Поэтические достоинства этой былины понимали и ценили такие писатели, как Глеб Успенский, Некрасов, Горький. Успенский в четвертой главе своей книги «Власть земли», которая не случайно повторяет заглавие всей книги и также называется «Власть земли», подробно пересказал нашу былину в том ее варианте, в котором Святогор встречается с Микулой. По-видимому, Успенскому эта былина была известна по устному источнику, так как ни один из печатных вариантов ее не совпадает полностью с пересказом Успенского. Успенский глубоко понимал ту связь, которая соединяет русского крестьянина с землей и с трудом на ней. Как показывает Успенский, вне этого труда крестьянин не мыслил своей жизни. Народ, говорит Успенский, «до тех пор сохраняет свой могучий и кроткий тип, покуда над ним царит власть земли, покуда в самом корне его существования лежит невозможность ослушаться ее повелений, покуда они властвуют над его умом, совестью, покуда они наполняют все его существование».[25] В качестве доказательства этой мысли Успенский приводит былину в подробном пересказе.
При всем уважении к народолюбию Успенского фольклорист не может согласиться с тем толкованием, которое он придает этой былине. Дело не во власти земли над крестьянством, а как раз наоборот: во власти крестьянина над землей. Крестьянин в этой былине изображается не как «кроткий раб» земли, а как ее хозяин в силу своего могучего труда над ней. Овладение землей, как поворотный момент в истории русской культуры и в становлении русского государства, есть основной предмет воспевания в этой былине.
Иначе подошел к этой былине Некрасов. Некрасов не пересказывает ее, не останавливается на ней как на целом и не делает никаких попыток ее истолкования. Он пользуется ею как гениальный поэт и извлекает из нее некоторые художественные образы для осуществления своих поэтических замыслов. Некрасов видит и правильно определяет в этой былине не воспевание «кротости» и послушания власти земли, а как раз наоборот — исполинских сил народа.
Ты думаешь, Матренушка,Мужик не богатырь?
Используя былинные образы и былинную лексику, Некрасов отвечает:
И жизнь его не ратная,И смерть ему не писанаВ бою — а богатырь!
Сумочка и ее «тяга» для Некрасова — та страшная «тяга», то вековое бремя, которое подымал и выносил наш народ. Кровавый пот, текущий по лицу богатыря, у Некрасова выражает народные страдания.
Покаместь тягу страшнуюПоднять-то поднял он,Да в землю сам ушел по грудьС натуги! По лицу егоНе слезы — кровь течет.
Однако, чтобы правильно понять мысль Некрасова, нельзя приведенные слова изолировать из контекста. Слова эти находятся в поэме «Кому на Руси жить хорошо» в главе «Савелий, богатырь святорусский». Рассказ ведется от имени крестьянина Савельюшки, который, не вынеся издевательств помещика, поднял крестьян и заживо закопал в землю управителя. Образ Савелия — один из самых ярких и революционно острых в творчестве Некрасова. Не всегда народ будет носить ярмо, в нем есть богатырские силы, чтобы сбросить его, — такова основная мысль Некрасова, выраженная поэтическими средствами героического эпоса.
Поэтическую силу образа Святогора ощущал М. Горький, когда в статье «Разрушение личности» поставил этот образ в один ряд с образами Прометея, Геркулеса, Ильи, Микулы и других; в них Горький видит «широкие обобщения, гениальные символы», говорит о них как о гигантских обобщениях жизненного опыта народа. Подробное ознакомление с былинами подтверждает эту мысль Горького.
Другая былина о Святогоре очень близка к первой по своей идейной направленности. В XIX–XX вв. она пользовалась более широкой известностью, чем первая. Опубликовано 25 записей ее из Онежского края, с Поморья, Печоры, Пинеги, Мезени.[26] Обращает на себя внимание жизнеспособность этой былины вплоть до нашей эпохи. Из 25 записей ее 11 были сделаны в советское время, частично в прекрасной сохранности.
В этой былине Святогор также показан в сопровождении спутника. Но если в предыдущей песне спутник не имел определенного облика и мог быть представлен различными героями или даже совсем отсутствовать, то в данной былине спутником всегда является Илья Муромец. Илья Муромец здесь не только спутник, но и важное действующее лицо. Может быть, именно этим объясняется как широкая распространенность, так и лучшая сохранность и устойчивость этой былины. Как и где Илья с Святогором встречаются, для хода и смысла повествования несущественно, и трактовка этого момента подвержена колебаниям, особенно в сводных текстах. Чаще всего Святогор едет по горам или по чистому полю и иногда, сидя на своем коне, спит. Илья, видя незнакомого богатыря и принимая его за нарушителя границ или по другим причинам, со всего размаха ударяет его своей булавой по голове. К изумлению Ильи, этот богатырский удар не оказывает на Святогора никакого действия. Он не просыпается и не оглядывается и только после третьего раза замечает Илью.
