Читать интересную книгу Братство выживших - Андрей Троицкий

– Не стреляй, – прохрипел Зудин. – Пожалуйста. Не надо.

– Ну, волки, получите! – заорал Лопатин.

Али метнулся к воротам. Пулеметная очередь срезала его на бегу, переломила пополам. Парень, сделав несколько прыжков, дважды перевернулся через голову, проехался лицом по земле, неестественно широко расставил ноги и больше не шелохнулся.

– Алик, Алик! – заорал из-за сарая старший брат Габиб.

Никто не отозвался на этот крик. Только пули засвистели еще яростнее, подняли фонтанчики горячего песка. Валиев подтащил Зудина к сортиру, но не успел скрыться за его углом.

Пулеметная очередь изрешетила сортир, оторвала дверь, издырявила заднюю стенку. По сторонам разлетелась сухая щепа. Одна из пуль прошила бедро Зудина навылет, вырвав добрый шмат мяса, другая ударила в левую нижнюю часть груди. Зудин не потерял сознания. Он вскрикнул, яростно замахал руками, словно отгонял от себя диких пчел. Изо рта хлынул фонтанчик крови. В последние мгновения своей жизни он почувствовал, как под сердцем остывает нестерпимо горячий свинец.

Валиев разжал руки, бросил Зудина, прыгнул в сторону и, распластавшись на земле, отполз за туалет. Пули ложились слева и справа, свистели над головой. Лопатин, решив, что кавказец убит, перевел огонь на сарай, за которым спрятался Габиб Джафаров. Пулеметная очередь насверлила дырок в передней стене, разворотила оконную раму, оторвала несколько досок. Но Габиб, успевший залечь, остался цел и невредим.

Расстреляв ленту за полторы минуты, Лопатин оглянулся назад.

– Коля, давай патроны! – заорал он во всю глотку.

Прятавшийся за сараем Габиб, услышав слова Лопатина, без опаски быть подстреленным выглянул из-за угла и трижды пальнул из пистолета. Из-за разрушенного сортира выстрелил Валиев. Лопатину повезло, стрелявшие промазали. Две пули просвистели над самой головой и застряли в дверном наличнике. Лопатин пригнулся, отступил в сени.

Водитель Коля уже оценил обстановку. Он слазил в погреб, но не нашел ни одной снаряженной пулеметной ленты – только оцинкованное ведро, где патроны лежали навалом. Зато наткнулся на картонную коробку из-под румынского вина, на дне которой перекатывались пять ручных противотанковых гранат. Он поднял коробку наверх и притащил ее в сени.

– Ну, где патроны? – спросил Лопатин водителя.

Тот показал пальцем на коробку.

– Ни одной снаряженной ленты. Зато тут противотанковые гранаты. Пять штук.

– Точно, гранаты, – обрадовался Лопатин. – Зер гут. Действуй! У тебя лучше моего получается метать гранаты. Я открою дверь, ты выбегай и кидай эту «дуру» в то место, где был сортир. А вторую – за сарай.

Собрав пальцы в щепотку, Николай трижды перекрестился, засунул за пояс две гранаты, третью взял в руку. Лопатин толкнул ногой дверь. Со стороны двора грохнули два выстрела.

Коля выскочил на крыльцо, спрыгнул вниз со ступенек, вырвал чеку и, широко размахнувшись, запустил гранату в сторону разрушенного сортира. Сам рухнул на землю, зажал ладонями уши. Граната легла рядом с тем местом, где несколько секунд назад прятался Валиев. Он успел отползти на несколько метров в сторону.

Граната взорвалась, подняв над землей столб пыли и песка. Взрыв оглушил Валиева, приподнял над землей, перебросив с живота на спину. Но крупные осколки разлетевшегося корпуса гранаты не достали его, прошли выше.

Вторая граната, брошенная Николаем, упала возле дальнего угла сарая, точно там, где лежал придушенный Девяткиным охранник Гена. Сколоченный из горбыля сарай затрещал, завалился на сторону. Выбило все до единого стекла в доме, со стеллажей сбросило видеокассеты, даже висевшее в комнате овальное зеркало разлетелось на мелкие осколки.

Стоявшую за воротами «Волгу» развернуло взрывной волной поперек дороги. Правую ногу Габиба, занесенную над забором, словно огромная бритва разрезала посередине бедра, а все его искромсанное тело подняло в воздух и отбросило к дорожной канаве.

Когда грохнул второй взрыв, кровать, на которой отдыхал после ночных приключений Тимонин, словно ожила, поднялась над полом, стряхнув с себя спящего человека. Леонид взлетел над кроватью, перевернулся вокруг своей оси и рухнул на пол, больно ударившись плечом о доски. От грохота близкого взрыва у него заложило уши, на некоторое время он потерял ориентировку в пространстве и пару минут сидел на полу, вращая пустыми глазами и наблюдая, как под потолком на крюке из стороны в сторону шатается тяжелая люстра со стеклянными рожками.

