Еще Фрейд говорил о защитных механизмах, которые мы используем для обороны своей самоиллюзии. Однако иллюзии Я иногда приходится примирять противоречивые мысли и поступки. Например, я могу считать себя хорошим человеком, но вдруг у меня появились плохие мысли о ком-то. Это не соответствует моей версии хорошего меня, поэтому я включаю защитные механизмы. Я могу рационализировать свои мысли, сказав себе, что тот человек действительно плохой, и значит, я абсолютно прав в своем негативном отношении к нему. Извращая ситуацию, я могу сделать и прямо противоположное – начну думать о том человеке позитивно в качестве компенсации за свою неосознанную негативность. Фрейд называл это «реактивным образованием». Или я могу проецировать свои негативные чувства к человеку на его собачку и обвинить бедного песика в чем-нибудь, хотя на деле не выношу его хозяина. Все это примеры того, как мы пытаемся пересмотреть неприятные чувства, испытываемые в отношении кого-то, ради поддержания своего драгоценного ощущения Я.
Еще Фрейд говорил о защитных механизмах, которые мы используем для обороны своей самоиллюзии. Однако иллюзии Я иногда приходится примирять противоречивые мысли и поступки.
Однако такое самооправдание может происходить не только на уровне Я, но и на уровне сообщества людей. Вероятно, лучшим из недавних примеров служит оправдание войны в Ираке на основании неподтвержденной угрозы создания там оружия массового поражения (ОМП). Широкой общественности Британии было сказано, что у Саддама Хусейна есть снаряды, способные достичь островов в течение печально известного 45-минутного предупреждения. Нация была в шоке. Несмотря на все заверения представителей инспекций ООН о том, что нет никаких свидетельств существования такого ОМП, нам говорили, что оно там есть и необходимо вмешаться. После вторжения, когда стало ясно, что никакого ОМП там нет, подстрекатели оправдали свои действия. Дескать, Саддам Хусейн был злейшим диктатором, которого надо было отстранить от власти (несмотря на то что подобная насильственная смена режима была грубым нарушением международного права). Нам сказали, что если у Хусейна и не было ОМП раньше, то он планировал создать его. Вторжение таким образом было оправдано. Современным политикам нужна не только толстая кожа, но и умение манипулировать массовым когнитивным диссонансом.
Итак, когнитивный диссонанс призван защищать Я от конфликтов и поддерживать его значимость. Это указывает на опасности, которые таит в себе чувство Я: мы используем его, чтобы оправдать ошибочные суждения. Принятие решений на деле представляет собой совокупность множества процессов, конкурирующих за внимание и пребывающих в постоянном конфликте. И мы не учитываем, какая часть нашего выбора на деле нами не контролируется.
Проблема Монти Холла
По существу, в отношении принятия решений есть две проблемы: либо мы игнорируем внешнюю информацию, отстаивая собственную точку зрения, либо не осознаем, до какой степени наша собственная точка зрения определена внешними влияниями. В обоих случаях мы ошибочно полагаем, что наше Я принимает решение независимо от внешних обстоятельств. Это приводит к искажениям в человеческой логике.
Рассмотрим эгоцентрические наклонности, которые делают нас слепыми к важным изменениям в мире, когда дело доходит до принятия решений. Если вы еще не слышали о проблеме Монти Холла, разрешите ввести вас в ее суть. Монти Холл – имя ведущего американское телешоу «Let’s make a deal»[355]. Кульминация этого шоу состоит в выборе приза, спрятанного за одной из трех дверей. Попытайтесь представить себя в такой ситуации. Вам удалось добраться до финальной части шоу и получить шанс выиграть джекпот. За двумя дверьми находятся комические призы, но за одной дверью – баснословный выигрыш. Скажем, «Феррари» стоимостью 250 000 фунтов стерлингов. Немного поколебавшись, вы выбираете дверь А. Хозяин шоу Монти Холл говорит: «Вы выбрали дверь А, но позвольте мне показать вам, что находится за дверью С». Затем он открывает дверь С, где оказывается один из комических призов. Монти говорит: «Изначально вы выбрали дверь А, но не хотите ли вы сменить ваше решение на дверь В?» Что же делать? Большинство людей, сталкивающихся с этой проблемой впервые, рассуждают, что разницы нет, поскольку шанс выиграть «Феррари», когда для выбора остается только две двери – 50 на 50. На самом деле люди, совершив свой выбор, не хотят менять его. Некоторые могут сказать, мол, мы придерживаемся своих решений, поскольку нас поддерживает наша убежденность.
