Читать интересную книгу Рождение огня - Сьюзен Коллинз

Наши руки находят друг друга без дальнейших обсуждений. Само собой, мы должны выступать как единое целое!

Толпа разражается оглушительным рёвом, когда мы выезжаем на улицу, в меркнущий свет дня, но мы с Питом и виду не подаём, что замечаем восторги зрителей. Я устремляю взгляд куда-то в неведомую даль, полностью игнорируя неистовствующую публику. И всё же ничего не могу поделать — украдкой бросаю взгляд на огромные экраны, установленные вдоль пути следования колесниц. Мы не просто прекрасны — мы полны скрытой, тёмной мощи. Да нет, пожалуй больше того: мы — злосчастные влюблённые из Двенадцатого дистрикта, так много выстрадавшие и так мало получившие взамен, несмотря на нашу победу; мы не ищем благосклонности фанатов, не одариваем их улыбками и нам безразличны посылаемые нам воздушные поцелуи. Мы непреклонны и безжалостны.

Я в восторге: наконец могу быть самой собой!

Когда наша колесница объезжает Большую Круглую площадь, я замечаю, что кое-кто из других стилистов попробовал украсть идею Цинны и Порции и тоже заставил своих трибутов светиться. По крайней мере, гирлянды электрических лампочек на костюмах участников из Третьего дистрикта, где производят всяческую электронику, ещё имеют какой-то смысл. А вот на что одетым коровами животноводам из Десятого горящие ярким огнём пояса? Дескать, гляньте, какие из нас поджаристые бифштексы, что ли? Жалкое зрелище...

Что же касается нас с Питом, то наши изменчивые пламенеющие костюмы так завораживают взгляд, что даже другие трибуты не в силах оторвать от нас глаз. Особенно большое впечатление мы, по-видимому, производим на пару из Шестого дистрикта, известную своей приверженностью морфлингу. Эти ходячие скелеты, облепленные дряблой, болезненно-жёлтой кожей, не могут отвести от нас восхищённых взоров, даже когда президент начинает вещать со своего балкона, приветствуя участников Триумфальных игр. Звучит гимн, колесницы завершают свой путь вокруг Большой Площади и... У меня что — галлюцинации? Или и вправду президент тоже приклеил ко мне свой змеиный взгляд?

И только когда двери Тренировочного центра захлопываются за нами, мы с Питом расслабляемся. Цинна и Порция тоже здесь, очень довольные нашим выступлением. Даже Хеймитч удостаивает нас своим появлением, правда, он находится поодаль, рядом с трибутами из Дистрикта 11, но я вижу, как он кивает в нашу сторону, и они все направляются к нашей колеснице, чтобы обменяться приветствиями.

Я знаю Чаффа чисто зрительно: в течение многих лет видела по телевидению, как они с Хеймитчем гоняли бултылку туда-сюда. Он темнокож, около двух метров ростом. Одна его рука заканчивается культёй — он потерял её в Играх, в которых победил тридцать лет назад. Наверняка ему предложили искусственный протез типа того, что получил Питер, когда ему вынуждены были ампутировать нижнюю часть ноги. Догадываюсь, что Чафф отказался.

Женщина, Сеяна, внешностью похожа на уроженку Шлака: оливковая кожа, гладкие чёрные волосы пронизаны серебряными прядями. Только золотисто-карие глаза выдают, что она из другого дистрикта. Ей, должно быть, около шестидесяти, но она выглядит полной сил, в ней не чувствуется приверженности ни к алкоголю, ни к морфлингу, ни к какой-либо ещё химической форме ухода от реальности. И прежде чем кто-либо из нас успевает открыть рот, она обнимает меня. Наверняка это из-за Руты и Цепа. Я не удерживаюсь и шепчу: «Что с их семьями?»

— Живы, — мягко говорит она, отпуская меня.

Чафф своей здоровой рукой резко притягивает меня к себе и впивается долгим поцелуем прямо мне в губы. Оторопев, я отшатываюсь, а они с Хеймитчем  ржут, как кони.

Вот и подходит к концу отведённое нам время. Капитолийские служители твёрдой рукой направляют нас к лифтам. У меня возникает совершенно определённое ощущение, что товарищество между победителями вызывает у наших служителей-охранников чувство неловкости. Впрочем, кому из нас, победителей, есть дело до чувств каких-то лакеев?

Когда мы с Питом, по-прежнему не разъединяя рук, подходим к лифтам, рядом со мной вдруг раздаётся странный громкий шелест: какая-то девушка сдёргивает с головы пышный убор в виде увешанных листьями ветвей и швыряет его куда-то за спину, не потрудившись даже глянуть, в кого он попадёт.

Джоанна Мейсон из Дистрикта 7. Строевой лес и бумага — вот откуда древесный костюм. Она выиграла, искусно притворившись слабой и беспомощной, так что остальные не обращали на неё внимания. А уж потом она продемонстрировала, кто является настоящим безжалостным убийцей!

