Читать интересную книгу Спасите наши души - Евгения Михайлова

– А кто она вообще такая?

– Эта клюшка у нас пол моет за старый компьютер, – хмыкнул раскрасневшийся Никита. – Тетка ее наняла. Типа помощи по хозяйству. Видели, каково ей помогать по хозяйству? Прямо Тарас Бульба, или кто там, забыл: я тебя нанял, я тебя и убью.

– Дай опять трубку тетке. Ирма, объясни, прошу тебя.

– Алиса, включи компьютер, ты сейчас все поймешь. Посылаю тебе ссылку на тему. Поймала? Читай. Это тема суки, которая родила под гаражом. Я в ней участвую. Видишь, пятьсот рублей предлагаю, спрашиваю, кто куратор, даю телефоны передержек с выхаживанием…

– Ирма, я все вижу, короче, при чем здесь это? Ты как себя чувствуешь? Может, лучше отложить разговор?

– Что значит отложить? Посмотри мой последний пост. Читай, что там написано!

Алиса прочитала, потерла глаза, потом опять прочитала. В сообщении с ником «Ирма Георгадзе» было написано: «Долго будете мучиться этими котлетами? Позвоните мне, я пришлю ребят из корейского ресторана с корзиной. Там сегодня банкет готовят. Мой телефон… Ирма».

– Что это значит? – спросила Алиса.

– Это значит, что я начала отвечать в тему, а потом вспомнила, что хлеба нет, – Никита в это время иногда обедать приходит, – выскочила из подъезда… Прихожу, смотрю, а там это… Я к ней… Она… Ой, я не могу, – Ирма отчаянно зарыдала. – Она говорит, что просто попробовала попечатать, типа, даже не подумала, что. И вроде нечаянно отправила мой телефон, мое имя, под моим аккаунтом. Мне конец. Мне просто конец.

– Ирма, это поправимо, все можно объяснить. Но что за странная девушка, зачем ты ее наняла?

– Она попросилась. У нее было тяжелое детство. Родители-алкоголики безработные. Не кормят. Все мозги из нее выбили, видно.

– А ты ей прическу поправила, – захохотал Никита.

Глава 10

– Вы действительно хотите сделать заявление или просто нашли повод выйти из изолятора? – Толя старался не смотреть на Марию. То, что он испытывал по отношению к ней, иначе как предвзятостью не назовешь. Он видел ее безжалостные глаза, крупные руки, ножищи… и никак не мог представить себе нежную, хрупкую, беззащитную Настю под градом ударов. Была б эта Мария мужиком… Он бы разок поговорил с ней иначе. Может, заодно и контакт бы нашли.

– Хочу, – буркнула Мария. – Только сначала вопрос. Если я признаюсь, что прикончила ТИМ, мне дадут пожизненное?

– Что-то новенькое. Если я вас правильно понял, вы хотите сделать признание в убийстве, поскольку вас привлекает перспектива пожизненного заключения? Так, что ли?

– Я спросила.

– Отвечу. Вас подозревают в совершении многих преступлений. Сейчас проверяются эпизоды, связанные с получением вами квартир, сбережений и ценностей по завещаниям, дарственным… Если будет доказано, что вы убивали этих людей, то в совокупности… Минуточку. Вы понимаете, что такое признание в убийстве? Это не значит, что вы под настроение брякнули, и я тут же закрываю дело. Ваше признание мы будем рассматривать в свете презумпции невиновности. Вам придется доказывать, что это вы убили. До сих пор вы утверждали обратное.

– Докажу… Слушай, ты че мне мозги паришь? Я сказала, а ты доказывай за свою зарплату. Ты че бился со мной столько времени? – Толя с интересом смотрел на Марию. Ее всю трясло – то ли от гнева, то ли от страдания. Она вскочила со стула и вплотную приблизилась к нему. – А если я тебя сейчас задушу, мне дадут пожизненное?

– Может не получиться ни то, ни другое, – спокойно сказал Толя и нажал на кнопку. – Уведите ее в изолятор. Да, Мария Пронькина. Свидание с матерью я вам тем не менее разрешил. Может, это вас немножечко вернет в нормальное состояние. Если оно у вас бывает. У меня создалось впечатление, что вы упиваетесь своим хулиганством.

Когда Марию увели, он позвонил эксперту, попросил зайти. Рассказал ему обо всем.

– Понимаете, Александр Васильевич, она, конечно, по призванию убийца и упечь ее по полной очень хочется, но, если честно, не особенно получается. По делу ТИМ вообще ничего нет, кроме угрозы. Ну, и что-то типа мотива: передержку собачью прибрала к рукам. По эпизодам с больными детьми, операциями – вся инициатива вроде принадлежала второй: Елене Курбатовой. Пока установлены факты гибели пациентов в начале операции из-за передозировки наркоза. В большинстве случаев речь идет о неизлечимо больных детях или взрослых. Но это заключения врачей тех клиник, которые сотрудничали с этими деятельницами. То есть тут еще рыть и рыть, надеемся на вашу помощь, нужно много экспертов… Но все делалось руками врачей, разумеется. Они уже начали колоться, рано или поздно Курбатова заговорит и потащит за собой многих. Эта – не убийца из удовольствия. Эта – бизнесвумен, она даже слезы пускает на допросах, когда смотрит на фотографии детей, смерть которых ускорила… Но вот с Пронькиной… Я отправлял ее на психиатрическую экспертизу – вменяемая… Что скажете?

