Читать интересную книгу Афганская бессонница - Сергей Костин

— И как же называется эта сила?

Имам закатил глаза и сказал на едином выдохе:

— Эта сила называется шайтан!

Я чуть не подавился чаем. Только мое невероятное самообладание позволило мне удержаться от смеха. Но если задуматься, мусульманская картина мира ничем не отличалась от нашей. Демоны, бесы, шайтан… Виноват кто угодно, кроме нас самих.

Стрельба в городе оставалась ленивой. Постреливали слева от меня — там находилась казарма, которую славные бойцы Третьей конной, похоже, не собирались сдавать врагу без боя. Стреляли и справа — там, где был гостевой дом Масуда.

— Угощайтесь, не стесняйтесь! — с поклоном снова обвел стол мулла.

— Ташакор, спасибо!

В этом было что-то сюрреалистическое: там, в ста метрах от нас, люди убивали друг друга, а мы здесь пили чай.

Однако я едва успел намазать на лепешку густое, янтарное, очень ароматное айвовое варенье, как дверь без стука открылась. Через узкую дверь комнату стали заполнять вооруженные люди в черных чалмах — человек шесть. Они внешне — по крайней мере, на мой европейский взгляд, — ничем не отличались от моджахедов, разве что большинство из них были совсем мальчишками. Только взгляд у них был другой — это были завоеватели в чужой стране.

Мулла вскочил и стал что-то выговаривать вошедшим. Имам продолжал сидеть, только поправил очки со сломанной дужкой. Один из мальчишек подошел ко мне и ткнул в бок стволом автомата — это был не «калашников». Я встал, и талиб быстрыми умелыми движениями убедился, что на мне нет оружия.

Мулла продолжал говорить с одним из вошедших, видимо, старшим. Разговор быстро перешел в спор. Вряд ли мулла отчитывал этих серьезных, насупленных пареньков за то, что они вошли без стука! К тому же я различил слово «руси», да и старший талибов несколько раз оценивающе посмотрел на меня. Потом мне показалось, что речь шла уже только обо мне. В подтверждение моих подозрений парень, который обыскивал меня, снова ткнул мне в бок стволом автомата и мотнул головой в сторону двери: «На выход!»

Тут заговорил имам, обнажая кроличьи зубы. Он с достоинством поднялся и, похоже, пытался защитить меня цитатами из Корана. Но его единоверцам они были не в диковинку и должного действия не возымели. Двое талибов зашли мне за спину и толкнули к двери. Я стянул со спинки стула свою куртку, натянул ее и с поклоном сказал по-французски:

— Господа, спасибо за чай! Надеюсь, у нас будет возможность продолжить беседу.

Слегка по-гусарски получилось, но способов не потерять лицо не так уж и много. Имам положил мне руку на плечо.

— Мне очень жаль, что мы не смогли вам помочь. Но эти господа…

Стресс помог ему освободить из памяти забытое лет тридцать назад слово:

— Эти шлюхины дети не имеют никакого представления о законах гостеприимства. Я сейчас же направлюсь к их командиру и потребую, чтобы вас отпустили и отправили на родину.

— Не волнуйтесь! — заверил его я. — Вряд ли они стремятся к дипломатическому инциденту. Вы сами будьте осторожны — неизвестно, кто из нас больше рискует.

Меня вывели на улицу и затолкали в армейский джип — он был защитной окраски, но не хаки, а песочного цвета, цвета пустыни. Мы двинулись по дороге, которая шла в объезд города, вдоль полей. Ленивые бои передвинулись ближе к центру, а здесь уже обустраивались. На одном из перекрестков патруль талибов разгружал с грузовика мешки с песком, навстречу нам тягачи тащили небольшие орудия.

Я с интересом смотрел в окно. Сказать честно? Мне нравится такая жизнь. Это как хорошо составленный слайд-фильм: каждый новый кадр — неожиданный. Вот ты чуть не разбился на вертолете — второй раз за пять дней. Сначала потому, что ты сидел внутри, второй раз — потому что ты из вертолета в последний момент выскочил. Потом, через час, начинается война — вокруг убитые и раненые. Но следующий слайд — ты в компании муллы и имама пьешь чай с айвовым вареньем и ведешь богословские беседы. Потом за тобой приходят вооруженные люди и уводят неизвестно куда. Единственно, хотелось бы знать, какой будет следующий кадр.

Теперь мы ехали мимо базы Масуда. На крыше штабного здания двое талибов устанавливали длинный колышущийся хлыст антенны. Здесь тоже было спокойно. Складывалось впечатление, что основные силы моджахедов покинули Талукан без боя. У меня запершило в носу. Я замахал руками, потер переносицу, надеясь пресечь взрыв, но напрасно! Чих получился оглушительный — сидевший передо мной у окна талиб поспешно отвернулся.