Она взъерошивает свои задорно торчащие во все стороны волосы и закатывает широко расставленные карие глаза:

— Ну разве мой костюм не верх уродства, а? Моя стилистка — самая большая дура во всём Капитолии. Наши трибуты под её началом изображают деревья уже сорок лет. Эх, нам бы вашего Цинну! Вы выглядите просто фантастически!

У, девчачьи разговоры. То самое, отчего у меня скулы всегда сводило. Тряпки, причёски, раскраска... Приходится изворачиваться.

— Да, он помог мне создать мою собственную коллекцию одежды. Ты бы видела, что он может сделать с... с... бархатом! — Бархат — единственная ткань, вот так сходу пришедшая мне на ум.

— Видела. На вашем Туре. Вот то, без бретелек, что было на тебе в Дистрикте 2? Глубокого синего цвета, расшитое бриллиантами? О, оно было так прекрасно, так великолепно, что если можно было бы, я бы проникла через экран и так бы прямо и сорвала его с тебя! — мечтательно восклицает Джоанна.

«Не сомневаюсь, — думаю я, — причём вместе с кожей и мясом».

Пока мы ожидаем лифта, Джоанна расстёгивает длинную молнию на своём «дереве», преспокойненько даёт костюму упасть на пол и с отвращением отшвыривает его ногой подальше. Теперь, кроме зелёного цвета тапочек, на ней нет ни единой нитки.

— Так-то лучше!

Нам везёт оказаться с нею в одном лифте. Всю дорогу до самого седьмого этажа она болтает с Питом о его картинах, тогда как отсветы его всё ещё тлеющего костюма играют на её голых грудях. Когда она, наконец, выходит, я стараюсь не смотреть на него, хотя прекрасно знаю, что он откровенно скалит зубы. Как только дверь лифта закрывается за Чаффом с Сеяной, оставляя нас вдвоём, я отбрасываю руку Пита. Он сгибается пополам от смеха.

— Какого ты?.. — набрасываюсь на него я, как только мы выходим на нашем этаже.

— Это всё ты, Кэтнисс! Ты разве сама не понимаешь?

— Чего «я»?

— Да то, почему они все так распоясались. Дельф с его сахаром, Чафф с поцелуями и вся эта комедия с Джоанной, раздевшейся догола! — Он пытается говорить серьёзно, но у него ничего не получается. — Они просто играют с тобой, потому что ты такая...  ну, ты знаешь.

— Ничего я не знаю! — Действительно, не имею понятия, о чём он толкует.

— Это как тогда, кодгда ты не хотела смотреть на меня обнажённого там, на арене, хотя я был уже полутруп. Ты такая... целомудренная, — наконец находит он подходящее слово.

— И вовсе нет! — ору я. — Да я же, фактически, весь прошедший год чуть не срывала с тебя одежду, когда поблизости была какая-нибудь камера!

— Да-да, но... Для Капитолия ты просто образец целомудрия, — говорит он, явно стараясь задобрить меня. — Как по мне, так ты само совершенство. А они... они только дразнят тебя!

— Как бы не так! Они надо мной смеются, и ты тоже! — стервенею я.

— Да нет же! — Пит отрицательно трясёт головой, но я же вижу, что он едва сдерживает улыбку. Я серьёзно задумываюсь о том, кто из нас на самом деле заслуживает остаться в живых после этих Игр, когда подъезжает другой лифт и двери открываются, выпуская Хеймитча и Эффи.

Они присоединяются к нам, на лицах у них — удовлетворение, интересно, в чём причина? И вдруг лицо Хеймитча темнеет.

«Ну, и что я натворила на этот раз?» — чуть не брякаю я, но вовремя замечаю, что он смотрит мимо меня — на вход в нашу столовую.

Эффи смотрит туда же, смаргивает, и бодренько возвещает:

— Поглядите-ка, похоже, что в этом году вам подобрали служителей одного цвета — прямо комплект!

Я поворачиваюст и обнаруживаю ту самую рыжеволосую безгласую девушку, что прислуживала мне в прошлом году до начала Игр. Как здорово иметь здесь друга! Рядом с ней я замечаю молодого человека, ещё одного безгласого, у него тоже рыжие волосы. Ах, вот что Эффи имела в виду под полным комплектом!

А потом мороз подирает меня по коже. Потому что он мне также знаком. Не по Капитолию, а по тем годам, когда мы беспечно болтали в Котле, подтрунивали над супом Сальной Сэй... А последний раз я видела его лежащим без сознания на площади в тот вечер, когда Гейл насмерть истекал кровью.

Дарий. Наш новый безгласый — Дарий.

16.

Хеймитч хватает меня за запястье, как будто пытаясь удержать от неверного шага, но я так же потеряла способность говорить, как и изуродованный капитолийскими палачами Дарий. Хеймитч как-то рассказывал, что они что-то такое делают с языком безгласых, что речь у них пропадает навсегда. В голове у меня так и звучит голос Дария — весёлый, ясный, помню, как он звенел на весь Котёл, когда его обладатель подтрунивал надо мной. Да, мы шутили друг с другом, но совсем не так, как издеваются надо мной сейчас мои коллеги-победители, а так, как подшучивают люди, которые искренне нравятся друг другу. Видел бы его сейчас Гейл...