Крюк выскочил из гнезда, люстра грохнулась на пол, разлетелись стеклянные осколки. Тимонин попытался вспомнить что-то важное, но так ничего и не вспомнил. Он в который уж раз забыл, где находится и что с ним происходит. Но сейчас, по большому счету, это не имело значения. Тимонин встал на карачки и пополз в сторону кухни, разрезая ладони битыми стекляшками.

Коля вытащил из-под ремня третью гранату. Оглушенный взрывами, он не мог сообразить, куда лучше ее кинуть. Но тут на крыльцо выскочил Лопатин. Он показывал пальцем в ту сторону, где некогда стоял туалет, и заорал:

– Туда давай! Тот гад жив. Шевелится. Туда…

Валиев понял, что его обнаружили. Бегом отсюда не убежать, на брюхе далеко не уползешь. Он сжал пистолетную рукоятку ладонями, выставил вперед руки и поймал на мушку водителя.

Николай тем временем дернул за чеку гранаты, привстал с земли, примерился, поднял руку с гранатой над головой. Валиев сморгнул открытым глазом и выстрелил три раза подряд. Две пули просвистели выше цели, третья достала водителя, угодила точно в подмышечную впадину занесенной руки. Николай повалился на землю, уронив гранату рядом с собой.

Кажется, в эту последнюю секунду он услышал, как в гранате с выдернутой чекой загорелся огнепроводный шнур; зашипев, вспыхнули окись свинца и пентолит. Все, конец. Раненый водитель попробовал оттолкнуть от себя гранату, дотянуться до нее…

Взрыв потряс дом до основания. Высадило рамы из окон, крыльцо разлетелось в щепки, из фундамента вывернуло кирпичи, и дом осел на одну сторону. Сорвавшаяся с петель дверь влетела в сени, словно реактивный самолет. Лопатин, оказавшийся на ее пути, едва успел закрыть голову руками. Но удар был настолько сильный, что он отлетел в дальний угол, в полете спиной снес вешалку, повалил рукомойник и помойное ведро. Ломаные деревяшки засыпали его по пояс.

На ночь Казакевич принял лошадиную дозу снотворного и, чтобы мгновенно отключиться, запил это дело коньяком. Однако утром проснулся чуть свет, поднялся, чувствуя слабость во всем теле, заперся в ванной. Встав перед зеркалом, стал рассматривать свое отражение. Господи, на кого он похож… Краше в гроб кладут.

Пройдя в кухню, заставил себя сжевать бутерброд и запить его еще не остывшим чаем, которые оставила жена, уходя на работу. Затем прошел в кабинет и лег на диван.

Он закрыл глаза и спрятал голову под подушку. Но картины вчерашней ночи, словно кинокадры, проплывали перед глазами. Картины яркие и выпуклые.

Вот он стоит во дворе, отвернувшись в сторону, ждет, когда Клычков закончит разбираться с Тимониной. Но что-то пошло не по сценарию, что-то сорвалось. Возможно, Тимонина увидела занесенный над головой обрезок водопроводной трубы и успела увернуться. До Казакевича донесся истошный женский крик, звон разбитой посуды. Ирина Павловна выскочила из дома, следом за ней кинулся Клычков с обрезком трубы…

Пара секунд – и женщина исчезла бы в темноте ночи. Ищи ее потом. Но Ирина Павловна, отбежав два десятка метров от сторожки, споткнулась и упала на землю. Лежа на боку, она сбросила туфли, чтобы вскочить и дальше бежать босиком, но Клычков уже подоспел. Обрезок трубы описал в воздухе полукруг. Тимонина откатилась в сторону.

Тут Казакевич, вышедший из столбняка, бросился на нее. Ирина Павловна вцепилась острыми когтями в его грудь, разорвала рубашку в лоскуты. Казакевич, оказавшись сверху, изо всех сил вывернул руку женщины, но Тимонина даже не вскрикнула от боли.

Вся эта дикость происходила в полной тишине. Только Клычков, старый козел, тяжело сопел, бегая вокруг сцепившихся на земле людей и выбирая позицию, чтобы не промахнуться, половчее двинуть женщину железякой по голове. Тимонина оказалась настолько сильной, что смогла освободиться из медвежьих объятий Казакевича и, коротко размахнувшись, несколько раз больно ударила его кулаком в лицо, выскользнула из-под него, вскочила на ноги и метнулась в темноту. Но тут Степаныч ударил – и на этот раз не промахнулся.

Лежа на земле носом вниз, Казакевич услышал хруст сломанной кости, словно сухая ветка на яблоне обломилась. Он сел, рукавом вытер кровь с лица. Тимонина ползла, приволакивая за собой сломанную ногу, а стоявший над ней Степаныч методично наносил удары железной палкой. По спине, по бокам, по рукам. Один, другой, третий… Тимонина распласталась, замерла на земле. Степаныч размахнулся…