Как вы думаете, что вам делать – поменять решение или нет? Если вы еще не знаете, то ответ – поменять, но невероятно трудно понять почему. Проблема Монти Холла стала чем-то вроде знаменитой когнитивной иллюзии, которой посвящены книги-бестселлеры и даже голливудский фильм «21» (2008). Там речь идет группе студентов Массачусетского технологического института с математическим мышлением, которые считали карты у столов с блек-джеком в Лас-Вегасе, чтобы обыграть казино. Верное решение проблемы Монти Холла – изменить решение, поскольку вероятность выигрыша в этом случае больше, чем при вашем первом выборе. Это трудно объяснить. И когда задача впервые появилась в популярном журнале «Parade» в 1990 году, она вызвала бурю противоречивых мнений и несогласия и у широкой общественности, и среди экспертов. Свыше 10 000 людей (1000 из них – с научной степенью) написали претензии о том, что решение «изменить выбор» неверно!
Причина необходимости изменить выбор такова. Когда вы в первый раз выбираете дверь, шанс угадать равен одной трети. После того как Монти открыл один из комических призов, та дверь, которую вы не выбрали, получает теперь два из трех шансов, что явно выше одной трети, оставшейся у первой выбранной вами двери. (Помните, что Монти всегда открывает вам невыигрышную дверь.) Все просто, хотя неочевидно.
Проблема Монти Холла выглядит нагляднее, если рассмотреть вариант с сотней дверей вместо трех[356]. Вам снова нужно выбрать одну. И вот Монти открывает 98 дверей из оставшихся 99, демонстрируя вам, что за ними пусто. Таким образом, остаются только две неоткрытые двери. Измените ли вы свой выбор теперь? В этой ситуации очевиднее, что наша дверь едва ли может быть той, которая нужна. Есть ли шанс выбрать правильную дверь с первого раза? На самом деле шанс составляет 100 к 1. Однако мы сразу начинаем подозревать, что Монти хочет нас одурачить. Существует нечто глубоко контринтуитивное в проблеме Монти Холла, что отражает ограниченность нашей способности думать неэгоистично.
Еще одна причина, почему люди не меняют своего выбора в ситуации Монти Холла – естественная склонность не искушать судьбу. Когда встает вопрос о принятии решения, наш внутренний страх потери превышает ценность перспективы выиграть. Это уже не упрямство или суеверие, а именно опасение. Несмотря на так называемый рационализм современной эпохи, люди по-прежнему боятся, что, изменив свое мнение, потом будут раскаиваться в этом. Например, социальный психолог Эллен Лэнгер продала лотерейные билеты по 1 доллару пятидесяти трем офисным работникам. Корешок каждого билета был положен в коробку, из которой один счастливый победитель должен был получить все 53 доллара. Через пару дней, непосредственно перед розыгрышем, Эллен подошла к каждому сотруднику и спросила, за сколько бы они продали свой лотерейный билет. Если билет им вручил экспериментатор, то средняя цена перепродажи составляла 2 доллара, но если испытуемые выбирали билет сами, то цена поднималась до 8 долларов! Более того, из тех, кто выбирал билеты самостоятельно, 10 человек отказались продавать их, а среди невыбиравших только 5 человек[357]. Оказывается, страх раскаяния живет в нашем разуме. Сколько раз, размышляя перед совершением дорогой покупки, вы слышали уверения продавца: «Берите, не пожалеете!»
Анализ рисков
Проблема Монти Холла иллюстрирует ограниченность человеческого мышления, особенно когда речь идет о вероятности. Мыслить в рамках теории вероятности нелегко, поскольку большинство из нас мыслит в очень эгоцентричной манере. Мы принимаем решения, исходя из собственной точки зрения, и часто не учитываем внешнюю информацию, имеющую непосредственное отношение к вопросу.
Фактически сложная современная наука основывается на теории вероятности, помогающей восполнять неизвестные истины о Вселенной. После Ньютона и научной революции XVII столетия Вселенную рассматривали как большой часовой механизм, который может быть понят благодаря измерениям и прогнозам. Предполагалось, что повышение точности наших измерительных приборов позволит нам понять, как работает Вселенная. Однако случилось прямо противоположное. Благодаря появлению эффективных инструментов мы обнаружили, что Вселенная гораздо более беспорядочна, чем мы представляли прежде. В системе оказалось больше шумов и неопределенности. Так началась эра статистического моделирования. Теперь математики открывают внутренние механизмы Вселенной, используя процедуры, учитывающие все наблюдаемые вариации. Языком науки служит математика, а ее истины основываются на вероятности[358].