Я думал: кусают русские комарики,Ажно славный богатырь Илья Муромец.(Гильф. 265)
С этими словами он засовывает Илью вместе с его конем к себе в карман.
Весь этот эпизод нарушает своим фарсовым характером суровый и величественный стиль былины. Возможно, что он заимствован из другого сюжета, прикрепленного к Святогору: он носит с собой в кармане, в ларце, свою неверную жену. Там подобная деталь художественно уместна и составляет органическую часть повествования и вяжется с его стилем. Здесь же она носит характер вставки, нужной, чтобы оттенить огромные размеры Святогора, но для хода действия несущественной. Во многих вариантах этой детали нет, и повествование от этого не страдает. Конь жалуется, что ему тяжело носить двух богатырей, Святогор вынимает Илью, они братаются и вместе едут дальше.
Совершенно так же, как и в предыдущей былине, и часто в тех же выражениях Святогор хвастает своей силой.
Как бы в ответ на это хвастовство Святогор по дороге вдруг видит гроб. Как и в предыдущей былине, Святогор как бы наезжает на свою судьбу. С этого момента начинается специфическое для данной былины развитие действия.
Гроб этот описывается различно, но наезд на него обязателен для всех вариантов. Гроб стоит в поле или на дороге. «Стоит тута да дубовый гроб» (Пар. и Сойм. 4). Иногда он каменный, что хорошо вяжется со всем обликом Святогора, связанного с горами: «Да гробница тут да каменна» (Гильф. 119, Сок. I). Но гроб может быть и железным, и деревянным. Он всегда очень велик: «Плащаница огромная», «Большинский гроб» (Пар. и Сойм. 40, Гильф. I). Еще чаще Святогор и Илья встречают двух работников, которые этот гроб делают или устанавливают. Они соответствуют тем старцам, которые в предыдущей былине подкидывают Святогору сумочку. «Два человека гроб делают» (Онч. 61). Обычно это именно старцы: «Старцы работают домище» (Аст. 25).
Слушатель сразу понимает, что гроб этот находится здесь или изготовляется неспроста. Старцы, строящие гроб, иногда таинственно исчезают. Певцы от себя иногда прибавляют, что это были ангелы. Гроб этот ниспослан свыше. Он представляет собой судьбу Святогора. Мысль о судьбе иногда влагается в уста Святогора. Он, например, спрашивает: «А кому в этом гробе лежать сужено?» (Пар. и Сойм. 4). Эта же мысль может быть выражена в форме надписи на гробу: «Кому суждено в гробу лежать, тот в него и ляжет» (Рыбн. 51).
Святогор всегда убежден, что гроб сужден не ему, а Илье, и предлагает Илье лечь в него, примериться к нему. Илье гроб всегда велик. Тогда в гроб ложится Святогор, но он уверен, что гробница эта не для него: «Лягу и всю разопру ее» (Аст. 5), «Я ляжу, так весь гроб раздавлю у вас» (Аст., с. 338). А когда оказывается, что гроб ему впору и выдерживает его, он, как бы вызывая на поединок судьбу и те силы, которые ниспослали ему этот гроб, просит Илью накрыть гроб крышкой. Чаще дело происходит иначе: крышка сама наскакивает на гроб и так крепко прилегает к нему, что Святогор со всей его силой не может ее скинуть.
Некоторые исследователи сопоставляли этот эпизод с мифом о египетском боге Осирисе. Осирис также ложится в приготовленный для него гроб; его коварный брат захлопывает крышку и сбрасывает этот гроб в Нил. Если бы эта аналогия была исторически верна и возможна, она означала бы, что в лице Святогора мы имели бы старинное божество. Но аналогия эта ложная: Осирис, бог растительности, ложится в гроб, чтобы весной вместе с растительностью вновь воскреснуть. Его смерть — смерть временная. Смерть Святогора есть смерть навсегда. Он уходит из жизни потому, что его пора прошла. Это не фатализм, а художественное выражение исторической необходимости; в этом его «судьба».