– И без психэкспертизы сказал бы, что вменяемая. Уродливая эмоциональность, свои ценности, пока еще не могу сформулировать какие. Говоришь, дал ей свидание с матерью? Правильно. А в какой ситуации она набросилась на ту девушку?

– Да ни в какой. Она сидела за компом. Та что-то ей сказала…

– Не спросил, что?

– Честно говоря, замотался.

– Ладно, я спрошу.

Марина вошла в комнату для свиданий, протянула дочери под столом пакет с ноутбуком. Только после этого взглянула на Марию.

– Ты плохо выглядишь.

– Да ты что? Не может быть!

– Почему ты так со мной разговариваешь? Я еду через всю Москву, стою в очереди, ожидаю свидания… Вот я вспоминала сегодня: ты хоть одно слово нормальное мне сказала за всю нашу жизнь?

– «Я, я, я. Мне». Ты сама себя слышишь? Ты приперлась сюда, чтоб тебе в ножки поклонились. Тебе одно нужно, чтоб все говорили, какая ты мамашка замечательная. Ах, бедная. Дочка у нее – бандитка, воровка, зэчка… На фиг мне было тебе слова говорить. Ты сама себе их говорила.

– Какой же ты отвратительный, жестокий, эгоистичный человек. Я отвечу. Я больше всего на свете хотела бы тебя любить. Но я не виновата, что у меня родилось… такое чудовище. Все матери любили своих детей, а я тебя ненавидела, ненавидела, ненавидела… И отец тоже… – Лицо Марины исказила гримаса отвращения, глаза сверкали, из узкого рта хрипом вырывались эти страшные слова.

– Что ты сказала? – с трудом выговорила Мария. – Ненавидела? Всегда? Отец тоже? Папа тоже?

– Ох, – Марина прижала ладони к лицу. – Сама не знаю, что сказала. Вырвалось. Просто нервничаю сильно, не сплю давно. Конечно, нет. Все не так. Я просто сорвалась. Из-за того, что переживаю. Ты поняла?

– Да. Поняла. Проехали. Давай, что ты еще принесла. Грейпфруты? Это хорошо. Слушай, их чистить неудобно. У меня тут все ногти поломались. У тебя пилки нет для ногтей?

– Да вроде нельзя ничего металлического.

– Ладно, все тут можно. Я в лифчик суну. Пойду. Голова болит. Спать хочу.

– Маша…

– Все, пока.

Ночью Толю разбудил звонок из тюрьмы. «Пронькина вены себе перерезала на обеих руках. Пилкой для ногтей. Сильная кровопотеря. Обнаружили ее уже без сознания».

* * *

Очередной обыск в особняке Сидоровой, поиски в саду пора было заканчивать. Искали, разумеется, не везде, а исходя из логики преступника, который торопится побыстрее уйти и пытается спрятать орудие преступления на своем пути… Толя вышел на террасу. Там в глубоком кресле сидела обложенная подушками мать Валентины. На совершенно белом лице – огромные страдальческие глаза. Она смотрела по сторонам, как будто ожидая, что сейчас войдет ее младшая дочь.

– Что говорят врачи? – спросил Толя у Валентины.

– А ничего. Хотя по результатам МРТ говорят, что возможно восстановление. Но какое восстановление? Она сама в это не верит. Она не хочет жить. Мама заболела, я уверена, из-за тоски по Наташе. А сейчас думает об одном: как они там встретятся… Мне тут Сандра сказала… Вроде колдунья одна в соседнем поселке живет. К ней многие дамочки ходят. Дорогая. Я подумала: может, попробовать? Как вы думаете?

– Ну, что я вообще могу думать о колдуньях. Мои коллеги их пачками берут за мошенничество, грабежи и прочий развод… Слушайте, Валентина. У меня есть девушка знакомая. Она вовсе не колдунья, просто есть какие-то способности. Хорошая девушка и стремится помогать всем. Так вот у нее подруга парализованная. В общем, точно не скажу, но вроде бы у них получилось. Могу спросить: если она не против, дам вам ее телефон. Тут хоть я поручиться могу, что не мошенница. А вдруг получится? Знаете, даже мне, толстокожему, видно, что вашей маме очень плохо. Не физически даже.

– Не знаю, как вас и благодарить.

– Да за что?

– За то, что пожалели маму, подумали, как ей помочь… Знаете, в моей жизни только сейчас смысл появился. Аришка… Скоро операция. А мама… Она даже не заметила ребенка. Она видит только Наташу и ее смерть.