если эти приговоры не будут приведены в исполнение, Ваше королевское высочество.
— Неужели? — Его королевское высочество, видимо, действительно не заинтересовала тема разговора — ему с трудом удавалось подавить зевок.
— В соответствии с требованиями службы, я не могу помиловать их, не допустив серьезного нарушения дисциплины, Ваше королевское высочество.
— Вот именно, вот именно.
— Но если Ваше королевское высочество вмешается в судьбу этих людей, я смогу помиловать их без ущерба для дисциплины, так как не в состоянии буду отказать вам.