Машина свернула с объездной дороги и теперь ехала по городу. Мы повернули налево, и я понял, куда меня везли. Впереди показался глухой бетонный забор со спиралью колючей проволоки наверху. Я хотел еще раз повидаться с пакистанским офицером? Желание гостя — закон!

Совершенно очевидно, тюрьму сдали без боя. Шлагбаум не был погнут, не поскрипывал, только манипулировал им человек не в пакуле, а в пыльно-зеленой чалме. Машина въехала во двор и остановилась у входа в здание. Сидевший слева от меня парень с редкими пробивающимися усиками толкнул меня в бок, и я вылез наружу.

Точно, моджахеды просто ушли: никаких свежих следов от пуль. Хотя нет! Справа от здания на земле лежало несколько трупов, а глиняная стена над ними была выщерблена автоматными очередями. Неужели перед уходом басмачи казнили своих пленников? А Хаким Касем — наш пакистанский агент, моя единственная надежда на благополучный исход после захвата Талукана талибами?

Я быстрым шагом, не оборачиваясь, зашагал к убитым. Мне что-то закричали вслед, но я отмахнулся: «Да подождите вы!» Остановил меня звук затвора. Я обернулся и жестом позвал своих конвойных:

— Идите сюда!

Талибы переглянулись. Бежать мне было некуда, а по моему поведению было очевидно, что я хотел узнать нечто важное. Талибы повесили автоматы на плечо и пошли за мной.

Расстрелянных было пятеро. Их уже положили ровно, в ряд, и закрыли лица местными платками-шарфами, они называются дастмал. Я наклонился и открыл первое лицо. Это был незнакомец, крепко избитый — со сломанным носом и большой кровавой ссадиной на лбу. Под вторым платком лицо было знакомым, и под третьим, и под четвертым. Это были пленные талибы, которых мы снимали — те самые, которые смеялись и подтрунивали над своими тюремщиками, которые хотели жить с ними, как с братьями. Я посмотрел на последнее тело — это, по идее, должен был быть Хаким Касем. Только мне показалось, что тот был миниатюрнее. Я сдернул платок — это снова был незнакомец с окровавленной спутавшейся бородой.

Мои конвоиры командирскими голосами о чем-то спрашивали меня. Это были сплошь мальчишки, которым нравилось помыкать взрослыми.

— Талибан, — сказал я, указывая на троих пленных. — Я, — я ткнул себя в грудь, — телевижн, Ти-Ви. — Я покрутил ручку несуществующей кинокамеры. — Мы их снимали несколько дней назад.

Не знаю, поняли они или нет, но талибы снова зашли мне за спину и стволами подтолкнули в сторону тюрьмы.

Куда же делся наш агент Хаким Касем? Его, как слишком важную птицу, моджахеды не поленились взять с собой? Надеются обменять на своих пленных? Почему тогда не взяли и тех троих? Скорее всего, объяснение было самое прозаическое — типа, не поместились в машину.

Мы вошли в здание. Талиб, который вел нас, сразу повернул налево, на лестницу, ведущую вниз. Мне стало везти на подвалы! Мне было совсем не страшно, и даже гаденького голоска инстинкта самосохранения не было слышно. Он понимал, что прокололся тогда с вертолетом, и теперь вверялся моему разуму. Конечно, на войне часто убивают просто так, потому что за это не придется отвечать. Однако по крайней мере на этой начальной стадии я был для талибов трофеем, который, кто знает, мог оказаться ценным.

В подвальном этаже, как я и предполагал, был с десяток камер, расположенных по одной стороне коридора. Они, похоже, запирались на висячие амбарные замки, однако, вытащив из камер заключенных, эгоистичные моджахеды этот полезный инвентарь врагу не оставили. Так что, втолкнув меня внутрь, дверь за мной запереть не смогли, и около нее просто остался на часах один из талибов.

Камера была очень холодной и сырой. Отопления здесь предусмотрено не было, как, впрочем, и других коммунальных удобств. Мебели тоже не наблюдалось, только у дальней стены на пол была набросана солома. Я сгреб ее в большую кучу, чтобы было помягче, и уселся. При моей простуде воспаление легких ждало меня здесь через считаные часы.

Я быстренько провел ревизию последних событий. Изумруд лежал в моем чемоданчике под мечетью, и надежнее места, вероятно, не было во всем Талукане. Вряд ли набожные семинаристы подвергнут разграблению мечеть! Пистолет, подаренный мне вчера ночью командиром Гадой, лежал у меня под подушкой. К счастью! Обнаружь его талибы при мне, разговор мог быть совсем иным. Из остальных вещей больше всего мне было жаль фляжку с текилой — она бы помогла мне продержаться пару лишних часов. Хотя, скорее всего, ее у меня бы отобрали. Но вот лишний свитер мне не помешал бы точно! Лицо у меня снова перекосило, и я оглушительно чихнул. И еще раз! И еще раз! И еще! Я высморкался в «клинекс» и с грустью отметил, что чистых платков осталось совсем немного.